По Мойке или по Фонтанке летели маленькие санки,
Ямщик сидел в своём прикиде, зима, дома в обычном виде.
Лежал под полостью медвежей, купец, что слыл большим невежей.
Охальник, матершинник, враль, где он, и где мадам мораль?
Загул купеческий был сладок, купец наш на нимфеток падок,
Не телеса, а стройный стан, и тут завяжется роман.
И вот от знающей соседки, с которой встретился в беседке,
Что б от прислуги утаить, о чём он будет говорить,
Он получает адресочек, где вожделенного кусочек,
Девица есть в шестнадцать лет, такой не видел белый свет!
Скромна, умна, и при фигуре, богиня юная в натуре.
И мама, лишь долги имея, готовит дочку для злодея.
Заплатит кто долги по счёту, и будет проявлять охоту,
К прелестной дочери её, утешит естество своё!
Получит юную гетеру, и сможет всё, не зная меру,
Но, только лишь в теченье дня, семьи достоинство храня.
Вот дом желанный показался, купец, как мог, пока держался,
Что б не срамиться, не бежать, да и от страсти не дрожать!
Он в дверь стучит и быстро входит, его с ума желанье сводит,
Душа заочно влюблена, трепещет сердце, где она?
Под клавикордовы сонаты в дверях обеденной палаты,
Стояла юная Афина, и, на подносе, два графина.
А мама, дочки честь блюдя, в сторонке, словно, не блудя!
Всё очень чинно, благородно, вполне культурно и свободно.
Купец мамашу отзывает, а дочка в рюмки наливает
Настойки сладкой цвета мёда, богата русская природа!
Вот, передав по договору, всю сумму выплатив без спору,
Купец к прелестнице младой идёт, играючи елдой.
Берёт с подноса два бокала, махнул и прянул на пол зала!
Кондрашка посетил его, достав любимца своего.
Тотчас за доктором послали, исправник нюхал, что в бокале?
В Раю купец, осталось тело, подумав, возбудили дело,
Следы искали, не нашли, купца на кладбище снесли.
Ну, а прелестница младая, себя виновной не считая,
Законным сочеталась браком, и понеслась по буеракам
Тяжёлой службы гарнизонной, зато, женой вполне законной!
И только старую мамашу, и заварившей эту кашу,
Ночами длинными зимою, купец пугает бородою.
Ревёт и воет он в трубу, вовсю кляня свою судьбу.
Его несдержанность сгубила. А начиналось очень мило!
Коль волоса уж серебро, а бес толкает под ребро,
То не гори так ярко сходу, тебе не победить природу!
Младые девы хороши, лишь только как порыв души.
А коль елду не смог унять, сгоришь, и на кого пенять?
Кабы денежки найти, да побольше кабы,
Так во рту б росли грибы и любили бабы,
Это нонче я обсос, не пришей рукавчик,
Были б деньги на бухло и на малый хавчик.
Ну, а если капитал мне бы отломился,
Сохранить его бы я даже не стремился.
Перво-наперво, братва, хорошо напился,
И поляне для друзей мир бы удивился!
А потом купил «Пежо», зубы золотые,
Лепень модный и часы, с виду лишь простые.
Что бы стоили они тысяч пять, не мене,
И писали про меня, ажь, в журнале «Смене»!
Домик быстренько возвёл прямь в деревне Грязи,
И боярин местный что б был со мной на связи.
Я ему: Привет, Максим! Как дела с марухой?
Надоело, надо быть, кочюмать с старухой!
Забредай вечёр ко мне, жду, прибудут биксы,
Всё обученный народ, зуб даю и фиксы!
Я не буду класть в офшор, там общак у масти,
Всё мы быстренько пропьём, не в деньжатах сласти.
Но, неделю, или две точно попаную,
Только вот хочу ли я ждать судьбу иную?
Может лучше быть в низах, никому не нужным?
Или вверх всё время лезть, пусть путём натужным?
Навернуться можно вниз с высоты до боли.
И лишиться на века и моей-то доли.
Так что б если б, да кабы, на хер перемены.
Только волю мне терять в ходе этой мены!
А я вас ждал сегодня под часами,
Снежинки тихо в воздухе кружились,
Сказали вы, что ночью не ложились,
На всё решились, и готовы сами.
Я простоял в сугробах до рассвета,
Вы не пришли, а вот снега не спали.
Да и туманы белые упали,
Казалось мне, замёрзла вся планета
Вы позвонили, извиняться стали,
Печали колокол звучал уже к вечерне,
Сказали, что во всём согласны вчерне,
Но, вам хотелось бы ещё узнать детали.
Чужая женщина чего-то говорила,
Вновь обещала и любовь и точность.
А я сказал: Простите, что за срочность?
В делах у нас и так всё очень мило!
Я не люблю тебя, – мотив звучит прекрасно,
Ушла ты в прошлое, в далёком голубом.
Отныне обаяние не властно.
Мне никогда не быть твоим рабом!
В воду речки через раз опускался водолаз.
Раз напарник, раз Иван, он имел на дне роман.
Познакомился с русалкой, назвалась девица Алкой,
Предложила всё отдать, что на ней сейчас видать.
Жемчуг дать и серебро, всё папашино добро,
Если только водолаз восхитит её на раз!
Проберёт до нежных струн, распотешит, как игрун,
Пусть введёт её в экстаз, можно, даже, садомаз!
Жизнь речная надоела, перемены просит тело,
Сколько ей икру метать? В целом, надо перестать!
Рвётся из неё на волю, проклиная рыбью долю,
Ординарный человек, секса ж не было вовек.
Так, лягушечья забава, не оргазм, судьбы подстава.
Чисто рыбные дела, чепуха одна была!
А с Иваном-водолазом переменится всё сразу.
Он и грозен и велик, и красив как божий лик!
Так что, шасть Иван на дно, а русалка ждёт давно,
Речи бурные ведёт, на препятствия кладёт,
Водолаза горячит, томно губками сучит,
Обещает всё и сразу простофиле водолазу.
Он губу и раскатай, скинул шлем, готов, давай!
Захлебнулся, чуть не помер, не проходит с сексом номер.
Хорошо, что наверху не хлебали снов уху,
Дерг наверх и откачали, и сказали, не смолчали,
Ты бы меньше водку пил, страшных «белок» не ловил.
Не допился б до русалки, в средах двух универсалке.
Подлечись, а то, зашейся, или пей, но, не залейся.
Не топи себя в вине, или будешь сам на дне!
Раз на речке, на реке, гармозу нашли в песке.
Отряхнули, сполоснули и Ванюшеньке вернули.
Мол, ты боле не теряй, каждый вечер проверяй!
Коль гармонь от нас уйдёт, всё веселье пропадёт.
Ты один на всё село, с гармонистом нам свезло.
Пьёшь, оставь в избе гармонь, выпил, так её не тронь.
Без гармони, как без рук, будет наш селянский круг.
Польку ль сбацать, аль ситроль, ты, Ванюшенька, король.
Порешил наш сельский сход, в город совершить исход.
Поезжай купи баян, только не напейся пьян.
Да деньжаты не пропей, наш селянский соловей.
А пропьёшь, так бошку с плеч, могем и избу поджечь.
Возвращается Иван, в целом, так, не очень пьян.
Говорит, купил что надо для крестьянского уклада.
Это, мол, волшебный сон, всё заменит граммофон!
Хошь, капусту посолить, хошь, народ развеселить.
Тут достал он ящик с ручкой, диск с поющей чёрной жучкой,
Это всё покрыл трубой, ну, доволен сам собой!
Повернул чего-то там, и раздался медный гам.
Басом заревел мужик, про пожар, что был велик.
Про кремлёвскую стену и седую старину.
Как злодей Наполеон, из России вышел вон!
И закончилась пластинка, у Ивана лишь заминка,
Ставит новую про то, барин как купил пальто.
Ящик целый для пластинок, старых песен и новинок,
Ну, Иваньша, угодил, сход не зря тебя пустил.
Можешь пить, гармонь терять, хоть запои отмерять.
Потому, у нас теперь в новый мир открыта дверь!
Разбежались кони, разбрелись по лугу,
Бьются бестолково, мечутся с испугу.
А бойцы в окопах, враг их гнёт и ломит,
Пара казаченек коней в поле ловит.
К вечеру не стало в поле тех коней,
Все лежат побиты пятнами теней.
Нету и казаков, полегли в бою.
В дни войны народной за страну свою!
Завсегда считали, даже в старину,
Святы, что отдали жизнь свою в войну.
Нет на них, погибших, никакой вины,
Души их на небе, у Престола сны.
Только не живётся тихо оглоедам,
Так неравнодушным к дедовским победам.
Зря, мол, погибали, а могли бы сдаться,
А потом баварским пивом наслаждаться!
Этим всё едино, облизать сапог,
Жопу ли подставить, отсосать на чмок!
Нет для них святого, иудей в седле.
И патрон горюет у меня в стволе.
Снега покрыли город Света, мечеть Аль-Кудс стоит вся в белом,
Сошла с ума моя планета, и мы за ней стремится, в целом.
На пальмах снег, висят ледышки вдоль всей стены евреев плача,
И солнца огненная кляча уходит в ночь без передышки.
Араб, от холода танцуя, бежит и гонит вскачь верблюда,
И ветер, пальмы полосуя, совсем не ждёт тепла и чуда.
Еврей с горы толкает санки, его детишки «бабу» лепят,
Душевный вызывая трепет, предчувствием вселенской пьянки.
Растёт на исполинской сцене мистерия кончины света,
Христос здесь рек о перемене, но здесь и каинова мета.
Магиддо поле тоже близко, пора его всё ближе, ближе.
А мы склоняемся всё ниже, снижаем речь свою до писка.
Эх, человек, сосуд скудельный, отнюдь, не всё в тебе от Бога.
Активный ты, или бездельный, дойдёшь до смертного порога.
Бог – он Добро, он всех прощает, покайся и пути открыты.
Или, чертячие копыты, за путь свой каждый отвечает!
По ночной Одессе фраерок гребёт,
И понты такие, всех, мол, в рот e***.
Разбегайтесь, суки, кыш на унитаз.
Все дрожат в фазендах, страх берёт на раз.
Я певец известный, – голосит аид,
А братан, Семен мой, тот простой бандит,
Парится он в морге, ох, азохен вэй!
Не сфартило, парню, хоть крутой еврей!.
Сыскари ногами по нему прошлись,
Он концы откинул, но не унялись.
Записали Сёму, чистый стал козак.
Сел еврей на лошадь, значит он русак!
Пал и оклеветан, что от власти ждать?
Будет брат в могиле Мошияху ждать.
А не то протрубит мощный Гавриил.
Дожидайся, Сёма, спи среди могил!
Всем я ухи вырву, жутко отомщу.
На поток все песни быстро запущу.
Никогда не сгинет мой казачий след.
Все вы просто гои, а я – авторитет!
Хлопцы, вы послушайте меня, как давали мы жидам огня,
Как в Полесской деревушке жгли мы вражие избушки,
А жиды бежали, семеня!
Батальон наш славный «Нахтигаль» поимел всех местных Шур и Галь,
Барахло пойдёт до дома, то известно и свидомо,
Истребим всего местечка шваль!
Захожу до хаты я один, сел себе за стол как господин,
Говорю, вина несите, сало, яйца, не томите,
Мне не жалко, дед, твоих седин.
А старик меня послал туда, ну, короче, к чёрту на муда,
Я его из автомата, что ж ты, хрен, срамишь солдата,
Обижаешь, просто ерунда.
К деду подбегает тут старуха, я её достал прикладом в ухо,
Вижу, план с обедом кувырком, старика прикончил сапогом.
Дом спалил, и стало дело глухо!
Так мы погуляли по стране, славно воевали на войне,
А потом я за границей жил весёлой вольной птицей,
Украинцы в Квебеке в цене!
А сейчас его правнуки мать городов русских наклоняют!
Письмецо от внука получил Абрам, внук его, во-сука, поднял тарарам.
Пишет, замерзаю, я совсем готов, И, не отрицаю, я – среди скотов.
В наших Палестинах густо выпал снег, как в родных осинах, около Онег.
О проекте
О подписке