2

Хозяин кабинета оказался высоким сутуловатым мужчиной в толстых очках. Справа от стола через пустой дверной проем – самой двери не было – обнаружились посетители: почти в таких же очках неопределенного возраста мамаша, изнуренная неудавшейся жизнью бухгалтерша какого-нибудь завода и рядом с ней на стуле, безучастно вперив взгляд в пол, маленький, лет трех, мальчишка.

– Я же повторяю, – бубнила мамаша, – он ничего не видит, ничего не слышит, совсем не говорит. Смотрит только дурак дураком…

Она злобно покосилась на сына и вдруг резко дернула его за плечо. Тот совершенно безучастно перенес это «общение» и, как только оно прекратилось, замер в той же позе.

Ирина, с неприязнью глядя на эту сцену, нетерпеливо ждала, похлопывая перчаткой по руке.

– А вы его обнимите… – неожиданно сказал Зуев.

– Что? – не поняла мамаша.

– Попробуйте его обнять, прижать к себе, – терпеливо начал объяснять Алексей Михайлович, – положите с собой в постель, наконец…

Он встал, не замечая ни Ирину, которая, привлеченная неожиданными словами врача, поймала себя на том, что внимательно наблюдает эту сцену, ни ее охранников, тоже наблюдающих за происходящим, подошел к мальчику и погладил его по голове.

– А зачем? – настороженно спросила бухгалтерша.

Поначалу на движения Зуева никакой реакции у мальчишки не было, но врач продолжал ласкать ребенка и на третий или четвертый раз голова его под рукой доктора вдруг опустилась вниз, как бы кивнула.

– А затем… – Алексей не отставал, все гладил и гладил мальчишку, и тот вдруг поднял на него глаза и прижался щекой к белому халату. – А затем, что в этом возрасте ребенок – почти только тело и родители должны, обязаны с этим телом взаимодействовать, обнимать, ласкать его, тогда он чувствует, что не один и перестает бояться.

Мамаша недоверчиво смотрела на сына, такая реакция для нее была совершенно неожиданной. Она поправила очки, потом вдруг резко встала, подошла к мальчишке и схватила его за руку:

– Пойдем, придурок. – И, не оборачиваясь, потащила сына к выходу, бурча по дороге: – Лучше б таблетку какую дал…

«Придурок» оглядывался, он не хотел идти, смотрел на Зуева, который провожал его глазами и, когда мамаша с сыном скрылась за поворотом, просвистел тихонечко какую-то музыкальную фразу.

– Слушаю вас внимательно, – сказал он, опустив глаза и не глядя на Ирину, скорее просто обращаясь в ту сторону, где она стояла. – А где ребенок?

– В машине. – Замковская тоже была подавлена происшедшей сценой. – Почему она так?

– Не знаю. – Алексей покачал головой. – Я специализируюсь на детских болезнях, взрослые – не моя епархия. Пусть ваш ребенок будет здесь…

Ирина обернулась, кивнула Грише, тот показал глазами второму охраннику.

– Как вы считаете, доктор, ему можно было помочь? – настойчиво продолжила разговор Ирина.

– Ребенку всегда можно помочь. – Он снял очки, протер их. – С детьми всегда более-менее понятно, что делать… Беда с родителями.

– Вы это серьезно?

Он надел очки, поднял голову и впервые внимательно посмотрел на новую пациентку. Его глаза скользнули по дорогому пальто, тончайшей выделки перчаткам, поднялись на красивое лицо, скользнули по капризно изломанным губам, зацепились за недоверчивый взгляд.

– Уверен, – вздохнул Зуев. – Расскажите пока, что у вас случилось, и мы посмотрим, что можно сделать.

Замковская открыла рот, собираясь сказать что-нибудь сильно саркастическое, но, покачав головой, не глядя, протянула руку, в которую Гриша вложил пухлую пачку бумаг, некоторые – на иностранном языке.

– Вот, здесь все написано. – Ирина протянула документы Зуеву.

Они так и стояли на пороге его кабинета.

– Это потом. – Он сунул бумаги под мышку. – Скажите своими словами. Что у ребенка: наследственность? Родовая травма? Шок?

– У него с рождения аллергия, – Замковская тяжело вздохнула, – а полтора года назад мы поехали отдыхать на Лазурный берег, и там летел пух. У Сереньки случился приступ, он стал весь синий и… – У нее опустились плечи, видимо, она заново переживала те события. – …И умер.

Зуев хмуро поднял глаза, посмотрел на Ирину:

– И что с ним сейчас?

У него было еще много вопросов, например, почему надо было ехать отдыхать туда, где летит пух, и именно тогда, когда он летит, но сейчас он просто пытался отвлечь женщину от ее переживаний.

– Его спасли, – Ирина взяла себя в руки, – но он так и не вернулся…

В этот момент в коридоре показался охранник, несущий на руках Сереньку. В руках мальчик сжимал потрепанного плюшевого зайца без уха, и лица его не видно было из-за любимой игрушки. За ними с Серенькиной шапкой в руках шла моложавая пятидесятипятилетняя женщина. Это была его няня – Надин.

– Поставьте его на пол, – распорядился Зуев.

– Он не будет стоять, – раздался голос Гриши.

И по тому, как он это сказал, как заступился за Сереньку, стало ясно, что мальчонку любят и переживают за него не только родители, но и все окружающие. Но Замковская глянула на своего телохранителя, и он замолчал. Повинуясь ее взгляду, второй опустил Сереньку на землю, и тот моментально сложился пополам и, прижимая к себе зайца, затих.

– Заберите у него игрушку, – опять скомандовал Алексей.

– Вы напрасно это делаете, – теперь вступилась за сына уже сама Ирина.

Но кивнула, и заяц перекочевал в Гришины руки. Серенька тут же вскочил на четвереньки и, ни на кого не глядя, начал с бешеной скоростью носиться по комнате. Расплата пришла незамедлительно – он врезался головой в стул и, упав на бок, противно и протяжно завыл. Гриша, осуждающе взглянув на Зуева, вложил мальчику в руки зайца, и тот моментально затих.

– Вынесите его в зал, я сейчас вернусь, – сказал Алексей и быстро вышел из кабинета.

Он прошел через несколько комнат, глядя по сторонам. Чаепитие в зале давно закончилось, теперь несколько взрослых под музыку учили детей ритмично бить в бубен и передавать его затем соседу.

В другой комнате, положив девочку на одеяло и подняв его за углы, двое педагогов, раскачивая этот импровизированный гамак, скандировали:

– В поле гуляли трое гуляк,

– После прогулки делали так:

Они перестали раскачивать одеяло и начали резко встряхивать его:

– Апчхи, апчхи, апчхи…

Девочка испуганно смотрела на своих «мучителей».

В небольшом зале молодая женщина с грустными глазами, стоя на коленях, пыталась вести по комнате в разных по высоте подошв ботинках еще одну девочку, приманивая ее к себе:

– Иди, Бельчонок, иди ко мне…

Рядом с ними высокая красивая женщина, поразительно похожая на дочь, широко раскрыв глаза, глядела, как ее не ходячий ребенок пытается сделать первый робкий шаг.

– Вот так, Люда, – сказала женщина с грустными глазами, – маните ее, зовите, что угодно, но нужно уговорить ее выйти из ступора, нужно, чтобы ее что-то влекло к себе, чтобы она забыла о своих страхах и не боялась двигаться…

– А почему на коленях? – шепотом спросила Люда.

– А так мы с ней практически одного роста, – сказала женщина и вдруг улыбнулась – и больше шансов, что она не станет бояться…

– Света, – прервал ее Зуев, который уже несколько секунд наблюдал за этим зрелищем, – приготовь все, пожалуйста, для шариков и подойди к моему кабинету…

Из-за угла выскочил мальчишка лет семи и выстрелил в Алексея Михайловича из водяного пистолета. Тот, как подкошенный, повалился на пол.

3

– Основная проблема таких детей, – Зуев сидел в кабинете с Ириной, Серенька носился на четвереньках по ковру зала, чем доставлял матери немалые муки, – в том, чтобы они заметили, что что-то вообще существует.

Он видел, что Замковской совсем не нравилось то, что происходило с ее сыном, но не останавливал происходящее. Она должна была или принять или не принять новые условия, новую жизнь ребенка.

– Сейчас он ничего в этом мире не воспринимает, кроме своего зайца. Собственно, игрушка эта и есть для него весь мир…

Ирина удивленно оглянулась на него:

– А ведь вы правы…

Это был странный врач, он не ставил градусник, не смотрел документы, не расспрашивал ее дотошно о Сереньке. Но перед ее глазами все еще стоял мальчик, прижавшийся, как к родному, к этому врачу. И она пока терпеливо прощала ему и нищету этой больницы, и не очень чистый ковер, и то, что на него, похоже, не производили никакого впечатления ни ее охрана, ни изысканная одежда, ни она сама.

– И наша задача сейчас, – Зуев увидел в конце коридора Свету, кивнул ей, – найти что-нибудь, что могло бы вызвать у него интерес.

– Ничего, кроме зайца, – горько сказала Ирина, – уже больше года…

Алексей показал Свете на нарезающего по ковру Сереньку, та кивнула головой. В руках у нее был небольшой пластмассовый стаканчик и ножницы. Прикинув маршрут движения мальчика, она размешала что-то в своей посудине, потом опустила туда ножницы почему-то кольцами вниз. Затем, встав на четвереньки, неожиданно выдула из этих колец переливающийся всеми цветами радуги мыльный пузырь и аккуратно положила его на ковер прямо на пути ребенка. Все замерли.

Серенька в своем безостановочном движении пузырь не заметил и раздавил его, как грибник давит ослепительной красоты мухомор, выросший на его пути. Все задвигались, напряжение мгновенно спало, Гриша укоризненно повернулся к Зуеву, как бы говоря «Я предупреждал…».

Света выпрямилась, посмотрела еще раз на Сереньку, пытаясь предугадать его маршрут, и перешла на другое место.

– А почему мыльный пузырь? – шепотом спросила Замковская.

– Потому что он большой, безопасный, непривычный, живой, – начал тоже тихо перечислять Алексей Михайлович. – К тому же он лопается, а это дает дополнительный эффект. Мы пытались класть игрушки, но они не привлекают внимания, думаю потому, что слишком привычны.

– Но он, по вашим же словам, – возразила Ирина, наблюдая за новой попыткой Светы, – не видит ничего, кроме зайца… Какие игрушки?

– «Не замечает» не значит «не видит», – не согласился Зуев. – Я уверен, что он видит все, просто мир этот ему привычен и он не выделяет в нем никаких предметов. Должно быть что-то яркое и неожиданное…

Серенька опять снес пузырь и продолжил свое бесконечное движение. Здесь ему было вольготно, не то что в кабинете.

– Может быть, цветок? – вдруг предложила Ирина. – Или красивый фрукт? Манго или папайю, например.

– Фрукт не годится. – Алексей Михайлович удивленно глянул на нее. – Во-первых, жесткий, во-вторых, бюджет наш несколько ограничен.

– А цветы?

Зуев не успел ответить, потому что пятнадцатая или шестнадцатая попытка Светланы увенчалась успехом – Серенька, в своем движении, на этот раз не снес пузырь, а остановился как вкопанный прямо перед, или скорее даже над, ним.

Все, кто присутствовал при этом – Замковская и Алексей Михайлович на пороге кабинета, Света в нелепой позе на ковре, не одобряющая происходящее Надин в дальнем углу, охранники у обоих входов – замерли, затаив дыхание.

Несколько мгновений ничего не происходило, потом правая рука мальчика медленно протянулась к пузырю, и тот лопнул. В полной тишине все явственно услышали хлопок, хотя это, вне всякого сомнения, им только показалось.

Серенька отшатнулся, потом руки его подобрались и он устремился было опять вперед в свое бесконечное и бессмысленное путешествие, но на его пути опять оказалось блестящее и переливающееся чудо.

– Доктор, какие у нас перспективы? – не отводя взгляд от сына, опять шепотом спросила Ирина.

– Не знаю. – Зуев теперь отвечал нормальным голосом, словно не боялся спугнуть первую перемену в поведении Сереньки за последние полтора года. – Помните, в каком-то романе Стругацких по шоссе бесконечно ползут замечательные машины без водителя. И люди, залезая в кабину, видят огромную панель с множеством дырок. Известно, что если в эти дырки совать пальцы, то машины начинают реагировать, это какой-то способ управлять их движением. Но никто не знает, какие из них соответствуют каким действиям. Вот так и мы – современная наука знает только три-четыре взаимодействия.

Он жестом пригласил ее в свой кабинет.

– А вы?

– А я их вообще не знаю. – Он остановился у окна, устало потер виски. – Я просто смотрю, как эти машины действуют и стараюсь им помочь или помешать, если это представляет опасность. Знаете, когда вы вышли из дома за хлебом, а ближайший магазин закрыт, вы ведь ищите другой, где можно купить то, что вам нужно, а не выясняете причины, почему закрыт ближайший.

Оба охранника придвинулись и остановились у несуществующих дверей кабинета. Гриша ткнул в бок второго, имени которого Ирина не знала, и тот отодвинулся в сторону, чтобы она могла видеть сына. Оба, хотя по всем инструкциям должны были глядеть на охраняемую и бдить, все время посматривали на Сереньку.

– Хорошо. – Замковская села так, чтобы видеть и врача и сына. – Что вы нам порекомендуете?

– Думаю, что вам надо попробовать поводить Сереньку к нам, – ответил Алексей Михайлович, поворачиваясь от окна. – У вас есть где остановиться? Вы же, судя по всему, не местная…

– Вы его положите к себе? – Ирина не обратила внимания на две последние фразы Зуева.

– Нет, – он покачал головой, – ребенок, если это возможно, должен жить в семье. Пусть он дома так тоже играет, вы сможете это обеспечить?

Замковская повернулась к своему сопровождению, хотела что-то сказать, но няня, которую позвал Гриша, уже стояла на пороге.

– Надин, вы сможете обеспечить Сереньке, – сухо спросила Ирина, – то, чем он занят сейчас?

– А вы считаете, что это ему поможет? – саркастически отозвалась та.

– Этот вопрос мы не будем с вами обсуждать, – в голосе Замковской зазвучал металл, – меня интересует, сможете или нет?

Алексей с недоумением переводил взгляд с одной на другую. Видимо, ему просто не приходило раньше в голову, что и дома с ребенком может заниматься кто-то еще, кроме родителей.