Глава 7. Неловкий момент у Сильви

Этот номер больше всей моей квартиры!

– Вряд ли, – покачала головой Марин.

– Преувеличиваю, конечно, но кровать огромная.

На нас троих вполне места хватит!

Сильви Грасси взбила подушку и легла на нее, заложив руки за голову.

– А я в серединке! – воскликнула ее девятилетняя дочь Шарлотт. – Как мне повезло!

Шарлотт Сильви воспитывала одна, и первые два года жизни девочка спала с мамой на двуспальной кровати. Родители Марин были в ужасе. Когда Марин попыталась им объяснить, чем руководствуется Сильви, то вспоминала, что вопрос о младенцах и сне был в семье запрещен, и ей пришлось смиренно слушать рассуждения обоих родителей об избалованных детях.

Шарлотт обняла мать и крестную, спрыгнула с кровати и побежала рассматривать мраморную ванную, а Сильви продолжила обрабатывать Марин:

– Он абсолютно необязателен. Ты у него всегда на последнем месте. Всегда! И вообще он должен тебя еще раз свозить на уик-энд.

– Сильви, я не примадонна, – ответила Марин, поворачиваясь к подруге и приподнимаясь на локте. – Со мной не надо нянчиться. У него очень ответственная должность – одна из самых важных в округе. И я знаю, что у него все время дел выше головы. У преподавателей тоже так… всегда надо проверять работы, готовиться к занятиям, печатать статьи. Мы сами выбираем себе профессию и должны отдавать ей все силы. – Марин хотела увести разговор от Антуана и потому поделилась новостью: – К тому же сегодня его вызвал комиссар. Ночью в Эксе случилось убийство.

Сильви села и глянула в сторону ванной, где слышно было, как говорит сама с собой ее дочь.

– Убийство? Кого убили? Где? – спросила она.

– Вот это самое главное. В университете.

– Что?

Марин кивнула. К счастью, она не знала подробностей, поскольку любовь подруги к сенсационному всегда ее отталкивала. Она относила это свойство к тому, что Сильви все новости узнавала не из газет, а по телевизору.

– Марин! Подробности!

– Больше ничего не знаю.

– Марин, да брось! Ты же там работаешь. Где это было?

Сильви преподавала историю живописи и фотодело в школе изящных искусств, на другом конце города.

– Ну ладно. Антуан сказал, что это не на юридическом факультете, к счастью, а на теологическом, в здании Жюля Дюма.

Сильви спрыгнула с кровати, подбежала к ночному столику и стала рыться в сумочке, ища сигареты, но вспомнила, что они в номере для некурящих и рядом Шарлотт. У Сильви было жесткое правило: при дочери не курить.

– Сильви, что случилось? – спросила Марин. – Ты кого-то знаешь на теологическом факультете?

Сильви замотала головой.

– Нет-нет. Никого, – пробормотала она. – Слушай, а как там твоя мама?

– Нормально. Я ей сразу позвонила, как поговорила с Антуаном. Она знает не больше нашего.

Марин показался странным такой внезапный интерес Сильви к мадам Бонне. Они с Сильви друг друга недолюбливали. Мать Марин считала Сильви развратной и себялюбивой. Сильви полагала, что мадам, или доктор, Бонне – холодная и суровая мать, погруженная в свои дела и потому игнорирующая (как считала Сильви) нерешенные и болезненные проблемы.

– Так что сама видишь, почему Антуан должен был уехать, – закончила Марин. – К тому же он любит свою работу.

– А тебя? Он хоть раз сказал, что любит тебя?

Сильви вертела в руках пачку и думала, не выскочить ли быстренько покурить. Никогда ей не был нужен никотин так, как сейчас…

– Девятнадцать из двадцати! – ликующе завопила Шарлотт, вбегая в комнату и прыгая на кровать. Мать и крестная зашлись в хохоте, увидев, что карманы свитера набиты мини-флакона ми шампуня и лосьона для рук.

Шарлотт обернулась к крестной, обхватила худощавое лицо Марин пухлыми ладошками:

– Марин, как ты думаешь, у них сегодня паста есть в ресторане?

Марин погладила девочку по голове и попыталась улыбнуться, радуясь, что Сильви настояла на своем приезде в Крийон-ле-Брав, как только услышала, что Верлак не вернется. Но у нее в голове еще звучал голос Антуана. Сильви Марин не сказала, что Варлак говорил с ней кратко и быстро, и слышно было, как ему не терпится закончить разговор.

– Наверняка там какая-нибудь паста найдется, – ответила Марин. – А если нет, то ресторан настолько хорош, что шеф тебе сделает такое блюдо, какое ты захочешь.

Шарлотт вздохнула и опустила голову на подушку, глядя в потолок.

Сильви подошла к мини-бару и достала бутылочку белого вина. Вытащив из сумочки миниатюрный штопор (он висел на связке ключей), открыла вино, показав Марин, что ей тоже сейчас нальет.

– Я за него заплачу, ты не волнуйся! – сказала Сильви.

Для Шарлотт она нашла яблочный сок. Девочка уже перебралась на пол и сортировала добытые в ванной флакончики на три группы: «красивые», «симпатичные» и «противные». Сильви сделала большой глоток и посмотрела на себя в зеркало, надеясь, что ни дочь, ни лучшая подруга ее мыслей сейчас не прочтут.

Глава 8. Утешительная еда

В ресторане какой-то ничем не примечательной гостиницы шестидесятых возле центра Перуджи Джузеппе Роккиа, согнувшись над тарелкой пасты с кабанятиной под соусом, насладился ароматом еды и посыпал ее пармезаном. Он приходил сюда ужинать раз или два в неделю – ему был приятен интерьер, отделанный мягким деревом, а еще за рестораном находилась парковка, подходящая для его «Мерседеса». Он больше обычного потратил времени на чтение неожиданно обширного списка вин и наконец выбрал каберне с гор Альто-Адидже. Имя виноторговца звучало скорее как австрийское, а не итальянское. Вино также вполне подходило к изжаренному на углях карпу – Роккиа сказали, что рыбу только что поймали в расположенном поблизости озере Лаго Тасименто, – которого он заказал себе на второе. Будучи человеком нетерпеливым, он решил между пастой и карпом позвонить Бернару Родье. Ему нравилось, когда есть чем заняться во время ужина в одиночку, а поскольку он был занят телефоном, то был уверен, что фанаты и доброжелатели оставят его в покое.

Родье ответил после первого гудка. Его обычно густой актерский голос дрожал от волнения.

– Джузеппе?

– Да, Бернар.

Роккиа раздражало, что Бернар всегда задает этот вопрос, хотя видит его номер.

– Ты слышал? Жоржа убили! Сегодня ночью или под утро.

Джузеппе Роккиа отложил полотняную салфетку и подался вперед.

– Бернар, медленнее и отчетливее. У тебя очень взволнованный голос. Мне показалось, будто ты сказал, что убили Жоржа Мута?

– Именно это я и говорю! Убили у него в кабинете! Больше я пока ничего не знаю. Даже не знаю, как его убили.

– В кабинете? Но где же…

– Не волнуйся, у меня.

Роккиа испустил вздох облегчения.

– Бернар, ты ничего не должен говорить. Ничего, понимаешь?

– Да понятно. Но ведь произошло убийство! Что, если убийца ищет…

– Тише! Ты где сейчас? Тебя никто не слышит?

– Нет, я дома.

– Вот пусть этим занимается полиция. Бедняга Жорж наверняка просто под руку подвернулся. Скорее всего, воры искали деньги, а Жорж попытался с ними подраться.

– Но мы же подозреваемые! – не унимался Родье.

Джузеппе Роккиа засмеялся:

– Уточнение: ты подозреваешься в убийстве. А я нет, я в Перудже.

Принесли карпа, и Джузеппе постарался выкинуть из головы хныканье Бернара Родье. Мута больше нет, и вскоре Роккиа станет владельцем той прекрасной квартиры на площади Четырех дельфинов, такой удобной в дни оперного фестиваля в Эксе. Он уже знал, кого пригласит, если только она сможет так надолго уехать от мужа.

Он положил в рот кусочек карпа и удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

Бернар Родье никак не мог привыкнуть есть в одиночестве, особенно по вечерам. Он включил телевизор, попал на какое-то шоу с неизвестными актерами и выключил, не пытаясь даже смотреть другие каналы. Подошел к кухонному радио – бывшая жена позволила ему забрать его из их бывшего дома, и включил «Франс мюзик». Какая-нибудь классика сейчас бы подошла.

День выдался тяжелый. Мута нашли мертвым, а этот прокурор с резким голосом настаивал на его присутствии в университете на следующее утро, будто его подозревают. А почему полиция не позвонила Джузеппе?

Тут он сообразил, что Джузеппе редко сообщает номер своего сотового, так что полиция могла звонить ему только на домашний, а Бернар не сомневался, что доктор Роккиа в доме бывает нечасто. Родье подумал, что лучше всего будет просто держаться от этого дела подальше. Он поможет полиции, как посоветовал Роккиа, но и только. Лишней информации не даст. А встречу в Национальной библиотеке отложит на потом.

Он открыл морозильник, зная, что свежей еды в холодильнике мало. После двадцати шести лет семейной жизни он совершенно не умел покупать продукты, вспоминал о них, когда магазины были уже закрыты, и все еще был очень неорганизован. Потому неделю назад съездил в «Пикар» и набрал на сто евро того, на чем специализируется эта сеть: замороженных деликатесов. Выбор был достаточно широк, и Родье постарался закупить достаточный набор рыбных, мясных и овощных блюд. Для мяса сегодня уже поздно. Для рыбы не было белого вина, да и хотелось чего-нибудь более существенного. Он повернул этикеткой к себе порционную коробочку. Это оказалась паста карбонара: отличный выбор для вечера, тем более что в буфете имелось полбутылки дешевого бордо. Бернар Родье в винах не разбирался и бордо купил ради названия, а еще потому, что считал, будто стакан красного вина полезен для здоровья. Или там про два стакана было?

Раздался знакомый теперь звонок микроволновки; Родье вытащил пластиковый контейнер и вывалил его содержимое в глубокую тарелку. По радио играли «Вариации Гольдберга» Баха, и он сел к столу, чувствуя некоторую успокоенность. Волноваться ему было не о чем, а после смерти Мута снова появилась возможность занять пост дуайена: совершенно логично было бы выбрать усиленно работающего профессора, опубликовавшего целые тома о религиозном ордене цистерианцев.

Он улыбнулся, представив себе, как сидит в кабинете Мута, звонит в «Пикар» и заказывает по телефону недельный запас продуктов, указывая престижный адрес на площади Четырех дельфинов.

Глава 9. Наречение имен

– Я умираю с голоду!

– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

Янн удивленно посмотрел на Тьери:

– А ты есть не хочешь? Уже почти девять утра.

– Меня мутит.

Янн открыл маленький холодильник и заглянул внутрь:

– Это потому, что ты ничего не ел.

– Не в этом дело, – вздохнул Тьери. – А в том, что мы с тобой подозреваемся в убийстве.

Янн засмеялся, повертел в руке баночку малинового джема, поморщился, увидев на джеме толстый слой зеленой плесени.

– Этот мелкий живчик – псих. А здоровенный регбист, комиссар, нас не подозревает. Это по его физиономии видно. Так что волноваться тебе не о чем.

– Как у тебя получается быть таким спокойным? – спросил Тьери, посмотрев на приятеля. Тот уже сидел на софе, держа биографию какой-то рок-звезды.

– Мы только проникли в помещение… это ерунда по сравнению с убийством. И об этом нашем проступке быстро забудут, вот увидишь.

– А как ты думаешь, кто это сделал?

Янн отложил книгу и встал, начал ходить по комнате.

– Вопрос интересный. Кражу я не рассматриваю, поскольку в этом мерзком кабинете красть было нечего. Разве что…

– Что? Картину со святым Франциском? Так если убийцам она была нужна, почему они сбежали без нее?

– Да нет, глупый, – засмеялся Янн. – Ваза Галле, которую я видел. Но эту гипотезу мы отбрасываем, потому что ваза осталась на месте, а я не думаю, что человек может убить ради произведения искусства и забыть это самое произведение забрать. Особенно, друг мой, если это религиозная мазня конца девятнадцатого века.

Янн подошел к книжной полке, снял какую-то книгу, открыл ее наугад и сделал вид, что затягивается трубкой.

Тьери засмеялся:

– Отлично, тогда назови мне подозреваемых.

Янн поднял указательный палец:

– Бернар Родье, дорогой мой Уотсон, и наша любимая пышногрудая Анни Леонетти.

Тьери потрясенно уставился на приятеля.

– Смотри, что они на этом выигрывают, – сказал Янн. – Квартира, за которую можно умереть: на лучшей площади и без того невероятно дорогого Экс-ан-Прованса плюс к тому пожизненная должность. И неплохо оплачиваемая, учитывая пожертвование Дюма.

– Да, понимаю твою мысль. Это как для нас – стипендия Дюма.

– Н-ну, – протянул Янн, – не совсем так. А еще есть Джузеппе Роккиа…

– Это вряд ли, – перебил Тьери. – Он живет в Перудже.

– Посмотри на карту. Оттуда день пути на машине. Мы нашли Мута в два часа ночи. Это значит, что Роккиа мог убить дуайена после приема, потом всю ночь ехал к себе в Перуджу. Вижу, как он сейчас сидит в своем любимом кафе на любимой площади, ровно в девять утра, как в любой другой день.

Тьери пожал плечами и почесал в затылке.

– Ладно, а Одри Захари?

Он хотел внести свой вклад в список подозреваемых.

– А что она на этом выигрывает? – спросил Янн.

– Хм… может, любовная ссора? Ты видел, как она с ним кокетничала на приеме.

– Это возмутительно. Она втрое его моложе!

– Я вижу, ты эксперт. – Тьери откинулся на спинку стула, потер живот. На самом деле ему очень хотелось есть, но он сильно нервничал. – Послушай, Янн. Я думаю, тебе нужно сказать судье, что ты не все время был со мной в пабе.

Янн нервозно рассмеялся:

– Ну, Тьери, спасибо!

– Я просто считаю, что надо поступить честно!

– А я честно. У меня голова пошла кругом от вина и пива, и я вышел прогуляться. Прошелся по улице Италии и облевал пальму в кадке, потом заснул на скамейке напротив Сен-Жан-де-Мальт. Минут сорок меня не было?

Тьери нервно теребил бахрому покрывала на кресле.

– И ты меня оставил одного на все это время с теми американками.

– Ты слишком стеснителен с девушками. Я тебе одолжение сделал. А вернувшись, я уже был в приличном виде, верно?

Тьери кивнул, потирая живот.

– Кажется, в буфете есть сушеная паста.

Янн встал, посмотрел на друга.

– Ты еще скажи, что это «Де секко».

– Это «Де секко».

Янн потер руки, открыл дверцу, взял знакомый синий пакет с любимой пастой.

– Ты меня действительно слушаешь!

– Так она же в самом деле отличная, – сказал Тьери, запуская пальцы в волосы в деланом смущении.

– А соус? Соус у нас есть?

– И опять тебе повезло. Соуса нет, но есть дядина бутылка оливкового масла. Она у меня под кроватью, я ее сберег.

Янн побежал в спальню Тьери, опустился на колени и пошарил под неубранной кроватью.

– Того дяди, у которого оливковый сад в Аллоше? – спросил он оттуда.

– Ага! Насыщенный вкус историй Марселя Паньоля – по крайней мере, так дядя говорит.

Найдя шлепанцы и одну кроссовку, Янн в конце концов добрался до оливкового масла и прижал бутылку к груди.

– Только вина у меня не спрашивай, – сказал Тьери, вставая, чтобы помочь.

– Печаль, печаль.

– Прости, что с пастой так вышло, – сказал Марсель Фо, убирая посуду.

– Не так уж это было плохо, – возразила его жена.

– Ты очень добра, но она была переварена, а я знаю, как корсиканцы трепетно относятся к пасте.

– Честно говоря, я даже и не заметила. А дети вообще ее заглотили, не жуя. Кстати, где они научились добавлять в нее кетчуп?

– В доме моих родителей, – ответил Марсель, наливая жене чашку травяного чая.