А еще говорят, что в жизни не бывает предвидений. Два года ключ с брелком валялись у меняя в столе. Что-то меня подвигло захватить ключ с собой в командировку. Пусть теперь кто-то скажет, что не бывает интуиции!

Я взял в руки планшетник и потер его. То ли мы торопились, то ли что-то сработало не так, но произошло следующее: мы пробили ветхую крышу и, как пробка от шампанского, вылетели из развалин. Аж в глазах потемнело. С планшетником так нельзя было поступать. Почему-то раньше масса нашего тела не сказывалась на перемещении. Может быть, только потому что мы пользовались планшетником на Земле, а на Марсе все было по-иному – карта местности ведь не раскрылась или она раскрылась, а мы не заметили.

– Третий закон Ньютона, – самодовольно изрек Леха, оглядываясь.

Мы висели метрах в двадцати над землей. Вокруг расстилалась каменистая тундра с редкими островками кустарника. На севере она переходила в долину – где-то там лежал городок с комбинатом и сумасшедшим комиссаром Ё-моё, у которого был большой зад и короткие пальчики, а еще дальше из-под ледника вытекала река Белая, которая питала пресноводное море Рифовой долины.

Форт был построен с умом – впритирку к пологой сопке. Полукругом. С бойницами и окопами. Все по уставу, все по правилам. Десяток ветхих домишек, несколько железобетонных капониров, которые мог определить только опытный глаз, и с десяток скособоченных антенн. К тому же на гребне сопки торчали еще какие-то укрепления. В общем, строили серьезно и надолго. На север убегала грунтовая дорога. Лужи на ее поверхности отражали свинцовое небо.

– Это первая линия обороны, – сказал Леха. – Там… – он махнул на восток, и я понял, что он имеет в виду противоположный склон Рифовой долины. – Там тоже такие же крепости. Наши контролировали все стратегические точки. А потом, когда воды стало вдоволь, ушли.

– Думаешь они за нами прилетели? – спросил я, не очень слушая его.

– Кто? – удивился Леха.

– Ангелы, – ответил я.

– Черт его знает, – сказал он задумчиво, разглядывая форт, заваленный ржавой техникой и кусками металла.

– Чую сердцем, что-то здесь затевается, – сказал я.

Леха внимательно взглянул на меня.

– Я этого уже два года жду.

– Приключений, что ли?

– А то… – ответил он горделиво.

У распахнутый ворот чернела коробка вездехода. Пятна окалины на бортах свидетельствовали, что он горел. Ветер рябил лужи, свистел во всем, что может свистеть, и нагонял тоску.

– А что от нас комиссар хотел?

– Насколько я понял, его интересовал ты, а не я. Он не поверил, что ты журналист.

– Если черные ангелы нас ищут, значит, скоро явятся сюда, – безразличным тоном заметил я.

– Думаешь, это они устроили временной сдвиг?

– Слава богу, процессы, связанные со сжатием вселенной, ангелы контролировать еще не могут.

– Ой ли… – возразил Леха, – что-то мне не верится.

Несомненно, он что-то знал, но не спешил поделиться информацией. Что на него вполне походило.

– А вот и гости, – сказал я.

– Где? – удивился он.

– Помнишь, нас кто-то преследовал в городе? – спросил он, понижая голос до шепота, словно в этой пустыне нас кто-то мог услышать.

– С той стороны? – показал я рукой.

Леха даже расстроился из-за того, что я оказался догадливым. Мы облетели казарму и увидели юмона, который целился в нас их своего глушителя мыслей.

– Брось, дурак! – скомандовал Леха.

Юмон помотал головой. Наверное, мы предстали перед ним в ужасном виде – как призраки или как демоны, потому что он ужасно нервничал.

– Брось! Мы тебя не тронем. А так – в пепел, и все дела!

Тогда юмон выстрелил: из ствола вылетели белесо-голубоватые шары. Признаться, это оказалось не самый приятным в жизни опытом. Лично у меня сразу схватило живот. Что почувствовал Леха, не знаю. Он тряс головой. Несомненно, одно, на Марсе планшетник срабатывал не так, как на Земле. На Земле нас юмон вообще не разглядел бы. В воздухе появился запах ночной фиалки. Так могло пахнуть только после выстрела глушителя мыслей, то есть нейтрализатора.

Поняв, что с нами ничего не произошло, юмон бросил оружие и задрал руки.

– Кретин! – выругался Леха, опускаясь на землю. – У меня теперь в ухе звенит.

– В правом? – наивно осведомился юмон.

Его рожки просвечивали, как две мозоли. И вообще, внешность юмона была хорошо подобрана под северного человека – то есть белобрысый, с невзрачным лицом и светлыми глазами.

– Ошибся, в левом.

– Значит, счастья не будет, – спокойно заметил юмон.

– Ты смотри, он еще и с юмором! – воскликнул Леха, с возмущение оглядываясь на меня.

Мне было не до проявления чувств – я корчился от спазмов в кишечнике. К тому же я не успел предупредить Леху, что с юмонами так не разговаривают. Дело в том, что юмоны были точной копией человека – как физически, так и психологически. И кто знает, обидчив это экземпляр или нет. Существовало даже понятие “сегрегация нелюдей”. Но кажется, юмон действительно был с юмором, потому что снисходительно улыбнулся и продемонстрировал руки – мол, больше оружия нет.

– Руки опусти и пошли! – скомандовал Леха.

Мы привели его к складу, юркнули внутрь и через мгновение предстали перед юмоном в натуральном виде.

– Тебя как зовут? – спросил я, держась за живот.

– Дуракон сорок пять, – скромно представился юмон.

– Как?! – вскричали мы с Лехой.

У меня даже живот прошел.

– Серия такая. А номер сорок пятый.

Он повернулся и с гордостью продемонстрировал аршинные цифры на куртке.

– Будем звать тебя Сорок пятым, – сказал повеселевший Леха. – Не против? А то Дуракон как-то странно звучит.

Юмон пожал плечами, и я вздохнул с облегчением – юмон оказался незлопамятным.

– Ладно, – сказал Леха. – Пока не стемнело, надо отсюда выбираться.

– По такой дороге нам три дня топать, – кивнул я в сторону поселка.

– Это если мы пойдем в наш поселок, – возразил Леха, – а если в следующую крепость, то завтра утром будем на месте.

– А там что, есть бар, – наивно спросил я, – и пиво?

– Там форт не разграблен, – назидательно пояснил Леха. – Его законсервировали. Есть связь с материком. Но добраться до него труднее. Дорога через долину. Правда, я по ней ни разу не ходил.

Заметно похолодало. Пошел редкий снег, и я вспомнил, что последний раз ел в самолете и что обед даже для экстра класса был более чем скромным. Леха скорчил недовольную мину и полез в карман. Все-таки он был жадноват. Надо ли упоминать, что у Лехи в карманах можно было найти все, что требовалось в любой жизненной ситуации. На этот раз он вытащил пол-литра водки и три кубика сушеного мяса. Я невольно посмотрел на Сорок пятого. Юмон был невозмутим, как скала. Даже не поморщившись, сделал большой глоток, а кубик заложил за щеку и принялся сосать, как всамделишный человек. Чудеса да и только. Остальную водку мы с Лехой разделили по-братски. Кубик я разгрыз и проглотил. От такой закуски есть захотелось еще сильнее, но зато окончательно прошел кишечник.

– Схожу-ка поищу что-нибудь съедобное, – сказал я.

Два года назад в схожих условиях мы утолили голод почерневшими макаронами. Но тогда мы путешествовали по базе черных ангелов, на которой имитировалась часть Земли с лесом, горами и избушкой. После этого никаких приключений, кроме развода с Полиной и продолжительного романа с Катажиной, в моей жизни не происходило. Наверное, я подспудно стремился к новым. Иначе бы зачем я прикатил сюда?

– А я сбегаю в капонир, может, что-нибудь стоящее найду, – сказал Леха. – Сбор через полчаса на этом месте.

Сорок пятый, которому все было нипочем, сел на ящик, поднял воротник куртки и, прислонившись к обгоревшему вездеходу, закрыл глаза. Его не мучили никакие проблемы. У него была чистая совесть. И, честно говоря, мне было жаль для него мясного кубика и глотка водки. Юмоны легко обходятся без алкоголя. Их специально делали трезвенниками, выбирая из человечества наиболее устойчивый генный материал. Возможно, юмон был клоном самого стойкого трезвенника. Но возможно также, у это юмона были какие-то скрытые гены алкоголика, которые в обычных условиях не проявлялись.

Рассуждая таким образом, я отправился к домам. В первом ничего не обнаружил, кроме черного перца, рассыпанного на кухне. Здесь кто-то уже побывал: дверцы буфета были распахнуты, рукомойник опрокинут, крышка погреба откинута – следы сапог на полу. Я обследовал ящики стола, заглянул в погреб, из которого тянуло могилой, и понял, что здесь пусто. В комнатах еще хуже – все перевернуто и разбито. Пахло человеческими нечистотами.

Зато во втором доме в кладовке за листом фанеры я нашел связку сухой кумжи – такой древней, что она была покрыта коркой соли. Значит, еще вкуснее. Уже выходя из кладовки, на удачу пошарил на полках: слева за балкой нащупав квадратную коробку. И уже догадываясь, что это такое, вытащил на белый свет пистолетные патроны. В сумраке, который царил в кладовке, патроны поблескивали, как пузатые поросята, похожие друг на друга. Тогда я принес из коридора ящик и встал на него и в глубине полки под какими-то коробками обнаружил тяжелый сверток. Это оказался большой армейский пистолет, завернутый в вафельное полотенце.

В это момент снаружи раздались странные звуки. Засовывая на бегу пистолет за пояс и не забыв связку кумжи, я бросился во двор форта.

Над воротами висел красный аэромобиль марки “яуза”, в котором собственной персоной восседал мордатый комиссар Ё-моё.

– Не стреляйте! – кричал он, высовываясь в окно. – Не стреляйте! Ё-моё! Давайте поговорим!

– Твоя работа?! – спросил я Сорок пятого, который как ни в чем ни бывало пожирал глазами начальство.

С другой стороны транспортера высунулся Леха и махнул комиссару нейтрализатором. Оказалось, что пока я искал еду, Леха вел здесь настоящие боевые действия.

Аэромобиль послушно опустился во дворе базы.

– Слава богу, что я вас нашел, – радостно сообщил комиссар, покидая свою машину.

– И что вас подвигло на сей подвиг? – спросил я, приближаясь и стараясь держаться так, что если комиссар надумает стрелять – у меня будет мгновение, чтобы выйти из зоны поражения и спрятаться за груды хлама, разбросанного во дворе.

– И вы еще спрашиваете? – по-одесски удивился комиссар. – Да если бы не я, вас уже на свете не было.

– Это почему? – удивились мы с Лехой.

– Потому что по адресу, где вы живете, – он выразительно посмотрел на Леху, – вас ждала засада черных ангелов.

– Ничего не понял, – удивился я. – Могли бы сразу нам сказать.

– Мне нужно было твердо знать, кто вы такой, – кивнул мне, как старому знакомому, комиссар. – А то сейчас ошибиться пару пустяков, ё-моё.

– Понятно. А это ваш сексот! – я выхватил пистолет и приставил к голове юмона.

К его чести, он даже не моргнул глазом.

– Хозяин, – спокойно сказал Сорок пятый, – я сделал все, как надо.

– Докладывать – его долг, – заступился комиссар, с любопытством наблюдая на мной. На лице у него было такое выражение, словно разговор шел о лошади.

За убийство юмона можно было получить пожизненный срок. Эту норму юридического права ввели совсем недавно по одной единственной причине – юмонов не воспринимали в качестве людей и убивали при каждом удобном случае. Теперь их приравняли к человеческим полицейским. А вот сколько давали за убийство черного ангела, никто не знал. Похоже, они сами разбирались со своими обидчиками. Отныне комиссар Ё-моё у них на крючке.

– Ладно, – сказал я Сорок пятому. – Еще один такой фокус, и я продырявлю тебе башку. Выходит, комиссар, вы наш спаситель? – я спрятал пистолет.

Леха с удивлением взирал на меня – он не имел понятие, что у меня было оружие. Я подмигнул Лехе.

– Выходит, – согласился комиссар.

– А связь у вас есть? – спросил я и посмотрел на юмона.

Известно было, что юмоны обладали встроенными радиостанциями. И вообще, много чего умели. А значит, мы с Лехой дали маху, оставив юмона в живых.

– Боюсь, что это невозможно. Хотите, чтобы черные ангелы явились сюда?

– Если вы только их за собой не притащили, – кисло произнес Леха, всматриваясь в бескрайнюю тундру.

– Здесь вам тоже нельзя оставаться.

– Нам, – напомнил я, – одного из них вы убили.

Солнце выглянуло в прореху туч, и тусклые краски тундры вспыхнули оранжевым и бордовым, лишний раз напоминая, что наступила осень.

– В пятницу я получил обычную информацию, что прибудет журналист, – как ни в чем ни бывало поведал нам комиссар, усаживаясь в аэромобиль. – А в субботу утром из агентурных источников узнал, что вас хотят захватить черные ангелы.

– Комиссар, мы квиты, – сказал я, совершенно не поверив ему. – Поехали. С чего бы им меня захватывать?

– Люди всегда неблагодарны, – проворчал комиссар, и мы плавно взлетели.

Леха сидел на заднем сидении рядом с юмоном и теребил сухую рыбу. Кажется, юмон тоже что-то жевал.

***

Рифовую долину мы пересекли очень быстро. Блеснула полоска воды, по которой бежали крохотные белые волны, потом появились горы, а на них – огни. Леха высказался:

– А это что за черти?

– Геологи… – ответил комиссар.

– Здесь не было геологов, – удивился Леха. – По крайней мере, я о них не слышал.

Мне надо было срочно с ним поговорить. Что-то мне не нравилось в комиссаре. Каким-то он был правильным. А с правильными полицейскими мне не приходилось встречаться. Соглядатая к нам приставил. Не верил я в совпадения, с кем угодно, но только не с нами.

Не успели мы сесть, как машину окружила пестрая толпа. Да не какая-нибудь, а негров. Все галдели, и в сумерках их белозубые улыбки казались страшным оскалом.

– Черт! – выругался Леха. – Только черномазых не хватало.

Было чему удивится. Мало того, что из всех народов, населяющих Марс, афромарсианцы были самыми малочисленными, они каким-то чудом попали за шестьдесят девятую параллель. Да еще и в военный форт.

Впрочем, от форта осталось одно название – Кагалма. Мы это поняли сразу, как только покинули аэромобиль комиссара Ё-моё. Дома, правда, были сохранены. Заселены были и военные объекты. Пахло свежеиспеченным хлебом и какой-то экзотической похлебкой. Мне страшно захотелось есть.

Вперед вышел большой человек и что-то сказал.

– Нас приглашают ужинать, – перевел комиссар Ё-моё.

Леха необычайно оживился:

– Мы согласны!

Окруженные толпой, мы отправились в самое большое здание, которое судя по всему было когда-то казармой. Во всю длину помещения был накрыт стол. Я хотел спросить, кого ждали радушные афромарсианцы, но не успел оглянуться, как ни комиссара Ё-моё, ни юмона рядом уже не было.

– Бахагн, – спросил я человека, который был за главного, – вы что нас ждали?

Он что-то ответил, но я ничего не понял. Возникла пауза. Бахагн улыбался. Мне, честно говоря, было не до шуток – получается, что столы накрыты в нашу честь. Ерунда какая-то.

– Что ты пристал к человеку?! – возмутился Леха. – Садись и не бери в голову!

Ему не терпелось напиться. Это было написано у него на роже.

– Век бы тебя не видеть, – проворчал я в сердцах.

Вначале нам смотрели в рот, и мы подняли несколько тостов за наше же здоровье. На голодный желудок местный напиток ложится волшебным бальзамом. У меня так бывало: если я не пью слишком долго, то первые три дня хожу трезвым, как стеклышко – ничего не берет. Потом потихонечку выдыхался – печень уставала и начинала болеть голова.

Постепенно о нас с Лехой забыли, и мы налегли на жаркое.

Потом появилась высокая и толстая негритянка в оленьих шкурах. Начались экзотические танцы под не менее экзотическую музыку. Вслед за этим принесли большой сосуд, и любой желающий мог кинуть в него объедки. Толстая негритянка перемешивала содержимое сосуда, вынимала содержимое и гадала. При этом она безошибочно угадывала владельца объедок.

– Я своего будущего не знаю, кроме того, что подохну в одиночестве, как собака, – сказал с обидой Леха.

Мне стало его жалко. И я налил ему еще. Он выпил и совсем раскис:

– Я так люблю свою жену…

Стало совсем тоскливо. Я вспомнил Полину Кутепову. Мы прожили семь лет. У нас была дочь Наташка. Но по решению суда я не должен был приближаться к их дому ближе, чем на триста метров. Первые два года я сильно страдал. Особенно скучал по Наташке. А затем свыкся. Человек ко всему привыкает.

Леха размазывал слезы по лицу и вздыхал, как тюлень. Толстая негритянка безраздельно владела вниманием наивных соплеменников. Их вождь Бахагн от нетерпения подпрыгивал на своем троне из оленьих шкур.

Наступила пора делать ноги. Я подхватил Леху под мышки и поволок в темноту. Уж очень быстро он набрался.

Снаружи царствовал ветер. Он прилетал с севера – холодный и дерзкий. Я любил его, как любишь старые воспоминания. Он холодил щеки и залезал за воротник.

– Привет… – сказал я, опуская Леху на землю, – привет, старый бродяга.

Мне показалось, что Леха что-то бормотал. В пьяном состоянии он нес всякую чепуху. Срочно надо было найти аэромобиль комиссара. И ничего, что у нас с Лехой не было ключей – в чем, в чем, а в технике я разбирался.

– Вам тоже нравится смотреть на звезды? – спросил кто-то за моей спиной.

Я оглянулся. Это был белый. Среднего роста. В очках и какой-то чокнутый.

– Я прихожу сюда каждый вечер, когда выпадет первый марсианский снег. Все это… – он показал на лежащую там в темноте долину. – Все это отражает лунный свет и маленькие зеленые человечки пляшут на льду.

Черт, подумал я, сумасшедший.

– Вы подумали, что я сумасшедший? – спросил человек, словно угадав мои мысли.

– Нет, – соврал я. – Не подумал.

– Понтегера, – представился он с легким поклоном и щелкая каблуками.

– Не понял? – переспросил я.

Это был не мой день – я плохо соображал. После трех часов полета, водки и всех приключений голова у меня гудела. Но оказывается, приключения еще не кончились.

– Рем Понтегера, – повторил он, не отрывая взгляда от долины.

– Простите… Викентий… Сператов… журналист.

– Искатель истин?! – то ли спросил, то ли риторически воскликнул Рем Понтегера.

Я промолчал, потому что обычно не представлялся журналистом – если в этом не было надобности. Период, когда я метал икру, рассказывая, какой я умный, давно прошел. Теперь я знал, что жизнь – жестокая штука. Везет в ней далеко не всем. И вел себя скромнее.

– Пойдемте, – предложил он, – я кое-что тебе покажу.

Мое секундное замешательство привело его в восторг.

– Не бойтесь, – он схватил меня двумя руками за воротник куртки, и я увидел, что глаза у него за стеклами очков светлые, как туман над рекой, и дикие, как у кошки.

– Я и не боюсь, – сказал я из вежливости. – Идемте. Но надо взять… – я осторожно пнул Леху, лежащего на боку, как мешок с картошкой.

Казалось, Понтегера только теперь обратил внимание на Леху. С минуту он сосредоточенно пялился на него.

– Друг. Круглов, – представил я Леху.

– А я знаю, – ответил Рем Понтегера.

Я не успел спросить, откуда он знает Леху Круглова. Рем Понтегера повернулся и пошел в темноту. Мне осталось только, кряхтя, подхватить друга и последовать за Ремом Понтегера, ориентируясь по едва различимой фигуре, поминутно спотыкаясь о камни и чертыхаясь. Со стороны казармы доносилось хоровое пение.

Внезапно Рем Понтегера остановился, и я с разгона налетел на него.

– Ужасная привычка переходить на ты, – извиняясь, Рем Понтегера, ткнул меня пальцем в грудь.

– Ничего… – сказал я миролюбиво, топчась на месте, – бывает.

– Я рад нашему знакомству, – заметил он.