(Из Доклада о работе агентуры IV Управления Штаба Р.К.К.А. за 1927/28 г. и состоянии её к 1 января 1929 г.)
Обстановка в мире в начале 1920-х годов была благоприятной для ведения разведывательной работы. Во многих странах люди с большой симпатией относились к молодому Советскому государству, а зарубежные коммунистические и рабочие партии готовы были встать на его защиту.
Эти настроения, по свидетельству жившего во Франции русского философа Николая Бердяева, были точно выражены одним французским коммунистом: «Маркс сказал, что у рабочих нет отечества, это было верно, но сейчас уже неверно, они имеют отечество – это Россия, это Москва, и рабочие должны защищать своё отечество».
Понятно, что такие настроения облегчали задачу по подбору людей для агентурной работы. В резолюции совещания Разведывательного управления Штаба РККА от 7 апреля 1921 г. отмечался преимущественно классовый характер агентурной работы, хотя не исключалось «использование и чуждых нам элементов в зависимости от местной обстановки и времени». Но упор в подборе агентов делался на «партийности и классовом происхождении» и «самом широком содействии коммунистических организаций воюющих с нами государств»[156].
Вопрос о взаимодействии разведки с зарубежными компартиями был рассмотрен 6 августа 1921 г. на совещании представителей Коминтерна (Г. Зиновьев, О.Пятницкий), ВЧК (И. Уншлихт) и Разведуправления (А. Зейбот). В результате был подписан документ, согласно которому представители Разведупра и ВЧК не могли больше непосредственно обращаться к заграничным партиям и группам с предложением о сотрудничестве и могли делать это только через представителя Коминтерна, который, впрочем, был обязан «оказывать ВЧК и Разведупру и его представителям всяческое содействие»[157]. Правда, на практике представители Разведупра и ИНО ВЧК (ОГПУ) не следовали букве принятого решения и в ряде случаев напрямую апеллировали к ЦК зарубежных компартий.
Вопрос о таком сотрудничестве вновь был поднят 27 ноября начальником IV управления Я.К. Берзиным, который докладывал Председателю РВС СССР т. Ворошилову: «30 октября, вечером, в Праге нарядом полиции на улице при встрече с агентом Шимунеком, был задержан наш пражский резидент т. Русев (Христо Боев, Христо Боевич Петашев, в Чехословакии работал под фамилией Дымов. – М.А.) и один из работников агентуры, болгарский студент (Илья Кратунов. – М.А.), который в дальнейшем должен был с Шимунеком иметь постоянные связи. Полиция, несмотря на протест т. Русева, как пользующегося правом экстерриториальности, объявила всех арестованными и отправила в полицейское управление, где продержала его несколько часов. Т. Русев себя обыскать не позволил, и поэтому в руки полиции не попал ни один документ, который мог бы изобличить его в разведывательной деятельности. Т. Русев был освобожден ночью. На другой день чешское министерство иностранных дел на основании имеющихся у него агентурных данных потребовало отъезда т. Русева. Весь провал по линии Разведупра ограничился арестом агента Шимунека и болгарского товарища, который служил для связи».
Из объяснения Берзина следовало, что агент Шимунек был передан Русеву представителем Исполкома Коминтерна в Праге Гасперским, которому его рекомендовал член компартии Чехословакии Бартек. Последний же был рекомендован Гасперскому членом политбюро ЦК КПЧ Нейратом. Это запутанное объяснение показывает, что в агентурную сеть принимались непроверенные люди.
В процессе выяснения причин провала оказалось, что Бартек, который познакомил Гасперского с Шимунеком и которого Нейрат рекомендовал как надежного человека, в компартии считался подозрительным, «был ранее снят с комсомольской, а затем военной работы». «Продолжающиеся аресты по партийной линии, а не по линии разведки, показывают, что в данном случае провокация началась по партийной линии, – докладывал Берзин. – Если учесть, что провал произошёл при второй встрече нашего резидента с Шимунеком и что никто из многих агентов, с которыми встречался наш резидент, не арестован, надо полагать, что причиной провала была не наружная слежка, а провокация». Сопоставляя данные: арест резидента Русева при второй встрече с агентом, прошедшие аресты по партийной линии, а не по линии разведки, подозрения о Бартеке, имевшиеся у компартии Чехословакии, и то обстоятельство, что Шимунек «сам навязался разведке через свои партийные связи», Берзин пришёл к выводу, что чешская полиция использовала имевшегося у неё провокатора, чтобы нащупать связи с разведкой и использовать их как повод для репрессий против партии.
«Сам резидент, т. Русев – старый болгарский коммунист, рекомендованный нам Центральным комитетом болгарской коммунистической партии. В разведке он работает с 1921 года, многократно проверен на подпольной работе и никаких сомнений не вызывает», – писал о своём резиденте руководитель военной разведки. Следует добавить, Русев занимал в Праге должность вице-консула. Осведомлённость столь широкого круга людей о передаче члена партии военной разведке свидетельствует о грубом нарушении требований конспирации.
«До сих пор мне неизвестны постановления, воспрещающие использовать членов компартий других государств для разведки, – доносил Берзин Ворошилову. – Известное постановление директивной инстанции, принятое весной 1925 года (Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 25 (19?) февраля 1925 г. – М.А.), конкретно говорит лишь об активной разведке, причём и в этом постановлении нет пункта, конкретно возбраняющего пользоваться услугами членов компартий. На практике же, начиная с 1920 года, установился порядок, согласно которому, в случае надобности, разведка получает содействие и работников от ЦК соответствующей партии. В свою очередь, компартии на местах довольно часто пользуются результатами нашей разведки /предупреждение арестов и репрессий, выяснение провокаторов/. Не использовать имеющиеся у некоторых партий весьма ценные для разведки связи не только среди членов партии, но, главным образом, среди околопартийных кругов, было бы неправильно».
Причины пражского провала были рассмотрены специальной комиссией, на основании выводов которой 8 декабря 1926 г. было принято Постановление ЦК ВКП(б), которое обязывало руководство Разведупра принять ряд мер, изолирующих работу военной разведки от партийных аппаратов и организаций. Разведка не должна была использовать членов коммунистических партий, однако допускалось «исключение с разрешения ЦК соответствующей партии, причем товарищ, передаваемый для работы, должен формально выйти из партии и порвать всякие партийные связи». При вербовке новых агентов требовалось «всестороннее обследование, которое должно, в первую очередь, выяснить отношение данного агента к партийным организациям и должно, таким образом, исключить всякую возможность провокации и неожиданного соприкосновения с партийным аппаратом». В случаях «пользования достижениями и материалами партийной разведки там, где таковая существует, связь и передача должна происходить через специальное лицо, уполномоченное на это соответствующим органом партии».
8 января 1927 г. всем резидентурам был разослан циркуляр, в котором сообщалось о принятом решении. В случае обнаружения сотрудничества агента с партией и военной разведкой предлагалось согласовать с партийными органами вопрос «об изоляции» такого агента от партии. «Новые связи», предлагаемые партийными органами, должны были «тщательно проверяться и лишь после этого использоваться для доставки материалов». Новых сотрудников, полученных по партийной линии, следовало инструктировать «в смысле недопущения личного общения с партийной средой, личных знакомств и связей с лицами партийного аппарата».
Изоляция зарубежных органов советской военной разведки от связей с компартиями не избавляла их от обвинений в шпионаже (когда это было выгодно правящим кругам). Кроме того, партии некоторых стран не были организационно оформлены, и порой трудно было определить партийность того или иного кандидата на вербовку, тем более что некоторые, подчеркивая идейную близость с представителями советской страны, выдавали себя за членов компартий, таковыми не являясь.
Эти факторы, а также сделанная в постановлении оговорка сохраняли за разведкой возможность привлечения зарубежных коммунистов к сотрудничеству, правда, не в прежних масштабах.
Ещё до прорыва дипломатической изоляции СССР военная разведка получила возможность направлять своих сотрудников за рубеж в учреждения «Красного креста», «Центросоюза», «Совфрахта», Российского телеграфного агентства (РОСТА) и других организаций. Однако использование подобных прикрытий носило эпизодический характер. В 1921 г. Центр направил первых резидентов в качестве сотрудников советских учреждений в Финляндию, Латвию, Литву и Эстонию, в 1924 г. Советский Союз был де-юре признан одной из ведущих европейских держав – Францией, в том же году были установлены дипломатические отношения с Китаем, начались переговоры о нормализации советско-японских отношений.
Разведка велась и с позиций аппаратов военных представителей (атташе). Первые военные атташе были назначены в 1920 г. в Литву, Латвию, Персию. В период 1921–1922 гг. аппараты военных атташе были образованы в Финляндии, Турции, Китае и Польше. Аппараты военного (военно-морского) атташе были учреждены к концу 1926 г. в 12 странах: Финляндии, Швеции, Прибалтике (один аппарат на Латвию, Литву и Эстонию), Польше, Германии, Италии, Англии, Турции, Иране, Афганистане, Китае и Японии (в 1925 г.).
Начальник Разведупра Я.К. Берзин докладывал Ворошилову: «До 1927 года наши заграничные резидентуры за небольшим исключением в качестве прикрытия использовали официальные представительства нашего Союза за границей; так, например, в полпредстве или торгпредстве под видом сотрудника находился руководитель нашей агентуры в данной стране, его помощники, фотолаборатория и т. д., в полпредстве часто принимались агенты, получались от них сообщения и документы, выплачивались деньги и т. п. В первые годы нашей работы, примерно до 1923 года, работа шла более или менее гладко, ибо тогда, во-первых, полиция западноевропейских стран не была объединена для борьбы с большевизмом и пропагандой, во-вторых, полиция ещё не изучила наших методов работы, и слежка за представительствами носила обычный характер.
Но начиная с 1923 года работа агентуры из полпредства (торгпредства) становится всё труднее. Эти обстоятельства побудили нас ещё в 1923 году искать пути к удалению резидентур из официальных представительств нашего Союза».
Число разведчиков в советских загранучреждениях быстро росло, а их стремление как можно быстрее решить стоявшие перед ними задачи приводило к включению в агентурную сеть непроверенных людей.
Срывы в агентурной работе, осуществляемой с позиций официальных прикрытий, компрометировали советские официальные представительства. В 1924/1925 г. было арестовано 33 агента, в 1925/1926 г. – 19, в 1926/1927 г. – 27 (в рассматриваемый период отчётный (операционный) год не совпадал с календарным: начинался он с 1 октября текущего года и заканчивался 30 сентября следующего года).
Советские диппредставительства обвинялись в диверсионно-разведывательной деятельности и подрывной пропаганде. В условиях напряжённой борьбы Советского Союза за ликвидацию экономической и политической блокады неудачи в разведдеятельности под официальным прикрытием были особенно опасны, так как подрывали престиж советского государства.
Руководство Разведупра понимало опасность усиливающегося «крена» в сторону ведения разведки с «легальных» позиций. Однако, учитывая огромные трудности в создании нелегальных резидентур и организации оперативной и бесперебойной связи с ними, отойти от этой практики не решалось.
6 апреля 1927 года китайские военнослужащие и полиция, в нарушение экстерриториальности, произвели обыск в западной части территории советского посольства в Пекине (так называемом «военном городке»), в том числе на квартире и в служебном помещении военного атташе; обнаруженные документы были изъяты. Обыску и ограблению подверглись торгпредство и большая часть квартир сотрудников посольства. Китайская полиция ссылалась на имевшуюся у неё информацию о том, что в советском посольстве скрываются китайские граждане, причастные к антиправительственной деятельности.
Во время налёта были захвачены ценные документы, в том числе шифры, списки агентуры, документы о поставках оружия КПК, инструкции китайским коммунистам по оказанию помощи в разведработе. Полицейские арестовали одного из основателей КПК Ли Дачжао и 20 китайцев, проживавших на территории посольства, а также 15 советских граждан, в том числе сотрудников аппарата военного атташе – И.Д. Тонких и Лященко[158].
Широкое использование членов партии и связь агентуры с советскими представительствами стали причиной провала во Франции. Полученная из Парижа телеграмма сообщала об аресте 9 апреля 1927 г. «нелегального сотрудника для связи тов. Узданского /по паспорту литовский студент Гротницкий/ [Grodnicki], связиста, русского эмигранта Абрама Бернштейна и двух французских источников, рабочих Прево и Менетрье». «Дени» (Узданский) и «Абрам» (Бернштейн) были арестованы при передаче материалов. Накануне Узданский получил «два документа о порохах» от агента Кошлена. Эти документы подлежали передаче через советское торгпредство.
Из Парижа сообщали, что литовского студента Гротницкого и художника Бернштейна полиция неоднократно наблюдала вблизи авиационных и артиллерийских парков. Сообщалось также об обыске на квартире члена ЦК компартии Креме в связи с арестом помощника секретаря парижской организации компартии Дадо. Причиной ареста указывалось соучастие в шпионаже на национальных оружейных заводах. Связь между двумя сериями арестов была установлена очень быстро.
«Причина провала пока ещё не совсем ясна, – докладывал в Центр парижский резидент Кирхенштейн, – но уже более или менее уверенно можно сказать, что разработка полиции велась по двум направлениям: с одной стороны – слежка велась еще с 1925 года за 26-м и 43-м товарищами, поддерживающими связь в провинции. С другой стороны – наблюдение было установлено за Абрамом. Из дела, представленного адвокатам, видно, что шпики следили за свиданиями Абрама и Дени. Отмечено точно несколько свиданий, на которых они присутствовали. Я полагаю, что слежка велась, главным образом, за Абрамом. Если так же тщательно следили бы и за Дени, арестов было бы ещё больше. Но пока основная сеть совершенно не задета и, несмотря на алармистские сообщения некоторых газет, нет основания полагать, что дело разрастётся».
«Из посылаемых вырезок газет вам станет ясно, – писал в оправдание своей неконспиративной работы Кирхенштейн, – что удар полиции, в первую очередь, направлен против партии. Из провала наших людей стараются организовать широкую кампанию против партии, а чтобы получилось более внушительное впечатление, к этому делу стараются пристегнуть побольше народа. Арестовывают партийцев и работников профдвижения, не имеющих никакого отношения к нам… С целью напугать обывателя был произведён обыск и в ЦК партии, с той же целью газеты пишут всякие небылицы про Креме. Из арестованных наших людей, как вам известно, более видную роль в партии играл только 37, 26-й же является рядовым членом партии.
О проекте
О подписке