Экзамен по физике проходил проще. Друзья в этот раз оказались в одном ряду, на соседних партах. Подготовив свои письменные ответы, Борис и Михаил написали решения задач и ответы Александру. Не зря они месяц ходили на курсы подготовки! В итоге за экзамен по физике Саня получил трояк, Михаил четверку, а Борис  – пять! Повеселевший Санек уже вечером говорил: «Вперед! Даешь математику!»

Письменный экзамен по математике проходил в привычной им аудитории, где в течение месяца шли занятия подготовительных курсов. Помещение находилось над вестибюлем института, и из окон аудитории видна была площадь, проспект и комбинат!

Друзьям не повезло с самого начала. Преподаватели рассортировали их троицу по разным рядам. Каждый ряд выполнял отдельный вариант письменного задания. Все продумали преподаватели горно-металлургического института, но не знали про уникальные способности абитуриента по фамилии Чудинов списывать контрольные работы.

Михаил пару раз оглядывался вполоборота на Санька, который сидел через проход от него. Один раз Александр его взгляда не заметил. Михаил увидел только, что тот, подперев лоб левой рукой и ладонью прикрыв глаза, правой что-то записывает в тетрадь! «Скатывает!»  – подумал Михаил. Второй раз, оглянувшись, он увидел, что Чудин сидит, положив авторучку. Увидев, что Михаил обернулся в его сторону, Санек приподнял большой палец правой руки, лежащей на столе. Жест был понятен без слов: «Все нормально!»

В аудитории постепенно рабочая тишина уступала место небольшому шевелению и шуму. Некоторые абитуриенты завершили решение уравнений и задач. Кто-то начинал перепроверять выполненную работу. Несколько человек сдали свои задания и вышли в коридор. В это момент в зал вошел стройный средних лет мужчина. Черноволосый, кудрявый, он энергичной походкой прошел к столу преподавателей. При его появлении они встали и вышли из-за стола.

Слышно было, как он спросил: «Как дела?» – на что одна из принимающих экзамен, назвав его по имени и отчеству, что-то сказала ему вполголоса и показала на небольшую стопку сданных работ. Добавив еще одну фразу, она сопроводила ее плавным жестом руки и направила его внимание на сидящих за партами абитуриентов.

В этот момент все находящиеся в аудитории либо наблюдали за этой сценой, либо, наклонив головы, трудились над цифрами в своих тетрадях, и только один человек смотрел в сторону соседа и неприкрыто списывал что-то с его тетради. Это был, конечно, Чудин!

Заметив, что в правом ряду один молодой человек явно списывает, мужчина энергичным шагом подошел к столу, где сидел Санек и еще двое парней, несколько секунд он смотрел на разложенные на парте листы, черновики и, видимо, приняв решение, взял лежащую перед Чудиным тетрадь. Забрав тетрадку, мужчина вернулся к преподавателям. Еще раз пролистав страницы, он показал содержимое тетради стоящим у стола коллегам: тот ли вариант задания выполнен абитуриентом. Получив от них утвердительный ответ, положил тетрадку на стол, в стопку ранее сданных работ.

Чудин сидел на своем месте, закрыв голову двумя руками. Обернувшись в зал, мужчина вдруг громко сказал:

– Молодой человек, я вас не задерживаю! Можете идти!

Александр вмиг покраснел и как-то неловко собрал со стола ручку, черновики, уронив на пол несколько листов. Наклонившись, он собрал их, смял в комок и, засунув в боковой карман пиджака, медленной походкой, не оборачиваясь, дошел до двери. На секунду остановился, видимо, осмысливая произошедшее, затем с досады пнул дверь ногой и вышел в темную прохладу бетонного коридора.

Прошло минуть двадцать. Абитуриенты выкладывали свои работы на преподавательский стол, где теперь уже во главе комиссии сидел мужчина, выгнавший Чудина с экзамена. Судя по манере поведения, он явно являлся руководителем или одним из старших преподавателей математики в институте. Стопка лежащих перед ним на столе работ заметно выросла. Тетрадка Чудина в числе прочих дожидалась своей участи в самом низу, под добрым десятком других.

Время шло, нужно было сдавать то, что за три с половиной часа наработано и решено. Вот уже и Борис, щелкнув авторучкой, убрал ее в нагрудный карман пиджака, закрыл тетрадь и положил на нее ладонь. Зная Борьку, Михаил сразу понял, что означает этот жест  – у друга все решено правильно, и он доволен проделанной работой. Посмотрев на Михаила, Борис кивнул головой в сторону стола преподавателей, приглашая и его встать на выход. Михаил в ответ кивнул, при этом поднял указательный палец, что означало: «Минуту, сэр!»

Далее события разворачивались стремительно. Неожиданно дверь в аудиторию резко распахнулась. Друзьям было видно, как из дверного проема в аудиторию заглянул Чудин. Бросив взгляд на друзей, он посмотрел на преподавателя и, не говоря ни слова, пальцем поманил его на выход. Это было так необычно, что все находящиеся в аудитории опешили.

– Что это такое?!  – возмутилась одна из преподавательниц.  – Не ходите, Василий Иваныч!

Мужчина был не из робкого десятка. Он встал из-за стола, жестом усадив хотевшую выйти вместе с ним сотрудницу:

– Успокойтесь, Фаня Давыдовна! – и вышел из аудитории, закрыв за собой дверь.

Ожидание было недолгим. Через минуту преподаватель влетел обратно в аудиторию, громко и зло ругаясь: «Бандитов в институт пускают!»

Направившись прямиком к рабочему столу, он лихорадочно начал перебирать стопку экзаменационных работ, пока не нашел работу Чудина. Схватив тетрадку, он быстрым шагом вышел из аудитории.

– Сдавайте работы!  – объявила Фаня Давыдовна.  – Время вышло!

Она стояла у стола и сама принимала из рук в руки от выходивших абитуриентов их экзаменационные работы.

Михаил с Борисом пошли искать друга. Ни в коридоре, ни в буфете, ни в курилке Чудина не было. Они увидели его, выйдя на улицу. Санек сидел на скамейке и курил. Посидели, помолчали. Первым не выдержал Чудин:

– Ладно! Нет, так нет! Домой поеду!

– Сань! Он твою работу унес куда-то!  – сказал Михаил.

– А как он ее нашел?  – удивился тот.

– Как, как! Ты тетрадь подписал своей фамилией? Подписал! Вот он и запомнил!

– Ты что ему там наговорил-то?  – с досадой спросил Михаил. – Он же, как бешеный, забежал и давай твою тетрадь искать.

Санек молча достал из кармана пачку сигарет, нервно закурил и после первой затяжки ответил:

– Сказал ему, что я его сегодня зарежу!

– У тебя что, мозги поплыли?! – плюнув в сердцах на землю, крикнул Михаил.

– Да, дело пахнет керосином!  – приуныл Борис.

– А че будет-то?!  – не унимался Санек.

– В милицию может заявить, вот «че»!  – передразнил друга Борис.

– Одно пока понятно  – кол по математике тебе обеспечен!  – Михаил встал со скамейки, разгорячившись и расстроившись от такой глупой выходки друга, и продолжил разнос:  – Он же твой вариант просмотрел, преподам показал и в стопку положил! Ты видел?

– Видел!

– Что там у тебя решено было? Все скатать успел?

– Все!

– Ну так зачем ты его в коридор-то вызывал?!

– Не знаю! Я думал, все – завалил!

– «Завалил»!  – передразнил друга Борис.– Работу в общей массе проверили бы – и все! Глядишь, если все правильно, может, был бы трояк или четвертак! А ты теперь сам себя и завалил! Чудо!

Михаил присел на скамейку, нервно постукивая ногой по асфальту.

– Пить охота!  – после долгой паузы сказал Чудин.

– Обедать-то будем?  – спросил друзей Михаил.

– Что-то в столовую не хочется, жарко!  – ответил Борис.

– Я вообще есть не хочу!  – поддержал Бориса Чудин.

– Пошли на пляж! По дороге что-нибудь придумаем!  – предложил Михаил.

По дороге Чудин придумал зайти в пивной бар. Выпив залпом пол-литровую кружку пива, утолив жажду, Санек расслабился и немного успокоился. Вскоре вся компания, выпив по паре кружек пива, пришла в нормальное расположение духа. Михаил с Борисом уже не кипятились на своего друга за неудачную выходку. Ясно было, что их товарищ попал в неприятную ситуацию и теперь нуждается в помощи и поддержке самых близких ему в этом городе людей.

Этот день они провалялись на пляже до темноты, покупая в буфете на пляже пирожки с картошкой, булочки, газировку, а ближе к вечеру горячий чай. Утомленные солнцем и усталые от событий такого длинного дня, парни возвращались в общежитие в темноте летнего вечера.

В фойе общежития несколько человек смотрели телевизор. Тетя Дуся, оторвавшись от вязания шерстяных носков, подняла глаза поверх очков, недовольно ворча:

– Вот гуляки-то! Где вас черти носят?! Тут коменданту весь день телефон обрывали, все Чудинова ищут! Набедокурил чего, что ль?

– Теть Дусь, что случилось?  – спросил Борис.

Тетя Дуся выделяла Борьку среди всех парней и довольно благосклонно к нему относилась.

– В приемную комиссию ему завтра, Шурику вашему, надоть!  – завершила она свою тираду. Подтянув клубок коричневой шерсти, она поправила на носу очки и поддела спицей очередную петельку темно-коричневого шерстяного носка.

Душ в подвале еще работал, был как раз мужской день. Смыв пляжный песок с кожи, остатки проблем тяжелого дня, парни вернулись в комнату, плюхнулись на кровати. Вскоре загулявшая компания спала крепким сном. Поставленный Михаилом на кухне чайник громко булькал, кипел, возмущенно звеня металлической крышкой. Сняла чайник с плиты тетя Дуся во время вечернего обхода своих владений.

– Пусть теперя утром поищуть свои чайники! Вот я им утром мозги-то почищу!  – ворчала она, уже сидя на вахте, наливая в граненый стакан, стоящий в узорчатом серебристом подстаканнике, кипяток. – Господи, спаси и помилуй чадов своих грешных!  – перекрестилась она на маленькую иконку, висящую в правом углу.

* * *

В приемной комиссии документы Чудину вернули не сразу. Два дня друзья сопровождали Чудина до приемной комиссии. У центрального входа и в вестибюле они несколько раз за это время встречались лоб в лоб с тем самым преподавателем, которого Чудин пообещал зарезать. Оказалось, что это был заведующий кафедрой высшей математики, профессор, доктор наук. При встрече Чудин первым заметил у него на руке татуировку в виде морского якоря. В общем, как потом выяснилось, профессор был мужик боевой, служил после войны пять лет на флоте.

Саньку пришлось писать объяснительную, где он объяснил свой поступок огромным желанием поступить в институт и приносил свои извинения за этот хулиганский поступок. Заведующий кафедрой математики, видимо, простил его, и Шурика отпустили с миром. Чудин уехал домой. Борис с Михаилом сдали вступительные экзамены и были зачислены на строительный факультет. Осенью они приезжали на родину, но Александра увидеть не смогли. Семья Чудиновых к тому времени переехала в Орел.

Михаил забегал домой к Вере. Верина мама дала ему адрес общежития Ленинградского технологического института.

Осенью ребята с факультетом уехали на уборку картошки в село Гумбейка, названного по имени речки, протекавшей через центральную усадьбу совхоза.

Санек с тех пор друзьям ни разу не позвонил и писем не писал. Позже знакомые ребята говорили, что его призвали в армию. Больше своего друга они не видели. Со временем вся эта история стала забываться, но в октябре начались занятия, и довольно часто в институте профессор-моряк встречался им то на улице, то в коридорах, при этом друзья ощущали на себе его колючий взгляд.

– Боря! По-моему, он нас запомнил!  – первым поделился мыслями с другом Михаил, после того как они почти столкнулись с ним на улице Ленина, на повороте к институту, в ста метрах от входа в корпус горного факультета.

– Не забывается такое никогда!  – пропел Борис в ответ.  – Поживем – увидим!

В напряженной учебе прошел первый семестр. День у ребят обычно начинался в половине седьмого утра. К семи часам Михаил с Борисом бежали на утреннюю тренировку в спортзал. Лекций, занятий, как правило, было четыре пары, после они шли в общежитие, обедали по дороге в столовой металлургического комбината. Оставалось немного времени на подготовку, отдых, а вечером они спешили на тренировку сборной по баскетболу. Вечерами друзья чертили чертежи, выполняли курсовые работы. Михаила часто можно было видеть за столом, где он засиживался допоздна, старательно заполняя тетрадный листок, затем выводя на конверте ленинградский адрес Веры.

Отгремели салютами новогодние праздники. На улицах города хозяйничали залетные степные вьюги, застилая улицы принесенным с полей снегом, выстуживая дома крещенскими морозами, разукрасившими стекла в домах.

Друзья сдали зимнюю сессию. Зимние каникулы провели дома. На вечер встречи выпускников, традиционно проходивший в феврале, их класс собрался уже не в полном составе. Не было Веры и Чудина. После новогоднего поздравления писем от Веры не было. Михаил понимал, что это связано с экзаменами. Он написал ей, что будет ждать ее приезда домой, на каникулы.

Вернувшись в Магнитогорск, друзья втянулись в привычный ритм тренировок и учебы. Михаил продолжал настойчиво писать письма Вере, отправляя конверты с главпочтамта, не доверяя свою переписку висящим на стенах домов, замерзшим в морозном воздухе, синим железным ящикам с надписью «почта». Заходя с улицы в общежитие, он первым делом смотрел разложенные на столе у вахты письма. Но время шло, и отсутствие ответных писем от Веры вынуждало его прекратить бесплодные старания. Последнюю открытку он отправил к Восьмому марта. На этом одностороннюю переписку он решил завершить.

Закончился учебный год. Пролетело в Казахстанских степях стройотрядовское лето. До начала учебы оставалась неделя, и они приехали из стройотряда домой, возмужавшие, загорелые, обросшие. Михаил отпустил бороду. Вот в таком виде, прямо с поезда, он хотел забежать домой к Вериной маме. Оставив рюкзак и гитару у Бориса, он пошел мимо школы, не дожидаясь трамвая, в сторону Вериного дома. На подходе к школе он неожиданно столкнулся нос к носу с Ириной.

– Привет! Миш, ты, что ли?  – удивленно спросила она.

– Привет, Ирин! Это мы с Борькой только что с поезда, из стройотряда! К Вере домой хочу зайти, узнать, как у нее дела. Не пишет давно,  – выпалил он.

– Пойдем до остановки! Мне тоже в ту сторону!  – предложила она. – Где это вы так загорели?  – поддержала она разговор.

– В Казахстане, Ирин! В совхозах целинные объекты строили!  – ответил он.

Они прошли еще метров двадцать. Разговор не клеился. Он чувствовал, что Ирина внутренне как-то напряжена. Вот она неожиданно остановилась и, не смотря в его сторону, сказала:

– Не ходи к Вере!  – затем медленно повернулась к нему лицом, поправляя локон русых волос. «Почему это?»  – чуть не сорвалось у него с языка, но Ирина уже произнесла мучительные для него слова:  – Замуж она вышла! Еще весной!

Наверно, наступившая пауза была очень длинной. Михаил застыл, соображая, что ему сейчас делать. Идти вперед или назад? Бежать? Куда бежать? Он же шел к Вере. А теперь туда идти незачем! Вера!.. Понятно теперь, почему она не писала! Стало неожиданно очень жарко. Он снял стройотрядовскую куртку.

– Миш, ты чего?  – заволновалась Ирина.

Михаил в ответ махнул рукой, повернулся, закинул куртку через плечо и медленно пошел обратно.

Вечером он купил несколько бутылок портвейна и шоколад. Во дворе дома, между двух пятиэтажек, он сидел на скамейке, за деревянным столом, в окружении друзей по двору, до самой темноты, и потом, при свете прожектора, освещавшего площадку с крыши, до поздней ночи играл на гитаре песни, привезенные от костров стройотряда. Вечер был по-летнему теплый, спешить было некуда. Спрятав свои переживания, он пел для друзей, не подавая виду, шутил, лихо пил портвейн, отгоняя от себя навязчиво лезущие в голову мысли о Вере, и прощался с первой любовью. Ближе к ночи он впервые в жизни напился.

* * *

В сентябре весь второй курс стройфака был направлен на картошку. До середины октября Михаил с Борисом бороздили заснеженные совхозные поля в компании трактора-погрузчика, отрывая с погрузчиком заполненные картофелем контейнеры от матушки-земли и высыпая их содержимое в кузова стоящих в очереди автомашин. Полтора месяца жизни на природе, напряженная работа, спартанские условия проживания на нарах, под крышей огромного склада, приютившего на ночлег две сотни девчонок и парней, стали для Михаила спасением от мучавших его переживаний. Степные ветры, веселая атмосфера, царящая каждый вечер, хохот от «соленого» анекдота выносил настежь двери и грозил снести крышу бывшего зернового амбара. Все это вместе с лучшим лекарством от душевных мук под названием «время» постепенно делали свое дело. Сердечная рана медленно-медленно, но затягивалась.