Немецкая подводная лодка в Средиземном море провела удачную атаку на крупный транспорт под военно-морским флагом, идущий под прикрытием эсминца. Последний оказался старой калошей и оснащен был соответственно, а потому вовремя засечь субмарину британцы не смогли. Учитывая, что вода в Средиземном море достаточно прозрачная, а погода в тот момент стояла тихая, остается только удивиться безалаберности английских моряков. Тех, кто воевал в Атлантике, немцы давным-давно отучили от такой наглости, а здесь, несмотря на понесенное совсем недавно жестокое поражение, царили пока что настроения, близкие к идиллическим. А может, британцы просто считали, что раз уж легендарный немецкий пират отбыл наводить шороху на север, то французы без него рыпаться не станет. Итальянцев же они традиционно не боялись.

В принципе, такие рассуждения оказались недалеки от истины. Французы сидели в своих портах, и максимум, что могли сделать, это обеспечить конвоирование транспортов с немецкими солдатами, идущими в Александрию и обратно. Дело было не только в самих французах, среди которых, несмотря на победу и вполне неплохое вроде бы обозримое будущее, царили разброд и шатание. Все же чересчур резко поменялись расклады, враги стали… ну, не друзьями, но вроде как ближайшими союзниками и нанимателями, а недавние друзья превратились в подлых врагов. Боевого духа все это не добавляло, а человека, равного авторитетом Лютьенсу, рядом не оказалось. Присланный из Берлина для обеспечения взаимодействия, а фактически для присмотра за французами, адмирал Руге был грамотным, но ничем особо не примечательным офицером. И там, где Лютьенс с его мефистофельским профилем и грозной славой добивался повиновения, даже не повышая голоса, Руге приходилось вертеться ужом, причем далеко не всегда успешно.

К тому же практически все современные корабли французов, равно как и доставшиеся им трофеи, нуждались в серьезном ремонте, скорее даже – восстановлении, и потому боеспособность сохраняли лишь несколько старых дредноутов, слабо защищенных и тихоходных. Вести наступательные операции в такой ситуации было можно, но сложно, а потому французы предпочли не рисковать. «Галльские петушки» при всей своей задиристости, имея реальную перспективу словить по носу, живо превращались в баранов, и чтобы повести их за собой, нужен был лев. Льва же как раз сейчас и не наблюдалось.

С итальянцами все было еще проще. Неважные вояки, они, вдобавок, испытывали сейчас жуткую нехватку топлива и, даже захоти что-то предпринять, все равно вряд ли смогли бы реализовать свои планы. К тому же не так давно британская авиация учинила рейд на базу их флота, и летчики смогли провести атаку до того, как зенитчики очухались и открыли огонь. Торпедоносцы при этом ухитрились подорвать два линкора прямо в гавани, а какой-то лихой пилот из крутого пике положил бомбу аккурат в центр башни тяжелого крейсера. Корабль вывернуло наизнанку, после чего британцы ушли без потерь, что добавило им славы, а итальянцам – головной боли. Севшие на грунт корабли теперь надо было как-то поднять, залатать и перегнать в доки, что в условиях активного противодействия британского флота выглядело трудноосуществимым.

Ничего удивительного, что английские моряки чувствовали себя здесь если и не королями, то, во всяком случае, достаточно уверенно. Вот только прорыв через Гибралтар нескольких германских субмарин они позорно прошляпили. Кроме того, французы передали немцам часть своих подводных лодок – все равно из-за дезертирства на все не хватало экипажей. В результате силы германского подплава оказались неожиданно серьезными, и это стало для британцев неприятной неожиданностью. И на одну такую субмарину нарвались транспорт «Бонавентура» с кораблем сопровождения. И, закономерно, оба получили по торпеде.

Надо сказать, транспорт в борт ударили сразу две стальные рыбины, но одна не взорвалась. Несмотря на то, что их непрерывно совершенствовали, торпеды оставались довольно капризным оружием. С эсминца все-таки успели заметить идущую на них смерть и, развернувшись, уклонились от первой, но вторая торпеда угодила кораблю аккурат под винты, практически оторвав кормовую часть. Из двух пораженных кораблей он затонул первым.

С транспортом все вышло куда сложнее. Повреждения, которые он получил, оказались смертельными, но тонул большой корабль долго. Возможно, если бы его экипаж состоял из военных моряков, удалось бы даже удержать его на плаву, но обычные мореманы тренируются куда меньше, да и корабль, откровенно говоря, по сравнению с боевыми оказался хлипковат. В результате, живо убедившись, что начался обратный отсчет, люди начали покидать обреченное судно.

Если бы немцы, убедившись в успехе атаки, просто отправились восвояси, на том бы дело и кончилось, но командир субмарины посчитал необходимым соблюсти хотя бы видимость приличий и убедиться, что британские моряки смогут добраться до берега, от которого их отделяло около пятидесяти миль. И вот тут-то обнаружилось, что людей в воде бултыхается неожиданно много.

Транспортный корабль «Бонавентура», как оказалось, эвакуировал из Египта гражданских, в основном британцев, которые из-за угрозы немецкой экспансии стремились поскорее убраться куда подальше. Кроме того, на борту корабля находилось около двухсот пленных итальянцев, запертых в трюме, в наскоро оборудованных тюремных помещениях, больше похожих на клетки. Охраной пленных занималось три десятка поляков из тех, что успели бежать под крылышко британцев, когда стало ясно, что война проиграна. Как солдаты они, в основной массе, были не очень, но для полицейских функций годились вполне. Неудивительно, что охрану итальянцев поручили именно им – более надежные солдаты дрались сейчас на берегу, пытаясь остановить взявшего неплохой старт Роммеля.

Когда торпеда проломила борт корабля и он начал медленно, но неумолимо крениться, большинство поляков рванули вверх, на палубу. Итальянцы же моментально сообразили, что если не выберутся, то пойдут на корм рыбам, и принялись ломать клетки. Учитывая, что сварены они были тяп-ляп, а итальянцы хотя и посредственные солдаты, но все же крепкие, да еще и подстегнутые страхом мужчины, вопрос стоял только как долго металлические прутья смогут их удерживать.

Тем из поляков, которые все же оказались чуть похрабрее товарищей и не покинули сразу пост, такое поведение итальянцев, естественно, не понравилось. Сделав по ним несколько выстрелов и убедившись, что остановить их не хватит никаких патронов, они принялись колоть и рубить пленных штыками. Однако крен нарастал, и остатки поляков живо сообразили, что могут и не успеть покинуть корабль. Ну а после того, как они покинули трюм, смогли выломать двери клеток и выбраться наружу и часть итальянцев. Те, кого не убили.

Обнаружив, что столкнулся с нестандартной ситуацией, командир субмарины принял решение, вполне соответствующее образу мыслей нормального моряка. Возможно, такое поведение изначально казалось ему правильным, а может быть, сыграл роль пример все того же знаменитого адмирала, всегда старающегося спасать тех, кто оказался за бортом, вне зависимости от их происхождения. Так или иначе, вместо того, чтобы спокойно погрузиться и следовать своим курсом либо вначале подобрать итальянцев, какие-никакие, а все же союзники, а потом все равно уходить, он развернул спасательную операцию, благо ничего невыполнимого в ней не было. Шлюпки на «Бонавентуре» имелись, времени, чтобы спустить их, хватало, да и плоты соорудить люди тоже успевали – тонуло судно больше часа. Сильнее пострадали малодушные, те, кто в панике сиганул за борт. Акулы здесь водились и на запах крови подоспели быстро. Большинство же вполне нормально перебрались на спасательные средства, еще и спасшихся с эсминца подобрали, после чего подводная лодка взяла их на буксир и потащила в сторону берега. Ну а чтобы ее не вздумали атаковать, командир передал в эфир о проведении спасательной операции и растянул позади рубки белое полотнище из наскоро скрепленных простыней с намалеванным суриком красным крестом. В общем, формальности были соблюдены, но тут вмешалось неприятное обстоятельство.

Вскоре после того, как подводная лодка, изображающая буксир, тронулась в путь, над ней появился самолет. Чей – так и осталось тайной, опознавательных знаков рассмотреть не смогли. Около часа он кружил над морем, а потом удалился, сбросив предварительно несколько бомб. Плетущаяся на трех узлах подводная лодка – хорошая мишень, и неудивительно, что одна из бомб попала рядом с рубкой, нанеся субмарине тяжелые повреждения, а еще одна разметала идущий следом плот. Людей погибло немного, но ситуация все равно сложилась паршивая. К чести своей, немцы операцию не прекратили и дотащили-таки людей до французского побережья, после чего отправились на ремонт. Но дело было уже сделано. В ярость пришел не только Гитлер, но и большинство немецких моряков, от матроса до адмирала. И даже Колесников, когда узнал, что объявлена неограниченная подводная война, не нашелся, что возразить. В конце концов, он поступил бы точно так же^[2].

Итак, на море взбешенные подводники топили всех подряд. С воздуха бомбили самолеты. А вот на суше… На суше-то и началось все самое интересное.

Генерал-лейтенант Роммель, человек, безусловно, не только талантливый и решительный, но и честолюбивый, отлично понимал, что ему поручили задание, способное или поднять человека на гребень успеха, или сбросить в забвение, сделав одним из многих заурядных генералов, которых хватает в любой армии. А еще он понимал, что надо греметь, иначе лавры достанутся совсем другим людям. Такое уже случалось, когда планировали вторжение во Францию, да и сейчас, можно сказать, на его глазах, нечто подобное произошло. В конце концов, автором плана адмирала Лютьенса официально считался лично фюрер. Совсем уж замолчать участие знаменитого флотоводца, правда, оказалось сложно, слишком гремело его имя, но дело было преподнесено таким образом, что адмирал был вроде как на вторых ролях. Так, стоял рядом и советы подавал, не более. Тем более, звучало логично – что моряк понимает в сухопутных делах? Лютьенс отнесся к подобной трактовке событий с редкостным безразличием, однако всем, кто знал правду, расклады не слишком нравились. Другое дело, они предпочитали благоразумно держать языки за зубами и вслух не возмущаться, но некий осадок все же остался.

Итак, чтобы не затерли, надо греметь и побеждать. Роммель, понимая расклады, принялся действовать исходя из обстановки со свойственной ему быстротой. Прибыв в Александрию, он обнаружил, что дела там идут ни шатко, ни валко. Итальянцы, кое-как окопавшись, в основном предпочитали грабить местных, благо в большом (ну, относительно большом) городе всегда есть чем поживиться. Дисциплина, изначально невысокая, сейчас таяла на глазах. Пожалуй, если бы англичане сообразили, что к чему, они могли бы выбить это отребье даже теми небольшими силами, которые у них имелись. И корабли в гавани вряд ли спасли бы ситуацию, в городском бою не все и не всегда решают калибры.

Естественно, что при таком раскладе даже нормально организовать высадку немецкого корпуса оказалось сложно. Повезло, что помогли французские моряки. Они-то прекрасно видели, какое «могучее» сухопутное прикрытие им досталось, и понимали, что случись нужда, уйти они могут не успеть, а уж трофейные корабли потеряют точно. Что с ними сделают разъяренные потерями британцы, французам не хотелось даже представлять, и потому едва ли не впервые в жизни прибывшим бошам они обрадовались, как родным.

Выгрузку людей, а главное, техники произвести удалось в рекордно короткий срок. Все это время Роммель провел, осматривая позиции британцев, после чего решил, что все же стоит рискнуть, благо никто от него пока активных действий не ждет. В конце концов, пока что в Александрию прибыла едва четверть личного состава корпуса при двух десятках танков. Не те силы, которыми можно проводить масштабные наступательные операции. Однако на сей раз британцев ждал сюрприз.

На рассвете, когда засыпают даже самые ответственные часовые, немецкие солдаты, многие из которых еще не отошли от морской болезни, пошли в атаку. Роммель творчески реализовал подкинутую ему Лютьенсом идею танкового десанта – все же Колесников хорошо помнил, что и в Отечественную войну, и в первые десятилетия после нее такой прием использовался, причем достаточно успешно. В результате, прибывшие в Африку немецкие танки имели кустарно приваренные к бортам и башням металлические скобы, за которые держались облепившие танки автоматчики. Автоматы, кстати, Роммель вытребовал в немалом количестве – винтовки обладали возможностями явно недостаточными, и немецкий генерал решил, что раз не может обеспечить превосходство численное, то придется сделать ставку на тактику и вооружение.

Решение его оказалось правильным. Танки успели подойти к позициям англичан, прежде чем те очухались, и в результате практически вся их артиллерия была успешно нейтрализована, да и немногочисленную технику частью раздавили или расстреляли, а частью захватили. Ну а потом к месту боя подоспела пехота – так и не успевшие толком организовать оборону англичане были выбиты с позиций.

Однако на этом дело не кончилось. Хорошо помня, что недорубленный лес вырастает, Роммель организовал преследование, и в результате практически все уцелевшие в ночном бою британцы оказались взяты в плен. Вырваться из кольца и уйти удалось немногим.

Дальнейшие действия Роммеля отличались стремительностью. Едва дав время танкистам заправить свои машины, а солдатам немного отдохнуть после боя, он на глазах наблюдавших за ним с открытыми ртами итальянцев посадил людей в трофейные или нагло реквизированные у союзников автомобили и провел быстрый рейд, в котором сумел поймать на марше британскую колонну, идущую к Александрии, и наголову ее разгромить. Британское подкрепление до цели так и не добралось, хотя, даже застигнутые врасплох, солдаты Владычицы морей дрались отчаянно. Тем не менее, их участь была решена, и, потеряв два танка и около полусотни человек убитыми и ранеными, Роммель сумел захватить инициативу, которая, учитывая малочисленность задействованных на этом театре сил, могла сойти и за стратегическую. Сейчас он, дождавшись подкреплений, уверенно развивал наступление.

Даже итальянцы при виде такого приободрились и частично отправились следом за ним. Роммель их тут же взял под крыло – не бог весть какая помощь, но все же лучше, чем ничего. Да и вообще, в подобных случаях рискуют самые храбрые и инициативные, итальянцы тут не исключение, так что с ним отправились лучшие солдаты из тех, что дуче послал в эти места.

Итак, сборная солянка немецкого генерала уверенно двигалась вперед. Узнав об этом, Колесников только головой покрутил. Так, глядишь, и впрямь сумеют перерезать Суэцкий канал, и тогда дни Британской империи будут сочтены. Если, конечно, Гитлер сдуру не полезет на восток.

Берлин встретил его низкой облачностью и нудным, моросящим дождем. Садиться пришлось уже в сумерках, но Курт, пилот сто десятого, не зря считался пилотом недисциплинированным (потому его и спихнули в свое время Лютьенсу, что отцам-командирам с ним сработаться никак не получалось), но притом очень грамотным и опытным. Что-то вроде Чкалова или других воздушных хулиганов, которыми гордился СССР, только с поправкой на немецкое происхождение. Ну и класс пониже, конечно, но все равно пилотом Курт был классным. И в условиях паршивой видимости он с первой попытки сумел посадить истребитель точно в начало полосы и лихо вырулил на стоянку, до смерти напугав каких-то олухов, явно не ожидавших, что к ним сейчас прилетит высокий чин. Да и ладно бы просто не ожидали, но эти субчики уютно расположились и потребляли шнапс. Будучи застуканными за сим недостойным немцев при исполнении занятием, они шарахнулись, будто вспугнутые куры. Колесникова аж смех пробрал – такое он легко мог представить в окружении родных осин, но, как оказалось, человеческая природа везде одинакова.

Окинув разгильдяев мрачным взором и сделав вид, что не заметил ни бутылку, ни селедочный хвост, абсолютно ничем не отличающиеся от тех, что приходилось видеть (а по молодости, бывало, и самому потреблять) в своем прошлом-будущем, адмирал прошествовал мимо, чтобы уже через пару минут уютно расположиться на широком заднем диване персонального «хорьха». Вальман плюхнулся за баранку – сегодня он прибыл сам, без водителя. Тот, как оказалось, в последний момент свалился с острым приступом аппендицита, а другого шофера, столь же проверенного и в то же время свободного, под рукой не оказалось. Лейтенант же и сам не прочь был порулить, поэтому со свойственным молодости пренебрежением к мелочам вроде «положено – не положено» прикатил и без посторонней помощи.

На переднее кресло, рядом с водителем, уселся Курт. Это было вроде бы против германских норм, но Лютьенс уже заработал репутацию оригинала, плюющего на условности, и удивления такое пренебрежение уставом не вызвало. Ну, в самом деле, пилот – коренной берлинец, здесь у него родители, и заставлять его незнамо сколько ждать на аэродроме транспорта, выглядело примитивным свинством.