Глава 8

Опять степь, пыль, раскаленное бесцветное небо. Бабы спрашивают, где же немцы и куда мы идем. Мы молча пьем холодное, из погреба, молоко и машем рукой на восток. Туда… За Дон…

В. Некрасов. В окопах Сталинграда

Новая бомбардировка застала Шинкарева на лугу. Пробираясь между толпами беженцев, стадами коров и вереницами телег, Слава почуял, как невидимая волна прокралась по всему живому. Толпа единым организмом уже научилась предчувствовать. Лейтенант сосчитал пять медленно плывущих над землей звеньев. Уродливые стальные птицы, кружа над селом, сыпали из брюха черные «яйца».

– Садануть бы под брюхо этой падали! – не сдержался лейтенант. – Где же авиация? Где наши зенитки? – сокрушался он, понимая, что зенитки вместе с расчетами застряли на улицах села, а снаряды к ним рвутся в грузовиках, убивая красноармейцев.

Вернувшись к переправе, лейтенант застал здесь кипевшую работу. Солдаты валили деревья, очищали их от веток, распиливали на бревна, раскатывали по размерам. Увидев Шинкарева, майор пожал ему руку:

– Выражаю благодарность, лейтенант. Слушай новую задачу. Связь с левым берегом нужно наладить. Плавсредства нужны. Лодки, проще говоря. Один паром у нас еще остался, но он только для техники, да и медленный дюже, не оперативно на нем. Я уже на том берегу договорился насчет зенитных пулеметов. Навстречу нам оттуда тоже соединять понтон начнут. За главного там Пастухова оставил, комиссара своего. Но эти лодки, что мне тут ребята в камышах показали, это мало, понимаешь? Скоро пехоту начнем переправлять. Люди вплавь могут, а для оружия лодки нужны.

Смешавшаяся людская и животная масса клокотала на лугу. Погонщики правили коров к полоске пляжа. Коровы спускались к Дону, надували бока, как бочки, плыли к другому берегу. Мальчик лет двенадцати два раза направлял бричку к воде, но лошади лишь заходили по брюхо в воду, напивались и поворачивали назад. Тогда мальчишка обрезал постромки, и свободные лошади охотно поплыли, таща за собой вцепившегося в остатки сбруи мальчугана. Несмышленыш-стригун, отпрыск одной из кобыл, долго носился по берегу, жалобно ржал, но, когда кобылица пропела ему с середины Дона на своем языке, он с разбегу кинулся за нею и неумело поплыл. Бричка, груженная скарбом и казенными бумагами, уперев оглобли в землю, уныло осталась стоять на берегу.

Люди торопились. Затишье, как того и ждали, оказалось недолгим. В небе опять заныло, беженцы в панике кинулись искать укрытие: закатывались под телеги, бежали в заросли лозняка, заползали в канавы и промоины, не боялись прятаться за тушами убитых коров и лошадей.

Слава увидел растерянную девушку, бестолково метавшуюся по дороге. Небольшого роста, плотно сбитая, в синей юбке, едва скрывавшей колени, и белой сорочке с красной малоросской вышивкой, она искала кого-то глазами. Подскочив к ней и подмяв под себя, лейтенант грохнулся с нею на землю. Она обдавала его шею горячим дыханием. Слава, прижимая свой подбородок к ее щеке, считал, что укрывает ее от осколков.

На этот раз самолеты высыпали над селом «зажигалки». Соломенные крыши мазанок неохотно запылали. Погода послала свое крохотное благословление – полное безветрие. Застройка в селе была просторная, и пламя не перескакивало с хаты на хату, дым вертикально уходил в небо.

Под крыльями самолетов вспыхнули оранжевые огни. Крупнокалиберные пули пробивали деревянные подводы, находя под ними свои жертвы. Река пестрела рогатыми коровьими головами и спинами. Между ними выросли фонтаны воды. Продырявленные туши с ревом уходили на дно.

Слава все плотнее прижимался к девушке, выдавая свой страх за командирскую защиту. Один раз пулеметная очередь легла совсем близко от них – лейтенанту в лицо полетели пыль и ошметки травы.

Наконец и этот, третий за день, налет прекратился. Поднимаясь с земли, лейтенант помог подняться девушке.

– Как зовут? – отряхивая форму, спросил он.

– Настя Федорчук.

– А где родители?

– Не знаю, только самолеты прилетели, я их и потеряла.

– Чего металась как малахольная? Прятаться надо было.

– Боюсь с этого места сойти. Я с ними туточки разминулась, может, они сюда вернутся, искать меня станут.

– Сколько классов окончила?

– Семь только.

– Ну, «только». Цельных семь! – похвалил Слава.

Девушка застенчиво улыбнулась.

«Красавица… Хоть за это войне благодарность выписать, что дороги наши пересеклись», – подумал Слава.

– Слушай, тебе надо на другой берег переправляться, затопчут тебя здесь. Может, и родители уже там? – оборвал ее улыбку Шинкарев.

– Нет, они бы меня не бросили.

– Да, не бросили б, – машинально согласился он.

Поводив головой по сторонам, лейтенант вдруг быстро заговорил:

– Давай так: я сейчас в село съезжу, а на обратном пути тебя тут встречу. Вон под тем деревом.

Посреди луга высилась одинокая мощная верба, возрастом в полвека.

– Другого дерева тут нет, так что не перепутаешь. А родители найдутся, тогда уж не жди меня, всем семейством тикайте на другой берег. Ну, а если не будет их, так я тебя переправлю, будешь их там искать. Идет?

Настя стояла в раздумье.

* * *

После третьей бомбардировки Виктор выскочил из подвала на улицу. Дом Карпенко, стоявший через дорогу от Кочаныхи, еще пылал, крыша, пробитая бомбой, полностью провалилась. Пробежав от подвала к плетню и перемахнув через него, Виктор оказался в своем дворе. Дом пока был цел, не считая вылетевших оконных стекол. В угол сарая попала бомба. Парень заглянул внутрь, на земле лежала мертвая корова. Виктор окинул взглядом окрестные улицы: повсюду стояли дымовые столбы, и сотрясался воздух под языками пламени. Через двор от Журавлевых, на перекрестке Зеленого переулка и Черноземной улицы, полыхала МТФ, в нее неделю назад согнали армейских лошадей.

Долетел запах паленого мяса. Забежав за сарай, Виктор увидел горящий соседский плетень, пламя вплотную подбиралось к сараю. Под плетнем лежал обугленный человек. По ботинкам и зеленым штанам с обмотками, еще не тронутым огнем, Виктор понял, что это красноармеец. Разломав плетень на стыке с сараем, он не дал пламени перескочить на стену. Виктор забежал в дом и, взяв ведро с водой, вернулся в подвал.

– У Карпенковых хата сгорела, у нас корову убило, а под плетнем мертвый солдат лежит, – передал он новости.

Мать часто и громко переспрашивала, Кочаныха кричала ей в левое ухо, меньше пострадавшее от контузии.

– А кони? – спросила Тамара.

– Кто-то успел выпустить, несколько у нас по саду бродит.

Глава 9

6 июля. Отступаем из Россоши за Дон. Целый день немцы бомбят. Что-то горит на железнодорожной станции. Над пожарищем большущая дивного цвета туча. Грозная и необычная цветом. Бегут машины. Целый день шоферы возятся под машинами. Тошно смотреть на эту мерзкую неорганизованность, бестолковость. Пропал день.

Из дневника кинорежиссера А. П. Довженко

Снова Шинкарев следовал от двора ко двору, не гнушаясь повторно заходить к тем, кого уже «ограбил» с утра. В этот раз Белогорье казалось вымершим. По улицам все так же двигались беженцы на подводах и еще уцелевшие грузовики, но местные как сквозь землю провалились. Белогорцы укрылись либо в подвалах и погребах, либо, у кого их не было, собрав нехитрый скарб, уходили из села, прятались в глубоких оврагах и густых зарослях. Бывали случаи, когда в один подвал набивалось до сотни людей: сами хозяева, их соседи и люди с ближайших улиц. Жители, чьи дома были ближе к Кошелевой горе, перевалив через нее, искали спасения в прибрежных дебрях Молочного озера. Подрывая стенки оврагов, люди заползали в эти ниши, пытаясь найти там убежище. Другая часть белогорцев, жившая ближе к Кирпичанской горе, укрылась в терновниках на Семейском краю.

Солдаты обходили по периметру дворы, заглядывали в сараи и, не найдя ни хозяев, ни лодок, шли дальше. В некоторых дворах лодки были, но почти все они рассохлись за время лежания без дела. Мужиков забрали в армию, и суденышки, вовремя не проконопаченные и не спущенные на воду, пришли в негодность. Наконец удалось найти два приличных челна.

Настя покорно сидела под деревом. Кроме нее, туда набилось много желающих: ширококостная баба кормила грудью ребенка, толкалась разновозрастная детвора, старик помирал на самодельных носилках из жердей – ран на нем не было, он просто не перенес дороги и царившего кругом горя.

Лейтенант спросил Настю:

– Не появлялись родители?

Настя помотала головой.

– Я лодки нашел, когда майор поплывет, договорюсь, чтобы тебя взял.

– Без родителей не поеду, – ответила девушка.

Слава размотал заготовленную приманку:

– А на тот берег вы к кому-то ехали или так просто, в белый свет, лишь бы в оккупацию не попасть?

– Под Павловском у нас родня, к ним ехали.

– Село как называется?

– Михайловка.

– Так ты переправляйся туда, родители там тебя найдут.

– Нет, я лучше дождусь, потом вместе…

– Да пойми ты! – перебил ее Шинкарев. – В любой момент опять прилетят! В оккупацию хочешь? Столько прошагала, чтоб возле Дона под немцем остаться?

Было видно, что Настя колеблется:

– Не знаю, найду ли эту Михайловку.

Шинкарев понял – победа:

– Конечно, найдешь. На тот берег, главное, переплыть, а там спросишь.

Настя вышла из-под тенистой кроны. Сесть на край предложенной телеги она отказалась, шла рядом. Радость в душе Славы била через край. Нет, раньше бы им никак не встретиться – слишком юными были. В эту неподходящую пору выпала им судьба.

Пока лейтенант ходил в Белогорье, мост медленно восстанавливался: напиленные бревна солдаты стягивали меж собой веревками, скрепляли железными скобами. Чтобы понтон смог выдержать груженую полуторку, бревна стелили в два слоя. Саперы пока еще не закончили первого наката.

Найдя майора и доложив о двух лодках, Шинкарев на минуту замялся.

– У тебя еще что-то? – спросил Соболев.

– Так точно, товарищ майор. Тут такое дело, в общем, надо взять на левый берег одного человека.

– Что за человек?

– Да гражданский, беженка с Украины. Родителей потеряла, а под Павловском у нее родня живет.

– Ох, лейтенант, – убрав с лица командирскую серьезность, лукаво погрозил пальцем Соболев. – Ждешь, что обеды тебе будет носить, когда по Дону обороной станем?

– Да что вы, товарищ майор, – ответно улыбнулся Шинкарев, – жалко просто ее стало.

– Ладно, увидишь, что на тот берег собираюсь, сажай ее ко мне в лодку без разговоров. Отдохни с полчасика, заодно и с дивчиной попрощайся, – подмигнул напоследок майор.

– Дал «добро», – объявил Слава ожидавшей его девушке. – С первой лодкой поплывешь.

– Спасибо вам, товарищ лейтенант.

– Да брось ты. Славой меня зовут.

Солдаты снимали с подвод лодки, спускали на воду, складывали в них амуницию, оружие и форму, налегке перемахивали реку вплавь. Тех, кто не умел плавать, сажали на весла. Сделав несколько ходок туда-обратно, гребцы менялись. Затишьем пользовались и гражданские: разбивали подводы, сколачивали из них подобие плотов. Многие семьи, уже переплывшие на левый берег, уходили по каменной дороге в Павловск.

Минута уходила за минутой, а Соболев все не садился в лодку. Время для отдыха, выделенное лейтенанту и его людям, истекало. Слава хотел уйти только убедившись, что Настя села в лодку.

Над селом снова показались самолеты. Там уже сыпались бомбы и гремели взрывы.

– Плавать умеешь? – быстро спросил лейтенант.

Девушка кивнула головой, испуганно глядя ему в глаза. Шинкарев сжал ее запястье и побежал к берегу.

– Плыви быстро! Не жалей сил, на том берегу отдышишься! – кричал он ей на бегу. – Когда выберешься, на берегу не ложись, беги в лес, там отдохнешь! Поняла?

У кромки воды Настя замешкалась.

– Да чего ты копаешься! – не выдержал Слава, подталкивая ее.

Девушка забежала по колено в воду и едва не упала.

– Одежу бы снять, – нерешительно сказала она.

– Плыви так! Некогда!

Настя все же стянула через голову сорочку и сняла юбку, оставшись в одной нательной рубахе, шепотом добавила:

– Так не могу, еще утопну.

Зажав одежду в левой руке, девушка медленно поплыла, выгребая свободной правой. Слава в сердцах выматерился. Течение сносило на сторону ее длинные волосы, подбородок то и дело касался воды. Мимо задранной вверх руки, обгоняя ее, постоянно мелькали головы бойцов. Шинкарев не терял Настю из вида благодаря этой руке с зажатой в ней одеждой.

Над Доном пронесся штурмовик. Всадив длинную двойную очередь в барахтавшихся людей, вышел из пике. Солдатские головы исчезли под водой. Исчезла и рука, сжимавшая одежду. Бомбы посыпались на незаконченный понтон, в разные стороны полетели разнесенные в щепки бревна.