Существительные вне контекста и другие испытания для начинающего изучать язык

Начнем с того момента, как меня сбила машина.

Выбирать-то не из чего. Потому что до этого довольно долго не было ничего. Ничего, ничего, ничего и…

Вдруг что-то.

Я, стоящий на дороге.

Как только я там оказался, у меня сработало несколько непосредственных реакций. Во-первых, что с погодой? Я не привык к погоде, о которой следует думать. Но это была Англия, такое место на Земле, где думать о погоде – главное занятие человека. И тому есть причины. Во-вторых, где компьютер? Здесь должен быть компьютер. Впрочем, я толком не знал, как выглядит компьютер профессора Мартина. Может, он и есть дорога. В-третьих, что это за шум? Нечто вроде приглушенного рева. И, в-четвертых, стояла ночь. Прежде, будучи домоседом, я практически не знал ночи. И даже если бы знал, то была не просто ночь. Такой ночи я никогда прежде не видел. То была ночь, помноженная на ночь и еще раз помноженная на ночь. Ночь в кубе. Абсолютно темное небо, без луны и звезд. Где солнца? Есть ли они здесь вообще? Судя по холоду, тут могло вообще ни одного не быть. Холод оказался первым шоком. От него болели легкие, резкий ветер, хлеставший по коже, вызывал дрожь. Интересно, люди когда-нибудь выходят из своих жилищ? Если да, то они сумасшедшие.

Первое время дышать было трудно. И это беспокоило. В конце концов, легочное дыхание, вдох-выдох – один из важнейших признаков, отличающих человека. Но в итоге я приловчился.

И тут новый шок. Я не там, где нужно, уверенность крепла с каждой секундой. Меня отправляли в точку, где находился он. В кабинет. Но это был не кабинет, я сразу понял. Разве только его кабинет вмещает в себя все небо вместе со скоплением темных туч и отсутствующей луной.

К сожалению, я слишком поздно разобрался в ситуации. В то время я не знал, что такое дорога, но теперь могу объяснить вам, что дорога соединяет пункт отправления с пунктом прибытия. Это важно. Дело в том, что на Земле нельзя мгновенно переместиться из одного места в другое. Техника до такого еще и близко не дошла. На Земле нужно тратить много времени, чтобы передвигаться между точками, хоть по дорогам и рельсовым путям, хоть в карьере и взаимоотношениях.

Та конкретная дорога была автомагистралью. Автомагистраль – самый прогрессивный тип дорог, что по существу означает (как и для большинства направлений человеческого прогресса) заметный рост смертельных случаев. Я стоял на покрытии, называемом гудрон, голыми ступнями ощущая его странную и грубую текстуру. Я взглянул на свою левую руку. Какая примитивная, смехотворная штука! Но смех пропал, стоило мне осознать, что нелепая клешня с пальцами – часть меня. Я стал чужим сам себе. А приглушенный рев никуда не делся, разве что исчезла его приглушенность.

Только тут я заметил объект, несущийся на меня со значительной скоростью.

Огни.

Яркие, круглые и низко посаженные, они походили на глаза равнинного ползуна, только быстро несущегося, с блестящей серебристой спиной, а теперь еще и визжащего. Он попытался замедлить ход, вильнуть в сторону.

У меня не осталось времени уступить дорогу. Прежде оно было, но теперь истекло. Я слишком долго ждал.

Итак, огни врезались в меня с огромной, беспощадной силой. С силой, которая оторвала меня от земли и понесла по воздуху. Только это был ненастоящий полет, люди не умеют летать, как бы ни размахивали конечностями. Единственной реальной функцией была боль, которую я испытывал, пока не приземлился, после чего настало ничто.

Ничто, ничто, а потом…

Что-то.

Надо мной наклонился человек в одежде. Его лицо было слишком близко. Мне стало противно.

Нет. Следует уточнить.

Я испытал отвращение, ужас. Никогда я не видел ничего подобного. Это странное, ни на что не похожее лицо покрывали невообразимые отверстия и выступы. Особенное омерзение внушал нос. Словно какое-то другое существо проклевывалось наружу. Я опустил взгляд ниже. Одежда. На человеке была, как я узнал впоследствии, рубашка с галстуком, брюки и ботинки. Обычная одежда, которую все там носят, но в тот момент она показалась мне столь дикой, что я не знал, смеяться или плакать. Он осматривал полученные мной повреждения. Точнее, высматривал их.

Я проверил левую руку. Та осталась невредима. Машина столкнулась с ногами, потом с туловищем, но рука уцелела.

– Это чудо, – тихо произнес человек, как будто сообщал мне тайну.

Но слова оставались бессмысленными.

Глядя мне в лицо, он повысил голос, чтобы перекричать шум машин.

– Что вы здесь делаете?

И опять ноль информации. Я просто видел рот, который двигался и издавал звуки.

Язык, понял я, несложный, но, чтобы вникнуть в его грамматическое устройство, мне требовалось услышать хотя бы сотню слов. Не судите строго. Я знаю, некоторым хватило бы десятка или даже одного придаточного предложения. Но я никогда не был силен в языках. Видимо, потому и не люблю путешествовать. И считаю необходимым повторить: я не хотел, чтобы меня сюда посылали. Это была работа, которую кто-то должен был выполнить, и – после моего крамольного выступления в Музее квадратных уравнений, моего так называемого преступления против математической чистоты – узловые сочли ее достойным наказанием. Они понимали, что никто в здравом уме за такую работу не возьмется, а поскольку я (как и вы) принадлежу к самой высокоразвитой расе в известной нам части Вселенной, то справлюсь даже со столь сложной задачей.

– Я вас где-то видел. Ваше лицо мне знакомо. Кто вы?

Я чувствовал усталость. Проблемы телепортации, смена состояний вещества, биоперезагрузка – чувствуешь себя разобранным на части. И хотя потом снова пересоберешься, всякий раз тратишь уйму энергии.

Я провалился в темноту и наслаждался снами в пурпурно-лиловых тонах родного дома. Мне снились треснутые яйца, простые числа и постоянно меняющийся горизонт.

А потом я проснулся.

Я находился внутри неизвестного транспортного средства и был пристегнут к примитивному оборудованию, считывающему показатели сердца. Рядом находились два человека, самец и самка в зеленой одежде (уродливый облик самки подтвердил мои худшие опасения: в этом смысле уродства половой диморфизм у данного вида практически отсутствует). Они о чем-то меня спрашивали, причем крайне возбужденно. Быть может потому, что я с помощью своих новых верхних конечностей не преминул сорвать с себя их незатейливое электрокардиографическое оборудование. Люди в зеленом хотели удержать меня, но, очевидно, весьма смутно представляли себе математику происходящего, и потому я сравнительно легко уложил их на пол, заставив корчиться от боли.

Я поднялся на ноги, отметив, какая сильная гравитация на этой планете, и тут водитель повернулся ко мне с еще более взволнованным вопросом. Транспортное средство двигалось быстро, и пульсирующие звуковые волны сирены, безусловно, мешали сосредоточиться, но я открыл дверь и прыгнул навстречу мягкой растительности, росшей по краю дороги. Мое тело покатилось вниз. Я затаился. А потом, дождавшись момента, встал на ноги. Кстати, по сравнению с человеческой рукой нога практически не вызывала отвращения, за исключением пальцев на ней.

Я простоял так некоторое время, глядя на эти странные машины, не способные оторваться от почвы и, по-видимому, зависящие от ископаемого топлива. Каждая из них издавала больше шума, чем требуется для питания полигонального генератора. Но еще причудливее выглядели люди внутри них – покрытые одеждой, вцепившиеся в круглые приборы управления или в экстрабиологические телекоммуникационные устройства.

Меня занесло на планету, где наиболее разумная форма жизни до сих пор вынуждена сама водить машину…

Никогда прежде я так не ценил привычных нам всем простых вещей. Вечный свет. Ровное, парящее движение машин. Развитая растительная жизнь. Дезодорированный воздух. Отсутствие погоды. О любезные читатели, вы просто не представляете!..

Проезжая мимо, машины издавали высокочастотные гудки. Из окон смотрели лица с округленными глазами и раскрытыми ртами. Я ничего не понимал, ведь я выглядел так же безобразно, как любой из них. Что со мной не так? Чем я выделяюсь? Возможно, тем, что не сижу в машине? Может, люди так и живут, взаперти? А может, оттого, что я был без одежды. Ночь стояла холодная, но не могло же все сводиться к такому тривиальному фактору, как отсутствие на теле искусственного покрова? Нет, причина не могла быть столь примитивна.

Я поднял глаза к небу.

Теперь на нем просматривалась луна, подернутая облаками. Казалось, она глазеет на меня с таким же изумлением. Но звезды были по-прежнему скрыты. Мне хотелось увидеть их. Ощутить их спокойствие.

В довершение всего перспектива дождя представлялась очень вероятной. А я терпеть не могу дождь. Для меня, как и для большинства из вас, живущих под куполом, нет ничего страшнее. Нужно было найти то, что я искал, до того, как небеса разверзнутся.

Впереди виднелся прямоугольный алюминиевый щиток с каким-то значком. Для изучающего язык всегда трудно понять существительные вне контекста, но стрелка указывала вперед, куда я и двинулся.

Люди опускали окна и что-то кричали мне, заглушая рев двигателей. Иногда они были добродушны, судя по тому, что плевали оральной жидкостью в мою сторону, на манер орминурков. Я дружелюбно отплевывался в ответ, стараясь попадать в их быстро движущиеся лица. После этого они кричали еще громче, но я старался не обращать внимания.

Скоро, говорил я себе, артикулируемое с таким напором приветствие «Вали с дороги, долбаный извращенец» станет мне понятным. Тем временем я продолжал идти и, миновав знак, увидел у дороги освещенное, но подозрительно неподвижное здание.

Пойду туда, сказал себе я. Пойду и найду ответы на вопросы.

«Тексако»

Здание называлось «Тексако». Застывшее в ужасающей неподвижности, оно светилось в ночи, словно ждало, что его оживят.

Приблизившись, я понял, что это местная заправочная станция. Машины стояли под горизонтальным навесом возле простых с виду систем подачи топлива. Ясно: машины абсолютно ничего не делают сами. Мозг у них практически не работает, а то и вообще отсутствует.

Люди, заправлявшие машины, так и глазели на меня. Стараясь вести себя максимально вежливо в условиях острой нехватки вербальной составляющей, я выплевывал в их сторону щедрые порции слюны.

Я вошел в здание. За стойкой находился одетый человек. Волосы его, вместо того чтобы расти на черепе, покрывали нижнюю часть лица. Его тело больше, чем у других, походило на сферу, а потому его с натяжкой можно было назвать симпатичным. Запах капроновой кислоты и андростерона подсказывал, что личная гигиена не входит в число его приоритетов. Он уставился на мои (и вправду удручающие) гениталии, а потом нажал что-то за стойкой. Я плюнул, но мое приветствие осталось без ответа. Возможно, насчет плевания я ошибся.

Из-за всех этих плевков хотелось пить, поэтому я подошел к гудящему охладительному блоку, набитому ярко раскрашенными цилиндрическими предметами. Я взял один из них и открыл. Это была жестяная банка с жидкостью под названием «Диетическая кола». На вкус приторно-сладкая, с привкусом фосфорной кислоты. Гадость. Жидкость брызнула у меня изо рта почти в ту же секунду, как в него попала. Потом я взял что-то другое. Еду в искусственной упаковке. Позже я понял, что на этой планете все во что-то завернуто. Пища в упаковке. Тела в одежде. Презрение в улыбке. Все спрятано. Еда называлась «Марс». Она чуть глубже продвинулась по горлу, но пробыла там ровно до тех пор, пока не сработал рвотный рефлекс. Я закрыл дверцу и увидел емкость со словами «Принглз» и «Барбекю». Я открыл упаковку и принялся есть. Вкус оказался нормальным – что-то похожее на сорповый пирог, – и я стал запихивать в рот как можно больше этих «Принглз». Интересно, когда я последний раз ел сам, без посторонней помощи? Я действительно не мог вспомнить. Разве что во младенчестве.

– Нельзя так делать. Нельзя просто брать и есть. Сначала заплати.

Человек за стойкой обращался ко мне. Я по-прежнему слабо понимал речь, но по громкости и частоте звука чувствовал, что он недоволен. К тому же кожа на его лице изменила цвет.

У меня над головой замигал свет, и я моргнул.

Затем прикрыл рот ладонью и издал голосовой звук. Немного отвел руку и издал тот же звук, отмечая разницу.

Приятно убедиться, что даже в столь отдаленном уголке Вселенной законы света и звука не теряют силы, хотя следует признать, что здесь они работают с меньшим совершенством.

Передо мной находились полки с многочисленными объектами, называемыми, как я вскоре выяснил, журналами. Буквально на всех красовались лица с почти идентичными улыбками. Двадцать шесть носов. Пятьдесят два глаза. Жуткое зрелище.

Я потянулся за журналом, а человек – за телефоном.

На Земле медиа застряли в докапсульной эпохе, и большинство из них следует читать посредством электронного устройства или же вообще на носителе печати, произведенном из тонкого, химически размягченного производного третьей ступени, называемого бумагой. Журналы очень популярны, несмотря на то что от их чтения еще ни одному человеку не становилось лучше. Судите сами: их главная цель заключается в том, чтобы порождать в читателе чувство неполноценности, которое соответственно приводит к потребности что-то купить. Люди так и поступают, но чувствуют себя еще хуже и бегут за следующим журналом, чтобы узнать, что им покупать дальше. Эта неудовлетворенность, возрастающая по спирали и называемая тут капитализмом, охватила довольно много людей. Издание, оказавшееся у меня в руках, называлось «Космополитен», и я понял, что с его помощью хотя бы овладею языком.

Управился я довольно быстро. Письменные формы человеческих языков до нелепого просты, ибо почти полностью состоят из слов. По первой же статье я сделал полную интерполяцию данной письменности, заодно узнав о прикосновении, которое поднимает настроение и помогает в отношениях. И еще я понял: оргазм – крайне важная штука. Мне показалось, оргазм у людей является чем-то основополагающим. Возможно, в нем состоит единственный смысл существования на этой планете. С помощью оргазма ее обитатели, вероятно, обретают просветление, на несколько секунд высвобождаясь из кромешного мрака.

Но читать не означает говорить, а новое голосовое оборудование у меня в глотке и во рту по-прежнему ощущалось как застрявший кусок пищи.

Я поставил журнал обратно на полку. Рядом тянулась тонкая вертикальная полоска отражающего металла, которая позволила мне взглянуть на себя. У меня тоже оказался выпирающий нос. И губы. Волосы. Уши. Столько наружного. Ни дать ни взять лицо наизнанку. Плюс огромный желвак по центру шеи. Очень густые брови.

В голове всплыла вводная информация, полученная от кураторов. Профессор Эндрю Мартин.

Мое сердце забилось от внезапной паники: вот кто я теперь. Вот кем я стал. Чтобы успокоиться, я напомнил себе: это временно.

В нижнем ряду журнального стенда были газеты с фотографиями. На некоторых я снова увидел улыбающиеся лица, а на других – мертвые тела на фоне разрушенных строений. Рядом с газетами оказалось несколько географических карт, среди них – «Карта дорог Британских островов». Видимо, я на Британских островах. Я взял карту и попытался покинуть здание.

Человек за стойкой повесил трубку.

Дверь оказалась закрыта.

В голове всплыли очередные сведения: колледж Фицуильям, Кембриджский университет.

– Черта с два ты уйдешь, – сообщил человек, чьи слова я начинал понимать. – Полиция едет. Я заблокировал дверь.

Тут, к его изумлению, дверь передо мной открылась. Я вышел наружу и услышал вдалеке сирену. Прислушавшись, я понял, что источник звука находится всего в трехстах метрах от меня и быстро приближается. Я побежал, стремясь как можно скорее удалиться от дороги и подняться по травянистой насыпи к другой плоской поверхности.

По пути мне попадалось множество неподвижных грузовых машин, расставленных в геометрическом порядке.

Какой странный мир. Конечно, со стороны все миры кажутся странными, но этот, пожалуй, перещеголял остальные. Я пытался найти его сходство с другими мирами. Говорил себе, что здесь все тоже состоит из атомов и что эти атомы функционируют в точности так, как им положено. Движутся навстречу друг другу, если между ними есть расстояние. И отталкиваются друг от друга, если расстояния нет. Это базовый закон мироздания, и он применим ко всему, даже здесь. Что утешало. Приятно знать, что, в какой бы точке Вселенной ты ни находился, малые сущности остаются неизменными. Притяжение и отталкивание. Непохожесть видит лишь тот, кто смотрит недостаточно внимательно.