Лариосик. Боже мой, как ужасна гражданская война! Елена. Знаете что: я женщина, меня не тронут. Я пойду посмотрю, что делается на улице.
Лакей впускает фон Шратта и фон Дуста. Оба в серой форме. Шратт – длиннолицый, седой. Дуст – с багровым лицом. Оба в моноклях.
Шервинский (в сторону). Так ему и надо! Будет знать, как чужими голосами по телефону разговаривать. Хам!
А что у Шервинского есть душа, этого никто не замечает. И живет Шервинский как бездомная собака, и не к кому Шервинскому на грудь голову склонить.
Скажи мне, кудесник, любимец богов, Что сбудется в жизни со мною? И скоро ль на радость соседей-врагов Могильной засыплюсь землею?
Лариосик. Господа, кремовые шторы… за ними отдыхаешь душой… забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя… Мышлаевский. Вы, позвольте узнать, стихи сочиняете? Лариосик. Я? Да… пишу.