Впиваюсь ногтями ему в грудь, забыв про его рану… но хриплый болезненный стон напоминает о ней, и я тут же отстраняюсь. И Конор не противится. Ощущаю, как мои щеки пылают, а жар от огня в камине заставляет их гореть еще ярче. Распухшие губы моментально пересыхают без его влажных поцелуев, и я пробегаюсь по ним кончиком языка, утоляя потребность вновь ощутить вкус этого варвара. Несмотря на причинённую ему боль, Конор не отрывает от меня взгляда и не позволяет слезть со своих коленей.

– Нужно обработать… – от перевозбуждения мой голос осип и застревает в напряженном горле.

Дикарь слегка приподнимает меня и скидывает на кровать, а сам, тяжело поднявшись на ноги, выходит из комнаты неуверенной походкой. Он слаб. Как бы он ни старался это спрятать от меня, я вижу. Хотя сейчас именно тот момент, когда я могла убежать, и всё предоставляло мне эту возможность… но почему-то я этого не сделала… Более того, я сама вернулась за ним в дом, как верная собачка за хозяином.

Прежней Ады больше нет и не будет… Но присутствующий в моем сердце Говард все же не дает окончательно забыть, кто я, и что я должна вернуться домой… к нему. Смогу ли я вернуться к прежней жизни? Смогу ли принять нежного Говарда после дикого зверя? Не знаю… Знаю одно: сейчас я не могу оставить Дикаря одного… и не знаю почему. Даже не хочу себя об этом спрашивать. Просто делаю то, что считаю нужным в данный момент, а последствия… А последствия буду разгребать потом…

Я тяжело вздыхаю, стараясь заглушить в себе взбунтовавшийся отряд мыслей. В этот момент Конор возвращается в комнату с новой бутылкой, и вручает ее мне вместе с чистой тряпкой, похожей на марлю.

Он садится на кровать и демонстративно расправляет свою грудь. Я вновь опускаюсь перед ним на колени и, намочив тряпку содержимым из бутылки, невольно морщусь: крепкий запах спирта вперемешку с еловым ароматом ударяет прямо мне в нос. Но, постепенно привыкая к «благоуханию», я начинаю аккуратно промакивать рваные борозды на его коже.

Слегка отодвинув меня в сторону, Конор наклоняется и, взяв бутылку, поливает прямо из нее себе на грудь. А из его рта вырывается рычание, и губы мгновенно искривляются в неприятном оскале. Не медля ни секунды, он алчно припадает губами к горлышку и запивает свою боль. На что я лишь отрицательно качаю головой, глядя на него исподлобья.

– Алкоголь лишь на время заглушит твою боль, а после будет только хуже, – ворчу себе под нос и промакиваю его грудь более интенсивно.

Конор захватывает мой подбородок большим и указательным пальцем и слегка задирает мне голову. Его глаза как крепкий кофе с коньяком – опьяняют разум и будоражат кровь. Не люблю кофе, но глядя в бездонный взгляд Дикаря, я чувствую себя настоящей кофеманкой, которой необходима очередная порция этого бодрящего напитка.

Конор вырывает меня из странного гипноза, поднеся к моим губам бутылку, из которой доносится резкий запах, что вновь ударяет мне глубоко в нос.

Я брезгливо морщусь и тут же отдергиваю лицо.

– Я не буду пить это гадкое пойло, – огрызаюсь я.

– Ук [Пей], – жестко приказывает Дикарь.

– А если не буду? Заломаешь и зальешь в глотку силой? – я сдвигаю брови, устремляя взгляд прямо на варвара.

Он слегка подается вперед и ухмыляется, скользя шероховатыми пальцем по моей губе.

– Ниш каль таку минага [Твои губы как черника], – пристально смотрит на них, очерчивая пальцами контур, и снова подносит эту чертову бутылку к моему лицу.

– Ук [Пей], – на этот раз в его голосе я не слышу приказа, лишь просьбу. Я перевожу на него недовольный взгляд, и даю согласие, приоткрыв рот. Он подносит горлышко еще ближе – я обхватываю его губами и слегка задираю голову назад, опрокидывая в себя горькое содержимое. Огненная жидкость мгновенно обжигает меня изнутри, и я отстраняюсь от бутылки, с трудом подавляя кашель. Мне приходится зажать ладонью рот и, подняв брови домиком, я смотрю на Дикаря снизу вверх, замечая, как его окровавленная грудь слабо содрогается от тихого смеха.

– Акичита вин [Воинственная женщина],– горделиво говорит Дикарь низким басом и делает очередной глоток мерзкого пойла. Но я опять выхватываю у него бутылку и незамедлительно поднимаюсь с колен – теперь я возвышаюсь над Конором. Только обрадоваться своей маленькой победе я не успеваю. Он, не теряя возможности, по-хозяйски запускает мозолистую ладонь мне под рубашку, обжигая своими требовательными прикосновениями обнаженную кожу ягодиц.

– Убери руки! – я шлепаю по его наглой руке и раздражённо отдергиваю её от себя.

У него в мыслях есть хоть что-нибудь кроме сексуальных домогательств!?

– Встань и повернись спиной! – командую я, но моя решительность начинает таять, когда из груди Конора вырывается раскатистый смех, который он явно не может сдержать. Даже несмотря на то, что этот смех причиняет ему дискомфорт.

– Я сказала что-то смешное? – рычу на него, не скрывая своего раздражения. – Так, моему терпению пришёл конец! Либо ты разворачиваешься и я обрабатываю твою спину, либо я ухожу…

Но договорить я не успеваю. Его руки ловко обвивают меня за талию, и в следующее мгновение я оказываюсь у него на коленях. Замираю, неотрывно глядя на его жесткие губы, а когда он их облизывает, невольно сглатываю. И, чтобы не утонуть в ненормальном желании прикоснуться к ним, я вздёргиваю подбородок, пытаясь вложить в свой взгляд холодное безразличие. Сейчас он изрядно пьян, и, чтобы не спровоцировать его, я судорожно прикидываю варианты в голове, как мне аккуратно выбраться из объятий этого взрывоопасного мужчины.

– Я устала и хочу спать…

– Уачин уо [А я хочу тебя], – пылко шепчет Дикарь и, сдернув рубашку с моего плеча, впивается грубым поцелуем в ключицу, вырывая из моей груди стон. Господи, я когда-нибудь закончу эту чёртову перевязку?! Это какой-то эротический кошмар, из которого я уже сама не хочу выбираться. И всё из-за него. Он будто околдовал меня, опоил зельем, и сейчас я снова на грани исступления. Конор так страстно вжимает меня в себя, клеймя горячим языком по коже, что отнимает своим жаром последнюю возможность сохранить шаткое самообладание… Я неосознанно начинаю ёрзать на коленях Конора, и, упершись в его каменную эрекцию, ощущаю, как каждый рецептор в моем теле мгновенно пронзают тысячи электрических разрядов. Он издевается надо мной, дразнит, мягко прикусывая зубами и слегка оттягивая кожу. Уже сама выгибаюсь навстречу его ласкам, больше не в силах сдерживать участившееся дыхание. С каждым вздохом во мне все ярче вспыхивает желание, что мучительно разливается внизу живота приятной истомой.

– Я не думала, что ты воспримешь мои слова в таком смысле, – голос бабушки Тисы окатывает меня, словно кипяток. Я тут же отталкиваю Дикаря и спрыгиваю с его коленей.

– Деточка, ему нужно окрепнуть, прежде чем поддаваться плотским утехам.

Я пытаюсь выдавить хоть слово в свою защиту, но в груди так сперло, что я молча сгораю со стыда. Лишь мои щеки пылают огнем, и теперь единственное, чего я хочу, – провалиться сквозь землю…

Не дожидаясь моего ответа, Бабушка Тиса выходит из комнаты, но легче мне от этого не становится. В груди разливается неприятное жжение… И, кинув тряпку в лицо Конору, я пулей вылетаю следом за ней.

– Закончила перевязку? – как ни в чем не бывало спрашивает Тиса.

– Бабушка Тиса, то, что вы видели… – я запускаю пальцы в волосы. – Это…

– Деточка, о чем ты? Я ничего не видела, – старушка продолжает возиться на кухне.

Я непонимающе смотрю на Тису, пытаясь разгадать причину её странного поведения.

– Доделай перевязку и уложи своего спасителя на боковую, я сегодня устала, – равнодушно продолжает бабушка.

– Х-хорошо…

В растерянности, я бреду обратно в комнату… к этому развратному животному. И, заметив довольного Конора, распластавшегося на кровати, я мгновенно вспыхиваю от яркого чувства злости к нему.

– Вставай! – выпаливаю я, даже не стараясь скрыть своего раздражения. Он поставил меня в неловкое положение. Ещё и перед кем! Несносный зверь с повышенным либидо, а я идиотка, позволившая ему овладеть собой!

Я подхожу ближе и, подняв тряпку, выжидающе упираю руки в бока, всем видом показывая ему своё недовольство, на что уголки его губ подрагивают и лениво поднимаются вверх. Но Дикарь выполняет мою просьбу и медленно присаживается на край кровати. Я тут же приступаю к обработке ран. Не церемонясь, дезинфицирую израненную грудь и спину, а затем начинаю перевязывать бинтом, не обращая внимания, как из его мощной груди вырываются редкие стоны.

– Потерпишь! Как в постель тащить, так ты здоров, а как боль потерпеть – скулишь, – бурчу себе под нос, смахивая с лица выпавшую прядь волос. Замечаю, как он смотрит на меня с затаенной усмешкой. Но хотя бы руки больше не распускает. – Меня здесь держит только то, что ты спас мне жизнь… Как только отблагодарю тебя, я вернусь домой! Ты понял меня? – заканчиваю перевязку и отстраняюсь от него.

Молчит. Только густые брови искажают лицо хмурой гримасой. А в следующее мгновение он хватает меня руками и заваливает на кровать.

– Истима йо [Спать], – прибивает он своим хриплым басом. И, только приняв горизонтальное положение, я понимаю, насколько устала. Cил отбиваться больше нет.

Почувствовав мое расслабление, он с шипением устраивается на боку поудобней и, притянув меня ещё ближе, зарывается в мои волосы.

Чувствую, как локоны цепляются за его жесткую бороду, а затылок опаляет жаркое дыхание Конора, отчего мне становится немного не по себе. Шея и затылок мои самые слабые места, а уж с таким необузданным мужчиной все ощущения усиливаются во сто крат. Но последние события вымотали меня до изнеможения, и я отдаюсь во власть сна…

Глава 18

От удушающего жара я не могу даже пошевелиться, дыхание даётся с трудом и каждый вдох отдается паникой в моём сознании. Ощущение, что я в самом пекле вулкана. Но чужие хриплые стоны и шероховатая ладонь на моем бедре прогоняют остатки тяжёлого сна.

Я с трудом выбираюсь из рук Дикаря и отскакиваю на край кровати. Судорожно хватаю ртом воздух, который мне жизненно необходим после горячих объятий, и замечаю, что рубашка на мне влажная и прилипла к телу. Подбегаю к окну и, раздвинув плотные шторы, жмурюсь, когда спальню заливает яркий солнечный свет.

Проморгавшись, я оборачиваюсь, чтобы осмотреть Конора, но потрясённо замираю, разглядывая его пальцы с запекшейся на них кровью, которыми он с силой сжимает простыню и стонет, стискивая зубы до скрипа. На измученном лице выступают крупные капли пота, а на влажных бинтах кое-где заметны бурые пятна просочившейся крови.

Подойдя ближе, я вижу, что он насквозь мокрый, и всё, что касалось его тела,– тоже, включая мою рубаху… Дотрагиваюсь до его лба и тут же отдергиваю руку. Кипяток. С такой температурой обычно люди не выживают.

Не медля ни секунды, я выбегаю в главную комнату и кричу:

– Бабушка Тиса!

Тишина.

Вот когда она нужна, ее нет! Бегу на кухню – и там никого. Хватаю первую попавшуюся тряпку и, намочив ее холодной водой, возвращаюсь в комнату.

Прикладываю ко лбу Конора, чтобы хоть как-то облегчить его состояние. Думаю, если сейчас поставить градусник, то он закипит как чайник, а ртутный столбик мгновенно взорвется. Нужно срочно найти бабушку Тису.

Я поднимаюсь с кровати, но Дикарь слабо хватает меня за руку… и останавливает хриплым голосом:

– Не уходи…

До меня не сразу доходит, что я понимаю его речь, но когда осознаю это, сердце болезненно сжимается, словно острые, как иглы, шипы прокололи его насквозь.

В полной растерянности, я сажусь на край кровати и стискиваю его влажную ладонь руками.

– Что ты сказал? – переспрашиваю, чтобы убедиться, не сошла ли я с ума.

– Я хочу… – он сглатывает и с усилием продолжает, – чтобы ты осталась. – Его глаза закатываются, словно в бреду, и он снова отключается.

Я незаметно высвобождаю свою руку. У меня нет сил наблюдать, как человек пропадает от лихорадки. Ему нужна помощь и как можно скорее. А шаманские способности Тисы – единственное, что сейчас спасет Конора.

Выбегаю на улицу, жадно хватая ртом свежий воздух. Вид у меня, конечно, непрезентабельный, но мне нужно найти старушку.

– Бабушка Тиса! – кричу с крыльца, оглядываясь по сторонам, потому что не знаю, куда податься. – Конору плохо! – не прекращаю кричать в надежде, что меня хоть кто-нибудь услышит, но всё тщетно.

Спускаюсь по ступеням, чувствуя мелкую дрожь в ногах, но я стараюсь не обращать на это внимания, и быстрыми шагами направляюсь вдоль улицы.

В деревне будто все вымерли – никого. Делать нечего, и я иду в единственный знакомый мне дом – жилище вождя.

Бесцеремонно забежав внутрь, я тут же замираю на месте, ощущая сухое, палящее чувство неловкости. За большим обеденным столом, кажется, собралось всё поселение, которое моментально обращает всеобщее внимание на меня. Включая и самого вождя. Старик пристально смотрит мне в глаза и, не выпуская изо рта большую чёрную трубку, оценивающе скользит взглядом по моему внешнему виду. Смущение не заставляет себя ждать и обдает жаром мои щеки, отчего, переминаясь с ноги на ногу, я старательно оттягиваю окровавленную рубашку вниз, пытаясь скрыть обнажённые ноги.

– Конору плохо, – бормочу осипшим от волнения голосом.

Шаманка перекидывается парой фраз с вождём и не спеша поднимается из-за стола, направляясь в мою сторону.

– Что случилось, маленькая? – В попытке идти быстрее она поднимает тяжелый подол платья, который мешает ей передвигаться.

– У него сильный жар… Очень сильный.

– Идем, – взяв меня за запястье, она увлекает за собой. Но я сама беру ее под руку, чтобы облегчить старушке спуск с лестницы.

– Бабушка… он говорил…

– И что в этом удивительного? – тихонько посмеивается старушка.

– Он говорил на родном языке. Я понимала его.

Тиса останавливается, и я замечаю, как на ее красивом, хоть и морщинистом, лице расцветает тёплая улыбка.

– Что? Почему вы улыбаетесь?