Зачем ты все еще пишешь стихи
если эти слова
дойдут лишь до немногих?
спрашивают друзья
в тревоге, что их дела
доходят лишь до немногих.
И я
не могу
ответить.
Однажды нам с коллегою поручили составить антологию басен всех времен и народов. Было ясно, что переводить Лафонтена и Флориана традиционным русским вольным ямбом – бессмысленно: такие переводы покажутся ухудшенными пересказами басен Крылова, и только. Мы решили сделать переводы верлибром: точность прежде всего. Издательство не возражало: ему было все равно. Но получилось плохо: длинные и короткие строки оригинала чередовались беспорядочно, и верлибр не мог воспользоваться своей способностью удлинять и укорачивать строки ради смыслового выделения. Интереснее было передавать разницу между стихом разных языков: в немецкий верлибр вводить силлабо-тонику, а в итальянский (и в старые басни Маро и Сакса) – силлабику. Мне жаль, что у Маро я не сумел сохранить цезур, у Фьякки – обязательных ударений в середине строк, а у Сакса – строгости внутристопных переакцентуаций. Басня Парини – это «сонет с хвостом», но хвост в ней больше сонета.
Не пишу тебе, как безумна страсть, —
Ты знаешь сам, где в ней польза, где бред;
Не пишу тебе о ратных делах —
Ты знаешь сам, кто в них силен, кто слаб;
Не пишу тебе о властной Фортуне —
Ты знаешь сам, надежна она, нет ли;
Не пишу тебе о людских пороках —
Ты знаешь сам их, хоть и непричастен;
Не пишу тебе о Господе Боге —
Ты сам к нему устремляешь свой разум;
Не пишу тебе про парижских дам —
Ты знаешь их лучше, чем их мужья;
Не пишу грубо, не пишу любезно, —
А лишь хочу рассказать одну басню —
Басню, в которой лица – лев и мышь.
Этот лев, сильнее, чем всякий вепрь,
Увидел однажды мышь в мышеловке,
Откуда она не умела выйти,
Объевшись там салом и сырым мясом.
Но этот лев был умен и догадлив —
Пустив в дело и когти, и клыки,
Он разломал ловушку на куски.
Тетушка мышь выскользнула оттуда,
Почтительно преклонила колено
И, сорвав шапку с серой головы,
Тысячу раз благодарила льва,
Умоляя бога мышей и крыс
Воздать владыке добром за добро.
Сейчас увидишь: так оно и вышло.
Случилось однажды льву за добычей
Уйти далеко от своей пещеры,
И там, увы, он сам попался в сеть
И был привязан к крепкому столбу.
Вот тогда и явилась к нему мышь.
Она была смела и весела,
Она не насмехалась надо львом,
А, выругав котов, кошек, котят
И восхвалив крыс, мышей и мышат,
Среди которых пришел ее час
Отозваться на отзывчивость льва,
Мышь сказала так: «Молчи, лев, ты связан,
Но сейчас будешь у меня на воле,
Потому что по доброте душевной
Так и ты меня выпустил на волю:
Ты мне помог по-своему, по-львиному,
А я тебе помогу по-мышиному».
Лев от удивленья раскрыл глаза,
Повернул голову, взглянул на мышь
И сказал мыши: «Крошка-побирушка,
У тебя нет ни снастей, ни уменья,
Нет ни ножа, ни пилы, ни подпилка,
Чтобы разрезать ремни и веревки
И вызволить меня из этих пут.
Беги лучше, пока не видит кот!»
«Господин лев, – говорит ему мышь, —
Ваши слова, право же, мне смешны:
Крепких ножей у меня полон рот,
Их белая кость острее пилы,
Моя челюсть им славный черенок,
Против них не устоит ваш ремень:
Подождите, и все будет в порядке».
И госпожа мышь принялась за дело —
Стала грызть сеть. Ей пришлось потрудиться
Немало времени; но она грызла
Быстро, сильно, и вот лопнула сеть,
И лев вышел на волю, жив и цел,
С такими словами: «Истинно так:
Ничто доброе не пропадет зря».
Вот моя сказка, и притом в стихах.
Она длинна, но ей уж много лет,
Свидетель Эзоп, и не только он.
Будь же, мой друг, для меня этим львом,
А я приложу все свои усилья,
Чтоб оказаться благодарной мышью,
Ежели Бог тебе даст столько сил,
Сколько дал льву, а я надеюсь – даст.
У Эзопа в четвертой книге
Так говорится в восьмой басне:
Пошли два друга путешествовать,
Чтоб посмотреть на страны дальние, —
Одна в них цель, но разный нрав:
Первый из них был лжец и льстец,
А второй был, наоборот,
Чистосердечен и правдив.
Дошли они до самой Индии
И там в диком лесу увидели:
Стоит гора, а на ней трон,
А на нем обезьяний царь
С толпой придворных обезьян.
Испугались наши друзья;
А царь манит к себе лжеца
И говорит: «Кто я такой?»
Лжец льстиво молвит: «Ты владыка,
Великий, могучий, богатый!» —
«А кто стоит вокруг меня?» —
«Это стоят твои князья,
Рыцари, канцлеры, вельможи,
Стольники, спальники и челядь».
Царь за такую ложь и лесть
Щедрые дал ему дары,
А правдивый думает так:
«Если так награждают ложь,
Какова же будет награда
В ответ на истинную правду!»
А меж тем обезьяний царь
И ему задает вопрос:
«Кто я такой и кто со мною?»
И правдивый ответил честно:
«Ты – обезьяна, и вокруг
Тебя – такие же, как ты,
Безобразные обезьяны!»
Услышав правдивое слово,
Обезьяний царь со всей свитою
В ярости бросился на путника.
Они вонзили в него зубы,
Стали терзать его и мучить,
Изодрали лицо когтями
И выгнали, а все за правду.
Басня показывает нам,
Как извратился род людской.
Кто попробует в наши дни
Говорить правду при дворе
И вывести на белый свет
Пороки, царящие там,
Тот не жди никаких наград,
Кроме насмешки и хулы:
Его бросят в безумный дом
И станут псами там травить.
Но ежели явится льстец,
Расхвалит всяческое зло
И мерзость представит как благо —
То вот кто будет принят с честью!
Таков двор – таков и весь мир:
Знать и чернь, миряне и клир,
Всем не по сердцу слово правды,
Обличающей злые нравы
И за это гонимой всюду —
В церкви, в цехе, в поле и в школе.
Мир полон зла, он это зло
Не любит выносить на свет;
Притом у него такой слух,
Который к грубой правде глух,
А хочет угодливых слов,
Пустых похвал, лести и лжи.
Кто в таком промысле силен,
Тот самый нужный человек;
А кто правду не утаит,
К тому мир свиреп и жесток.
Вот так все худо, и вот так,
Чем дальше в жизнь, тем больше лжи,
Пока весь мир хочет быть слеп
И пока в нем властвует зло,
Причина всяческих невзгод, —
Так об этом сказал Ганс Сакс.
Лис-гасконец, а может быть, лис-нормандец
(Разное говорят),
Умирая с голоду, вдруг увидел над беседкою
Виноград, такой зримо зрелый,
В румяной кожице!
Наш бездельник был бы рад им полакомиться,
Да не мог до него дотянуться
И сказал: «Он зелен —
Пусть им кормится всякий сброд!»
Что ж, не лучше ли так, чем праздно сетовать?
Дядюшка ворон, сидя на дереве,
Держал в своем клюве сыр.
Дядюшка лис, привлеченный запахом,
Повел с ним такую речь:
«Добрый день, благородный ворон!
Что за вид у вас! что за красота!
Право, если ваш голос
Так же ярок, как ваши перья,
То вы – Феникс наших дубрав!»
Ворону этого показалось мало,
Захотел он блеснуть и голосом,
Разинул клюв – и выронил сыр.
Подхватил его лис и молвил: «Сударь,
Запомните: всякий льстец
Кормится от тех, кто его слушает, —
Вот урок вам, а урок стоит сыра!»
И поклялся смущенный ворон (но поздно!),
Что другого урока ему не надобно.
Однажды нагая Истина
Вышла из своего колодца;
Черты ее были трачены временем,
Юные и старые разбегались от ее лица.
Бедная Истина стыла от холода,
Ей было негде жить.
Тут предстала ее очам
В богатом наряде Басня,
Вся в перьях, вся в драгоценностях,
Блестящих, хоть часто и поддельных.
«Добрый день! – сказала она. – Это вы?
Что вы делаете здесь одна среди дороги?»
Истина в ответ: «Как видите, замерзаю
И тщетно прошу прохожих
Дать мне приют, —
Но все меня боятся. Увы, я вижу:
Старой женщине ничего не дано». —
«Но я вас старше, —
Сказала Басня, – а между тем,
Скажу, не хвастаясь,
Мне открыта любая дверь.
Однако, сударыня Истина,
Почему вы ходите нагая?
Это нехорошо. Давайте оденемся,
И у нас будет общий интерес.
Вот вам мой плащ, и пойдемте рядом.
Если встретится нам мудрец —
Ради вас он не отвергнет меня,
А ради меня – глупец
Перестанет осыпать вас обидами.
Пользуясь этим каждая по-своему,
С вашим разумом и моим легкомыслием,
Вот увидите, сестрица: вдвоем
Мы пройдем повсюду!»
Бесприютный, гонимый, осужденный
За то, что звал вещи своими именами,
Из города в город скитался бедный философ,
Унося с собою все свое: свой рассудок.
Однажды, обдумывая плоды своих бдений,
Он увидел (дело было в лесу)
Большую сову,
Окруженную галками и воронами,
Которые клевали ее, крича:
«Вот негодяй, безбожник, враг отечества!
Ощипать его, живо! клюй его, клюй,
А потом мы будем его судить!»
И теснили сову. А она, несчастная,
Крутя своей доброю толстою головой,
Тщетно увещевала их разумными доводами.
Философ был тронут, потому что философия
Делает нас человечней и добрей:
Прогнал он вражескую стаю
И спросил сову: «Почему эти злодеи
Хотели тебя убить?
Что ты им сделала?» А сова: «Ничего:
Просто я умею видеть, когда всем темно, —
В этом и преступление».
Мальчик, выросши у кормилицы в деревне,
Вернулся в город и очень удивился,
Увидев зеркало.
Сперва мальчик в зеркале ему понравился,
Потом по ребяческой привычке
(Впрочем, не только ребяческой)
Захотел он обидеть того, кто нравится,
И скорчил ему рожу, а зеркало – тоже.
Мальчик, разобидевшись,
Грозит ему кулаком,
А зеркало грозится в ответ.
Наш кривляка, озлясь, бросается с криком
Поколотить этого нахала —
И ушибает руки. Гнев его растет —
В отчаянии и ярости
Вот он мечется перед зеркалом,
Плача, крича и колотя по стеклу.
Приходит мать, утешает его, ласкает,
Унимает слезы и нежно говорит:
«Не ты ли первый стал корчить рожи
Этому негоднику, который тебя огорчил?» —
«Я». – «А теперь посмотри:
Ты улыбнулся – и он улыбнулся,
Ты к нему тянешь руки – и он к тебе тоже,
Ты не сердишься – и он не дуется:
Вот так-то люди друг с другом и живут —
И добро, и зло возвращается к нам же».
Однажды кот пришел к мужику в гости,
Выгнул шею в униженном поклоне,
Склонился к уху и вкрадчиво молвил:
«Ах! разреши мне пожить в твоем доме.
Я в нем не буду зря занимать место, —
Нет, я острым клыком и смелым когтем
Стану защитой от мышей бесстыдных
Для всех твоих кладовых и амбаров».
Мужик был рад слышать такие речи —
Он дал коту ключи от всех амбаров
И сказал: «Друг мой, прошу, будь на страже!»
Целую ночь было слышно, как стонут
О проекте
О подписке