– Ой, да пошёл бы ты, а? Проспался. – Моя мать не заставила себя долго ждать.

– Что ты сказала? – закричал пьяный мужчина и, вытащив ремень из штанов, кинулся на немолодую женщину.

Он её ударил наотмашь по голове, та упала, выронив на пол нож, которым резала сыр. Отчим взгромоздился на жертву со словами:

– Будешь так выделываться – удавлю напрочь.

– Эй, мудак! – прокричал я.

Он обернулся, и я резко воткнул тот самый нож ему в грудь. Пока его глаза расширились, а сдобренный алкоголем мозг пытался что-то сообразить, я его оттолкнул в сторону. Потом взял ремень, накинул матери на шею и тянул. Долго. Как писали в интернете.

Перед уходом из дома я обернулся и бросил зажжённый носовой платок в лужу жидкости для розжига, предварительно разлитую на полу. Моё сердце даже не ёкнуло.

Я спросил, глядя на свою жертву:

– Ты, наверное, хочешь спросить: как меня не нашли тогда? Легко. Я много чего прочитал. И всё планировался так, чтобы было похоже на банальную бытовуху. В интернете много интересного пишут. И про перчатки, и про опечатки. Да-а. А ведь рыжая так на неё похожа.

В уголках глаз девушки проступили слезы.

Я достал скальпель и маленький холщовый мешочек.

– С тех пор прошло много лет. И много вас – мам. Одно жалко, вы – не рыжие. Но это ничего, смотри, как я тебя красиво покрасил?!

И я поднес к её лицу зеркало. В нем отразилась лицо, испуганные глаза, и довольно неряшливо покрашенные волосы…

Я никогда ничего не делал дважды в одном и том же городе. Жертв я не искал. Они меня сами находили: мне постоянно попадались девушки, как две капли воды похожие на мою мать. Я за ними следил. Времени у меня было предостаточно. Для своих… хм… общений с ними я всегда снимал на неделю дешёвую квартиру на сутки. Благо их полно по городам нашей необъятной родины. Наркоту я выменял у одного санитара в Подмосковье. Я ему подогнал свой мотоцикл, а он мне десять ампул «Фентанила».

При моей комплекции глушить девушку ударом по голове дело нехитрое. А дальше – все как в пьесе. На квартире я им вожу на глаз дозу внутривенной наркоты. Потом уже стригу и крашу. А потом я хочу… чтобы они со мной поговорили. Чтобы попросили прощения. Но нет! Они все одинаковые. Все гордые и все меня не любят!

Из туалета донесся запах гари. Это разгорались одноразовые простыни.

– Пора, – произнес я решительно.

Плеснув водки на живот девушке, я протер лужицу салфеткой. Из мешочка вынул монетку. Их мне сделал знакомый покойничек–кузнец из чистого свинца. На ободе монеты красовалась надпись: «Огромное спасибо за любовь». Её, как большую драгоценность, я бережно положил на девушку, и взял скальпель.

Сделал короткий надрез поперёк живота глубиной около трети лезвия. Потом одной рукой оттянул кожу, а другой, скальпелем, рассек плоть внутри таким образом, чтобы получился карман. Туда, так же бережно, я вложил монетку. Потом из мешочка достал кривую иглу и нейлоновые нитки. И очень крепко зашил.

– Ты прости, мне пора. Я не знаю, что случится раньше, – я снял медицинские перчатки и убрал их во внутренний карман куртки, – или придут пожарные, или кончится действие наркотика. А, может быть, тебя отравит свинец… Ах, да, это… – я похлопал по зашитой монетке, – это тебе на карманные расходы.

Когда я медленно закрывал за собой дверь, я думал над тем, что у меня осталось ещё три ампулы. Интересно, какой город следующий?

Июль 2019 г.

Бабочка

Я сидел на почти неудобном железном стуле и тупо смотрел перед собой. Ощущение было крайне странное: будто бы кто-то сзади вдарил по черепу с размаху совковой лопатой. Немеющие и слегка подрагивающие пальцы левой руки сжимали внушительной снимок, отпечатанный на толстой плёнке.

В голове по кругу, как заевшая карусель, крутилась фраза врача-нейрохирурга:

– Опухоль в затылочной доле. Опухоль… Опухоль…

Прицепом к этой фразе шла целая когорта выражений о том, что эта скотина неоперабельная. Что её корни уже и в мозжечке, и вестибулярном аппарате, и где-то там ещё. И даже, если повезет, хотя в лотерею я никогда не выигрывал, и опухоль окажется вовсе даже не раковой… Врач «обнадежил»: она меня по любому «задушит» через месяц. Самый максимум – через полтора.

Всё, memento mori. А ведь, блин, жизнь только начала налаживаться. Я успел более-менее закончить ВУЗ, устроиться на хорошую работу, жениться. У меня даже скоро будет ребёнок. Хотя, нет. Я не успею. У моей жены будет ребёнок.

Вот как ей сказать? А что сказать родителям? Мама, поди, разрыдается. А бабушке? Нет, им-то точно нельзя. Иначе, не дай Бог, их инфаркт будет на моей совести.

За этими размышлениями меня застал врач.

– Значит, смотри, – начал он по-свойски, – если будет голова болеть, вот эти витаминьчики попей.

Доктор подчеркнул строчку на бумаге.

– Если будет плохо. Прям, туши свет, на скорую, и к нам.

Я, молча, кивнул. Сомневаюсь, что я его слышал.

– Ну, а через год, – он слегка запнулся, – если всё будет хорошо: приедешь, сделаем ещё один снимочек.

– Как может всё быть хорошо? – я был на грани истерики.

Пальцы сами набрали номер отца. Гудок, второй, третий…

– Алло…

– Пап, привет, – как я ни старался, мой голос оставался взволнованным.

– Что-то случилось, Мишкин?

– Да чего-то на душе тяжко, – соврал я.

– Сходи к батюшке.

– Думаешь?

– Уверен.

– Ладно, спасибо, пап.

– Давай, будь здоров.

Отец был, по привычке, лаконичен.

***

– Отче, я, – начал было я, когда храм опустел.

– Не волнуйся. – Глаза священника лучились уверенностью и желанием помочь.

– В общем, я умираю. Мне жить месяц-полтора.

– Ну, какой быстрый. Это, поди, не нам с тобой решать, – улыбнулся батюшка.

– Вы думаете, врач ошибся? Или соврал? – я ухватился за его слова, как за спасительную соломинку.

– Нет. Просто, не решай за Него, – батюшка поднял палец в потолок храма. – Всё может кончиться, или продолжится далеко не так, как ты себе напридумывал.

– Но, мне страшно, – я не стал лукавить и юлить.

– Твой страх понятен.

– А что же мне делать? – голос невольно дрогнул.

– Для начала, давай-ка ты придёшь на исповедь, как полагается. Три денька попостишься, почитаешь Каноны, в субботу вечером на службу, ну, а утром, естественно, не кушамши, на исповедь да на Литургию.

Я сидел и только кивал.

– Вот и славно. А там посмотрим. Ну, ступай. Ступай.

И священник благословил меня перед уходом.

Ни жене, ни отцу, ни, тем более, маме с бабушками я ничего не сказал. На расспросы домашних ссылался на проблемы на работе, которые были. Так что я не врал. Просто берёг их своим молчанием. Хотя в глубине души понимал, что будь я на их месте, то такие вещи про родного человека хотел бы знать.

С тяжелым сердцем я дожил до утра воскресенья. По приходу в церковь, я встал в сторонке. Когда же началась исповедь, я не смог удержаться и разрыдался. Я давился собственными соплями, понимая, сколько дерьма я сделал, и как мало осталось времени, чтобы за это извиниться и исправиться.

Священник, как добрый дедушка, выслушал, не перебивая. Потом забрал бумажку с написанными мною грехами, и пока её рвал, произнёс:

– Всё образуется.

Я склонил голову, и батюшка произнёс надо мной чин отпущения грехов. И когда он закончил, я вдруг ясно понял, что мне делать дальше. Я всё осознал, и сердце успокоилось.

После Литургии из храма вышел уже совсем другой человек.

– И пусть. Неважно, сколько мне осталось, главное не ныть, а продолжать жить. Для того, чтобы успеть сделать многое. Для того, чтобы моим любимым и родным жилось хорошо, и…

***

…Я проснулся. Всё это было сном.

– М-да, приснится же такое.

Но внутри всё ещё теплилось осознание того, что я знаю, что мне дальше делать. Повторное МРТ показало, что это была вовсе не опухоль, а всего лишь особенности развития мозжечка. Как говорится, на скорость полёта не влияет. Да, я не болен и я не умираю.

«У бабочки всего лишь день,

Последний день, чтобы влюбиться и умереть…»

Lumen – Бабочки

Июль 2019 г.

Случайности не случайны?

Солнечный луч нагло слепил меня сквозь лобовое стекло уже видавшего виды ВАЗа. Мыслей в голове не было: мозг был отформатирован тяжелым и довольно энергичным рабочим днём. Приёмник исторгал из себя голос Эдмунда Шклярского:

«…И волосы кудри,

И нос свой напудри:

В театре абсурда

Ты – главный герой!

У-у-у-у…»

Дешёвые колонки старались на все деньги.

Я рулил домой, полностью отключившись от всего, кроме нитки дорожного полотна.

И тут, на залитой солнцем обочине, я приметил одинокую, слегка ссутулившуюся фигуру, с поднятой в понятном любому водителю жесте рукой. Я, если честно, редко кого-то куда-то подвожу. Но тут почему-то мне захотелось остановиться. Это было странное и необъяснимое желание.

Когда же открытое окно передней пассажирской двери поравнялось с человеком на обочине, я увидел, что это – немолодая женщина, лет пятидесяти пяти, с грустными глазами и легкой улыбкой на лице.

– Вам куда? – спросил я.

– А вы куда едете? – ответила женщина вопросом на вопрос.

– Я? – слегка опешив, я замялся. – До… до Искитима.

– Хорошо. Мне – в Черепаново.

– Садитесь, – согласился я. – Не забудьте, пожалуйста, пристегнуться.

Мы ехали приличное время в полной тишине. Потом «уперлись» в пробку, и тут женщина произнесла негромким голосом:

– Меня Валентина зовут. А вас?

– Я – Михаил, – я не стал лукавить.

Вообще, мне так кажется, что именно с такими людьми, с которыми, скорее всего, мы больше никогда не увидимся, мы можем (и хотим) быть максимально откровенными.

Завязался бесхитростный диалог. Темы разговора менялись сами собой, перетекая, как лёгкий ручеек, с профессии на увлечения и с хобби на семью.

– А у вас дети есть?

– Ага, дочка. Три годика. Точнее, уже три с половиной.

– Здорово, правда?

– Конечно… Хотя, иногда прям бывает, чтобы ух…

Она молчала, а я подбирал слова.

– Я очень люблю свою дочку. Но она способна меня довести до точки кипения в разы быстрее кого бы то ни было. Да и чего греха таить, нет-нет да заработает по полужопице. А иногда так кричу, что даже горло болит.

Моя попутчица посмотрела на меня и только грустно и очень глубоко вздохнула.

Пробка кончилась, и наш автомобиль довольно скоро выскочил на трассу. Километры неслись один за другим, а конечный пункт совместного маршрута приближалась неумолимо.

– Может вас лучше высадить напротив автовокзала? Мне после него как раз в город поворачивать, а вам будет гораздо проще уехать оттуда, чем просто с обочины трассы.

Она кивнула. Повисла неловкая пауза.

Слева от дороги побежали дома, а впереди показалось здание из красного кирпича. Я стал сбавлять скорость. Вот он – заветный автовокзал. Я припарковался на обочине напротив здания и включил «аварийку»:

– Доброй дороги, – сказал я Валентине на прощание.

– Спасибо, – негромко ответила она, и попыталась расплатиться за проезд.

– Нет, что вы?! Не стоит, – остановил я пассажирку.

Она слабо улыбнулась и вышла из машины. Потом наклонилась к окну пассажирской двери и произнесла:

– Знаете, если бы мне Господь когда-нибудь дал ребенка, я бы на него никогда-никогда бы не кричала. Я бы всю свою жизнь, всю свою любовь посвятила бы ему. Всего вам доброго, Михаил.

Через семь минут я заглушил мотор своей «четырки» на парковке у подъезда дома. На душе было тоскливо.

P.S. Не знаю, да и не берусь судить, насколько данная встреча в моей жизни случайна. Но одно я могу сказать точно: с того дня я в корне пересмотрел свою концепцию отношений с дочерью. Я точно стал терпеливее. И я хочу сказать спасибо Валентине за то, что когда-то она попалась мне на пути.

И всё-таки, случайности не случайны.

Июль 2019 г.

Неужели они меня победили?

– А он сегодня меня радовал. Даже два раза. Первый перед выходом из дома, и днём ещё, на работе.

– Ой, да ну тебя. Два раза всего, фигня какая. Меня он сегодня вообще любил – четыре раза вспоминал. Четыре – это вам не шубу в трусы заправлять.

– Ай-яй-яй, какие вы тут все… Больше всех он меня любит: во-первых, утром он ударился мизинцем об тумбочку. Потом по дороге на работу за рулём, само собой, ага. Это пять раз. На работе заявки тупые, да и начальник достал. Это ещё четыре раза. Короче, мы с ним не расставались весь день – домой же он снова на машине. Так что, сосните тунца, неудачницы!

Послышалось копошение.

– Мнфпрчмнфвсн.

– Чего? Бросай свою привычку – болтать с набитым ртом.

– Да я это, того. Мы с ним тоже, нет-нет да видимся.

– Эй! Каждый, слышите, вы? Каждый понедельник он всегда со мной. А бывает даже чаще. Не забывает, помнит, зовет.

– А вот в день зарплаты мы всегда с ним под руку ходим.

– А мы…

– Ой, ну вот ты-то куда? Ну чего лезешь?

– Да, он, конечно же, женат. И он, конечно же, любит свою супругу. Вот только вам абсолютно не известно, о чем он думает, когда рядом с ним проходит красивая девушка. Да ладно бы, если б красивая. Иногда просто – любая девушка на каблуках и в юбке. И ему уже достаточно. Он точно мой лучший друг.

Обстановка накалялась.

– Слушай, вот как деньги, он больше ничего в жизни не любит. Понятно вам?!

– Ещё скажи, что вкусно пожрать – это не про него? Вкинуть на ночь пару бутеров молча и ни с кем не поделиться? Вот, не было, да?

Все перешли на крик.

– Заткнитесь, дуры! Вот матом пройтись по дебилу из соседнего ряда – это да. А как он с ребёнком ругается? Аж закипает… Ах, красота…

– И про баб других думает часто, честно-честно.

– И…

У меня жутко звенело в ушах и ломило виски.

– Что за…?!

– Т-с-с-с. Тихо! Кажется, разбудили.

– Да вы задрали! – не выдержал я. – Вы что, каждое утро будете меня вот так будить?

– Ну, пока совесть в отпуске…

– В отпуске? – я очень сильно удивился.

– Трепло! – Гнев закричал на Алчность.

– А ты – хамло! – накинулся на Гнев в свою очередь Блуд.

– Ага! Двое на одного! – Гнев потирал ладони.

– Вот, опять драка, – шмыгнуло носом Уныние.

– И не говори, – Печаль громко высморкалась.

– Так, всем ша! – я заорал на всю квартиру. Благо сегодня спал один: мои девочки гостили на выходных у родителей. – Срочно заткнуться!

Страсти в ответ зашипели, как клубок змей.

– Ну-ка, марш по своим клеткам!

– Ага, – Гордыня засмеялась. – Ты на работу сперва встань. И, как встанешь, сразу о нас вспомни.

– Хрен в стакан! – я был вне себя.

– Вот. Я тебя уже люблю, – Гнев улыбнулся.

Я хотел что-то ответить, но выдохнул и постарался успокоиться.

– Я сказал: всем – место. Быстро, – произнёс я вкрадчиво.

Страсти уползли в разные уголки моей души, ворча и шипя в ответ. Уняв бешеное сердцебиение, я снова уснул. Правда, далось это уже нелегко.

– Ну, что? Делаем ставки: кто из нас будет первой? – прошептала из своей клетки Гордыня через некоторое время. Прошептала, и злорадно улыбнулась.

Август 2019 г.

Книга Судеб, ты мне больше не страшна…

– И что мне с этой… штукой делать? – я пытался скрыть скепсис. Сомневаюсь, если честно, что у меня это получилось.

– Да что хочешь, мальчик мой. Начни с простого: вот тут можно сделать запись на завтра. Это будет «проба пера». А потом, ты сможешь прочитать своё расписание на будущий месяц. Но шанс у тебя будет всего один.

– Спасибо, – всё ещё с сомнением глядя на потёртый ежедневник, я взял его. – Я… Я обещаю подумать над вашими словами.

– Хорошо… – тут старика скрутил приступ удушливого кашля.

Я сидел в палате одинокого пациента. Им был сухенький, но жилистый старичок девяноста одного года от роду. К нам в клинику он попал с болями в грудине, и с каждым днём его состояние потихоньку ухудшалось. Я по долгу службы посещал его плату почти каждый день: то одно оборудование подключить, то другое настроить.

Дедушка оказался словоохотлив и часто и подолгу беседовал со мной. Как выяснилось, он был одинок: ни одного из родных на свете не осталось.

На завтра была назначена операция: несложная, но и не самая рядовая. Вот и перед самым днём ИКС Сергей Вениаминович протянул мне блокнот.

– Это – Книга Судеб. Об одном прошу: не спрашивай меня, откуда она.

– Ладно. А как эта… штука работает?

– Вот, первый лист – пробный. Черновик, если угодно. Здесь можешь писать то, что случится завтра…

Дома, за ужином, я думал об операции Сергея Вениаминовича. Мне этот дед был крайне симпатичен.

– Что-то случилось? – участливо осведомилась супруга.

– Нет-нет, всё хорошо. Я просто не голоден. Спасибо тебе, – я встал, поцеловал жену в лоб и отправился в комнату.

Там, сидя на кровати, я смотрела на Тот-самый-блокнот. Мой скепсис был просто колоссальным. Но всё же любопытство с ним как-то договорилось.

Слегка волнуясь, я раскрыл блокнот. Внутри на обложке, в кармане на форзаце находился карандаш. Я задержал грифель над бумагой на какую-то долю секунды, а потом старательно вывел: «Сергей Вениаминович, после операции завтра выживет». Поставил точку, всех проводили, теперь домой.

На следующий день я спросил в отделении реанимации: поступал ли к ним такой-то пациент. Получив отрицательный ответ, я отправился искать хирурга, проводившего заветную операцию.

– Вань, ты же сегодня Пашина оперировал?

Мы с хирургом сидели вместе в буфете и пили кофе.

– Это которому за девяносто?

– Ага.

– Ну.

– Как он? – я слегка волновался.

– Не выжил, – буднично произнёс Иван Андреевич.

– Как? – я обомлел.

«Не работает», – пронеслось в голове.

– Ну, то есть как: вовремя стентирования в правой ноге тромб оторвался, и всё. Я его не смог обратно того. Не, он живой, только «овощ» теперь. Скоро в реанимацию прекратят. Надо будет родственникам доложить.

– Ага, – у меня была апатия.

Выходит, Книга не обманула. Но истолковала моё предложение слегка по-своему. Червячок любопытства подталкивал меня прочитать и подкорректировать мой будущий месяц.

Ночью дома дрожащими пальцами я открыл то место в книге, где должно быть моё персональное пророчество. Но страницы были пусты.

Я ждал, и, спустя пару минут, начали проявляться буквы. «Первого числа ты…» Я резко закрыл Книгу. Ведь если я буду знать, что произойдет, то буду действовать так, как сказано, или вопреки этому. Но всё равно, это будет уже не свободный выбор. А что-то менять… а надо ли? А будет ли лучше от этого? А вдруг моё «лучше» для кого-то полный крах? Больше вопросов, чем ответов.

Блокнот я спрятал очень надежно: никому не рассказав и, тем более, не показав места. Найдётся достойный – передам непременно. А пока…

У этого дедушки не было родственников, и право отключения аппаратов жизнеобеспечения доверили мне.

В палате, оставшись с Пашиным один на один, я произнес:

– Сергей Вениаминович, простите меня, пожалуйста. Я не хотел, чтобы так вышло. И не буду я ничего писать в блокноте. Пусть всё случается и происходит, а я останусь свободным. Но вам, за возможность, спасибо. Прощайте.

В тишине больничной палаты звонко щелкнул тумблер. Через шесть секунд кривые на экране монитора «хором» выпрямились.

Август 2019 г.

Вдох-выдох

Глоток. Ещё глоток. И следующий глоток этого сладкого дурманящего воздуха свободы. Воздуха, которым я полжизни не дышал. Который я не ощущал на собственной коже. Он чуть более плотный и насыщенный, чем там, в проклятых застенках.

Холодный щелчок замка за спиной – это конвоир закрыл за моим затылком железную дверь, отсекая половину жизни. Вот так, это было ровно двадцать пять лет назад. Да, именно двадцать пять лет назад был вынесен приговор за…

Ай, это, впрочем, вообще не важно. Ведь каждый из нас виноват в чём-то. Каждого из нас есть за что судить. И молодой парень тогда «заехал на зону».