Я тоже задрал голову и тоже прижался к стеклу, но так и не увидел, где кончается зеленоватая стена, уходящая в небо. Где-то там, высоко-высоко, в белесом небе, плыли зимние облака и, должно быть, летали птицы.

– А ты не ошиблась? – я посмотрел на неё, словно домашняя собака, которую выпихивают на улицу – в большой, страшный мир.

Она равнодушно пожала плечами. Веснушки на её лбу в размышлении собрались в жёлтое облачко, и я вспомнил, что лет двадцать назад на каких-то танцульках Валик выиграл приз, познакомившись с ней. Подробности я забыл, они были связаны с его первым неудачным браком и преждевременными родами, теперь его взрослый сын где-то шляется по свету.

– Да нет вроде, – пошла она на попятную, и я понял, что Валику повезло, ибо его Жанна выказывала все признаки зрелой натуры: не злилась, не юлила, а говорила то, что чувствует. – Сейчас я позвоню!

– Не надо, – остановил я её. – Не надо. Дальше я сам.

Башню я приметил ещё когда мы ехали по Третьему транспортному кольцу, рядом с ней – такая же, а за ними – ещё одна, выше, монументальнее и кручёнее. И вообще, весь это район был словно заставлен огромными шахматными фигурами необычной формы. Если бы я знал, что мы направляемся именно сюда, я бы выпрыгнул на ходу, теперь же отступать было поздно: как я буду выглядеть в глазах моих друзей? Как минимум, трусом.

– Иди, иди, она тебя ждёт, – Жанна Брынская наконец сообразила, что я просто морочу ей голову.

Точно сбагрить собрались, огорчился я и спросил, испытывая её терпение:

– С чего ты решила?

– Я знаю, – сделала круглые глаза Жанна Брынская и тяжело вздохнула.

Валентину Репину остаётся только позавидовать, подумал я, потому что его жена имела колоссальную выдержку.

– Точно? – я решил проверить ещё раз.

Зачем мне это всё? – подумал я, памятуя об осколке в лёгком, не сегодня-завтра окочурюсь. Смысла нет. Но какой-то чёртик заставлял меня жить и двигаться дальше.

– Зуб даю! – наконец зашипела она тихо, как змея: – Выметайся, быстро! Быстро! Это она, башня «А», не бойся! – И как мне показалось, когда я вымелся, тайком перекрестила мне спину.

Знает она, подумал я, неловко вылезая из машины со своей аптечной палкой и, преодолевая робость перед всем этим стеклянным великолепием, вошёл в фойе; в бюро пропусков для были заготовлены пластиковая карточка и улыбка администратора на мою полевую форму; я миновал турникет, вошёл в лифт, поднялся на двадцать пятый этаж и приблизился к ещё одному администратору – премиленькой девушке с белой прядью на глазах, и даже рта не успел открыть – оказывается, меня и здесь тоже ждали, и судя по реакции, подробно, в деталях, описали, палку – абсолютно точно. Пока девушка с белой прядью названивала: «Алла Сергеевна!..», я оглянулся, приметил «Аптечный рай», эмблему с чашей и змеёй, скрытые светильники, дающие рассеянные свет, и видеокамеры, разглядывающие меня в упор; мысль о том, что я попал сюда случайно, казалось мне вполне естественной. Я всё ещё ожидал, что появится человек с властно-насмешливым лицом и объяснит мне, дураку, что это обман, шутка, розыгрыш, ничего не поделаешь, так бывает в московской жизни; и я со спокойной душой смоюсь отсюда подальше и даже не обижусь, а главное, останусь самим собой и не буду играть чужую роль и занимать чужое место. Однако вместо этого появилась великолепная Алла Потёмкина, вариант моей жены, только с голубыми глазами, которые в сумраке фойе казались тёмно-синими, и, тряхнув головой, как сноровистая лошадка, игриво сказала девушке с белой прядью:

– Олечка, я его забираю!

– Да, Алла Сергеевна! – обрадовалась до ушей девушка с белой прядью.

Как каково же было моё удивление, стоило Алле Потёмкиной отвернуться, как восторг на лице девушки с белой прядью сменился глухой злобой. Я отметил галочкой: не все так просто в датском королевстве и хотел расспросить об этом саму Аллу Потёмкину, но она моментально расположила меня к себе: было у неё такое свойство характера делать встречное движение души. Со времени последней нашей встречи она подстриглась, и ежик чрезвычайно шёл к её правильным чертам лица и голодным скул. Губы она красила ярко, но не вызывающе, а на макияж потратила часа три, не меньше (уж я-то разбирался), и я был несколько взволнован, потому что выглядела она так, как выглядела моя Наташа Крылова, когда хотела выйти за меня замуж, то есть с теми же самым блестящими, чрезвычайно любопытными глазами и с обезоруживающей улыбкой, только лет на пятнадцать старше. Сердце мое трепыхнулось пару раз, но благополучно вернулось на своё законное место и больше не шалило.

– Михаил Юрьевич, я рада, что вы пришли! – произнесла Алла Потёмкина официальным тоном, даже не взглянув на девушки-администратора. – Пойдёмте! – крепко ухватила меня под руку, мимолётно прижалась плечом, я чувствовал каждый её изящный палец, и повела по бесшумному коридору в пастельных тонах, и я несколько мгновений наблюдал, как мелькают её ноги в строгих, чёрных туфлях и укороченных брюках с пуговицей на тонкой лодыжке. – Жанна звонила и сказала, что вы приехали, – она заглянула мне в лицо, проверяя реакцию, и бедное мой сердце снова сладко трепыхнулось, хотя я ещё помнил Нику Кострову, её стройную фигуру и царственный поворот головы. – Мы сейчас подпишем кое-какие бумаги, а потом… А вот и твой кабинет, – оставила она тайну на высокой ноте и ввела меня в апартаменты.

В приёмной за столом тоже сидела премиленькая девушка, но которая, в отличие от девушки-администратора, прическу имела типа осиного гнезда, волосы русые, а глаза – огромные, словно вишни, взволнованные, пожирающие начальство; к тому же она ещё и вскочила при виде Аллы Потёмкиной. Они здесь все такие, оценил я, держатся за работу руками и зубами.

– Это Вера Кокоткина, ваша секретарь. Будете с ней работать. Вера, познакомься, это Михаил Юрьевич, наш новый директор по рекламе и маркетингу. Это ваш кабинет, Михаил Юрьевич! Табличку мы уже поменяли. (Я не спросил, кто сидел в кабинете до меня и что с ним стало, а со стыдом прочитал свою фамилию Басаргин М. Ю. и должность: директор там чего-то). Напротив, выше по коридору – кабинет вашего заместителя, Леры Алексеевны Плаксиной. Я вас сегодня познакомлю. Сейчас мы пойдём ко мне и подпишем бумаги, чтобы официально оформить наши отношения. – Она насмешливо повела бровью, мол, удивила я тебя? Я проявил сдержанность, хотя моё воображение так и неслось галопом, опережая события, но даже оно ошиблось в своих фантазиях.

Мы прошли в её кабинет, который оказался в конце коридора и огромными окнами смотрел на Москву-реку. Зимнее солнце в лёгкой дымке висело над городом.

– Не много? – удивился я, увидев сумму моей зарплаты в договоре.

Стол в её кабинете напоминал огромный заливной каток. В вазе живые стояли цветы. Кондиционер выдавал точную порцию свежего воздуха.

– Не много, – заверила меня Алла Потёмкина, выглядывая из гардеробной. – Привыкая! Отныне у тебя машина и личный шофёр!

– Спасибо, – ответил я, – и так обойдусь.

– У нас не положено! – отрезала она, появляясь в сапогах и верхней одежде под русский стиль: много-много меха и огромная шапка с бордовыми узорами. – У нас филиалы по всех окрестностям и в соседних областях. Так что тебе, дорогой, придётся поколесить.

– Ничего, я привык, – сказал я, имея ввиду все те дороги, которые увидел за два года войны.

– Отлично! – среагировала она тряхнув головой, как сноровистая лошадка. – На Кутузовской проспекте отныне у тебя пятикомнатная квартира.

Я удивился ещё больше и даже, наверное, забыл закрыть рот:

– И двух хватило бы, – пробормотал я в смущении. – В крайнем случае, у Репиных угол сниму.

– Вот что нравится в тебе, – сказала она по-свойски, – так это твоя провинциальность, – она серебристо рассмеялась, прищурив свои прекрасные голубые глаза, изучая меня, как под микроскопом. – Все твои мысли написаны на твоём лице. Другой ухватился бы и радовался, прикидывая, как он устроился в жизни. А ты?.. – Впрочем, в её голосе чувствовалась гордость за правильно сделанный выбор и женскую прозорливость. – Ну да оботрёшься, – сыронизировала она с тем изыском, который свойственен, я думал, московским бизнес-леди, – твой предшественник проворовался и находится под судом, и если ты станешь даже не таким, как он, а просто, как все, я потеряю к тебе всякий интерес, – добавила она со значением, которое показалось мне смешным, ведь я никогда не бегал ни за должностями, ни за выгодой, но она, разумеется, об этом знать не могла. Об этом не знали даже Репины, они просто считали меня неудачником, но неудачником из своего прошлого, значит, любимым неудачником, которого надо побыстрее устроить на приличную работу и перестать его задарма кормить.

Должно быть, Алла Потёмкина уже хлебнула от яда предательства, подумал я, раз дует на воду. Я не стал обещать, что не подведу её, а просто спросил:

– Почему?

– А потому что такого добра полно и в Москве. Так что учти, я на тебя ставку сделала.

Я не знал, что ответить, приуныв, полагая, что быстренько разделаюсь с делами и вернусь в Королёво, чтобы заняться куда более прозаичным делом: ноутбуком и романом. У меня по сюжету героиня получает травму и попадает к хирургу.

– Так что же ты от меня хочешь? – спросил я.

– Сейчас увидишь! – и, торжествующе поглядывая на меня, позвонила.

Пришла женщина, которая оказалась кассиром, и выдала мне деньги, которые я ещё не заработал, и банковскую карточку, которую я ещё не заслужил. Глупо было отказываться. Я расписался, полагая, что попал в рай, и даже не сумел распихать деньги по карманам.

– Зачем? – спросил я, когда кассир ушла.

Видок у меня был, наверное, ещё тот, потому что Алла Потёмкина улыбнулась и посмотрела в окно, давая мне возможность опомниться.

– Ничего, просто привыкай! – безапелляционно сказала она, оборачиваясь ко мне. – Всё не бери. Здесь много. У тебя в кабинете личный сейф. А насчёт зарплаты, я считаю, ещё и мало, надо ещё нули приписать. – Она взяла ручку и действительно, приписала нолик и расписалась рядом. – Вот ключи! – кинул она; я поймал их на лету. – Просто большие квартиры у нас в этом районе все заняты. Поживёшь пока в этой, а потом что-нибудь подыщем. – А теперь едем по магазинам!

– По каким магазинам? – вовсе пал я духом: жизнь моя кардинально менялась; едва ли я был к этому готов; на сегодня я уже был впечатлен по уши и слегла опьянел от удовольствия.

– Я понимаю, что военная форма красит мужчину, – она с улыбкой показала на меня сверху до низу, то есть до моих изношенных, окопных берец. – Будь моя воля, я бы оставила тебя в ней, чтобы наши дармоеды боялись, но думаю, меня не поймут; у нас фирма, и надо соответствовать. Поехали! Вот тебе ещё кредитка за счёт этой самой фирмы, которую ты так боишься!

Она прошлась по лезвию: если бы я уловил в её голосе хотя бы признак фальши, хотя бы нотку превосходства, ноги бы мои больше здесь не было. Но она сыграла безупречно. И все мои дальнейшие уловки поймать её на двуличии ни к чему не приводили. Она оказалась такой же естественной, как и моя Наташа Крылова. А может быть, – хитрой, я не знал. Мне предстояла ещё разгадать эту тайну. По крайней мере, хитрость была не её коньком, и если она ею пользовалась, то крайне редко и не в отношении меня.

Мы вышли из зелёной башни «А», сели в серебристый «бьюик» и объехали полцентра, перед каждым вторым магазином мужской одежды останавливались, глядели на витрину, и Алла Потёмкина говорила, встряхивая головой, как сноровистая лошадка:

– Нет-т… не то. Поехали дальше.

Хорошо вышколенный шофёр легко трогал с месте тяжелую машину. Мне показалось, что Алле Потёмкиной просто нравилось покачиваться со мной на мягком заднем сидении и как бы невзначай доверительно касаться меня и что-то мило рассказывать.

Зачем она меня покупает? – думал я. Для секса? Исключено. Вон сколько здоровых мужиков, только свистни. Нет, здесь что-то другое. А что именно? – ломал я голову.

Алла Потёмкина молчала и только периодически насмешливо поглядывала на меня, радуясь, как я понимал, моей наивности. И её серые глаза каждый раз заставляли моё бедное сердце подпрыгивать, как на ухабе, когда подвеска разбивается в щепки и тормоза никуда не годятся.

Наконец, проплутав больше трёх часов и вволю насладившись пробками и моим страхами, Алла Потёмкина сказала в районе Лубянки:

– Здесь! Виктор Петрович, остановите! – Она обезоруживающе поведала мне. – Люблю итальянскую моду!

Права выбора я был лишён в априори; и мы вышли, чтобы попасть в потребительский рай из моря стёкла, мрамора и приглушённой музыки. Алла Потёмкина завела меня в мужской отдел на третьем этаже и сказала, отдавая на растерзание молоденьким продавщицам:

– Девочки, помогите моему герою выбрать всё что он закажет, а я – в соседний, – и указала острым ноготком напротив, где виднелись аксессуары чего-то там такого.

В одном соседнем продавалась косметика, в другом – женское бельё. Я тайком отследил, куда она навострила лыжи – разумеется, во второй, витрины которого пестрели от ажурных прелестей. И чего греха таить, это женское бельё крепко засело у меня в голове, на Алле Потёмкиной оно смотрелось беспроигрышно. Ну да все эти эротические фантазии я по привычке тут же выбросил из головы.

Я выбрал тёмно-серый костюм с отливом, на двух пуговицах, и пару чёрных рубашек, к которым подобрал серебристых галстук. На этом мой воображение иссякло. Я просто не представлял, как должен выглядеть директор по маркетингу и рекламе фирмы, у которой, более тридцати пяти сотен аптек и ларьков с годовым оборотом около тридцати миллиардов рублей.

Одна из трёх девушек, с копной русых волос и с фигурой «рюмочка», на карточке которой значилось имя «Инна», приободрила: «У вас потрясающая фигура», чем вошла в принципиальное противоречие с моей женой, которая утверждала, что я неуклюжий дылда. «Она вас обманула», – казалось, заверила меня Инна, глядя на меня такими же глазами, как и продавщица из супермаркета Татьяна Мукосей, словно я задолжал ей сто миллионов рублей и отдавать из принципа не хочу.

У Инны были изумрудные глаза. Я удивился: бывают же такие, как в рекламе или как мультиках. А ещё на правой кисти у неё жила ящерица, положившая морду на изгиб большого пальца. Когда Инна сгибала кулачок, ящерица казалась живой и смотрела оттуда правым глазом, потому что левый всё время умывался язычком.

Инна с энтузиазмом натаскала мне кучу тряпья, которую я не перемерил бы и за год. Пришлось мучиться и любоваться собственным отражением в зеркале, а Инна деликатно заглядывала в щёлочку и спрашивала:

– Ну как вам?..

Признаться, я не без задней мысли, особенно после замечания о «потрясающей фигуре», выпячивал грудь и выходил на арену. Мне нравились женщины с пышными волосами и юными лицами, они внушали мнимую надежду на благополучный исход под названием жизнь. Наверное, я сильно постарел душой на этой проклятой войне, потому что глядел на прелести девушки абсолютно трезвым взглядом и гадал, что она выкинет в следующий момент и на что она способна в постели.

– Ай, как вам идёт! – профессионально ликовала Инна. – Ваша мама одобрит! – Чем заслуживала неодобрительный кивок с моей стороны. Но жеребёнок, к классу которого я отнёс Инну, и ухом не повела. И я понял, что возрастная градация в московского мире очень строгая и ни у кого нет друг к другу ни капли уважения.

Несомненно, она относилась к поколению, которое выросло в памперсах и очень гордилось чистой попкой.

Пришла взыскательная Алла Потёмкина. С подозрением покосилась на жеребёнка Инну и велела принести костюм-тройку с кармашками для часов.

Я сказал:

– Мне это не подходит, я буду смотреться в нём, как приказчик.

– И то верно… – с безразличием в голосе согласилась Алла Потёмкина.

По той же причине я отказался от двубортного с золотыми пуговицами.

– А в этом, как адмирал!

– Да, это перебор, – тоже согласилась Алла Потёмкина, озабоченно покрутила носом и, не глядя на жеребёнка Инну, велела принести что-нибудь «этакое», молодёжное, «с косыми карманами». – Я не знала, что ты такой переборчивый, – похвалила она меня.

Она развеселилась и опять стала походить на мою жену, которая к выбору одежды относилась, как к тяжёлой, но вдохновляющей работе. Моя жена каждые три года обновляла гардероб, раздавая подружкам и приятельницам свои вещи. Иногда я путал её с кем-то из них, правда, без скандалов и сцен ревности, потому что вовремя понимал, что ошибся.

Инна принесла тёмно-синий костюм. Я напялил его и вышел. Алла Потёмкина сделал круглые глаза и удивлённо сказала:

– Ого! – Рот её невольно расползся в ободряющей улыбке. – Я подозревала, что ты будешь на высоте, но чтобы так!..

А Инна за её спиной показала большой палец и на радостях притащила такой же, но фиолетовый, почти чёрный, с едва заметной блестящей полоской. В нем я походил на Джордж Клуни в лучшие его киношные моменты, не хватало только благородной седины. Алла Потёмкина велела завернуть и эту тряпку.

Она не знала одного – я терпеть не мог костюмов и обходился джинсами и куртками, которые занашивал до полусмерти. В крайнем случае, мог износить дорожный пиджак из грубой ткани. Поэтому больше всего мне понравились джинсовая двойка и тёплая куртка с белым воротником в придачу. Даже Алла Потёмкина одобрительно хмыкнула, должно быть, ей импонировали мои длинные ноги из-под неё. Жеребёнок Инна незаметно подмигнула мне и показывая глазами на Аллу Потёмкину, скептически заулыбалась, мол, разбирается, мамочка. Я не ободрил её замашек и снова нахмурил брови. Инна погрустнела, но не больше, чем на мгновение. Я понял, что она, вообще, не могла быть серьёзной и была ещё той ранней штучкой, которая понимала, куда дует ветер. А ветер дул в сторону больших денег и премии за богатого клиента. Шампанского только не подали, поскупились.

Я почувствовал, что Алла Потёмкина сдерживается, чтобы не сделать Инне замечание, а ещё она старалась не давить на меня. Наверное, были у неё такие установки. Опытные женщины всегда знаю, чего хотят, хотя это не гарантирует успех дела.

Потом мы перешли к обуви. Я выбрал четыре пары домашних тапочек для себя и гостей, две пары тёплых полуботинок жёлтого и тёмно-коричневого цветов, и на всякий случай – две пары туфель чёрного цвета. Остальное: галстуки, носовые платки, коробка носков, маек, трусов и всякого другого пошло оптом. В довершении Алла Потёмкина выбрала мне тёмно-синее верблюжье полупальто, канадскую шапку из енота и полосатый, бело-салатный длиннющий шарф для контраста. Ну и дико заревновала к жеребёнку, глаза у неё сделались тёмно-синего цвета, скулы, с прекрасным абрисом, стали ещё суше и не предвещали ничего хорошего, кроме войны на суше и на земле. Я сделал вид, что не заметил ни её фокусов, ни самого жеребёнка в априори. Жеребёнок, между тем, надула губы, но опять же не дольше, чем на мгновение, и корчила дикие рожицы ровно до тех пор, пока Алла Потёмкина случайно не установила этот факт в одном из многочисленных зеркал отдела, и едва сдержалась, дабы не закатить грандиозный скандал и не лишить отдел праведных чаевых. После этого жеребёнок сдулась, как проткнутая игрушка.