Глава четвертая

Вот это вопрос.

Сердце бухает о ребра, ладони потеют, но я не смею пошевелиться, чтобы обтереть пот о платье. Закари так пристально смотрит на меня, что душа начинает метаться внутри тела, она не может найти выхода, как и я. Смотря в глаза этого человека, я знаю одно – правду ему говорить нельзя. Кто бы знал, как я желаю переложить эту ношу на чужие плечи, но плечи Закари Келлера для этого максимально не подходят.

Отвожу взгляд в сторону, смотрю в окно и решаю сказать часть правды, ту, за которую ни мне, ни сестре не будет грозить смерть.

– Для того, чтобы выжить, – в итоге тихо произношу я.

Машина набирает скорость, и я немного вдавливаюсь в сиденье. Уже отвыкла от быстрой езды, в основном все вылазки проходили в городах, а там загруженные хламом дороги не способствуют скорости.

До слуха доносится смешок Закари, и я ещё сильнее вжимаюсь в сиденье. Кто бы знал, как меня беспокоит сейчас мой внешний вид. Даже будучи в шикарном платье, при макияже и прическе, я не смею и думать начать заигрывать с Закари и хоть как-то вызвать его интерес. Больше всего желаю, чтобы его заинтересованность моей персоной и вовсе пропала.

– Если тебе удалось провести вокруг пальца Зейна, то не думай, что…

Он не договаривает. Машина резко виляет влево, и я практически сваливаюсь с сиденья. Закари оборачивается к водителю и спрашивает:

– Что там?

Водитель не отвечает, ещё раз сворачивает налево, шины свистят, и мы врезаемся во впереди стоящий автомобиль, мотор глохнет. Вскрикиваю и практически перелетаю через сиденье. Гудок машины звучит как призыв к пиру для зараженных. Что произошло? Закари проверяет водителя, голова которого покоится на руле и вызывает весь этот шум.

– Свернул шею, – сообщает он, перевешивается вперед, пытается завести машину, но она больше не движима, мотор молчит.

Я, конечно, хотела, чтобы разговор с Закари подошел к концу, но не думала, что всевышний услышит меня и тем более поможет.

– Выходи, – говорит Закари, и я моментально всовываю руки в рукава его пиджака.

Я хотела бы переобуться, но времени нет, со стороны, куда изначально направлялась машина, бегут зараженные. Я их не вижу, туман не позволяет, но безошибочно слышу голодную толпу. Они издают ужасающие звуки, а шлепанье босых ног по асфальту и вовсе посылает дрожь по рукам.

Единственное, что я успеваю сделать, так это скинуть туфли и закинуть себе за спину рюкзак. Его потерять я не имею права. Если в один из оговоренных полковником дней я не выйду на связь, то Лекса, Лари и дети будут мертвы.

– Оружие? – в надежде спрашиваю я Зака.

– На встречу с президентом не принято приносить пистолеты и ножи.

– А в машине?

– Пусто.

Выбираюсь из машины, и не понимаю, куда мне бежать, дорога словно проходит посреди парка, слева и справа деревья.

– Туда, – указывает Закари, и я тут же срываюсь с места.

Бежать по асфальту босиком не сложно, но стоит нам очутиться между деревьев, как я вскрикиваю от боли в стопах. Мелкие камни и ветки практически рвут кожу, но страх не позволяет появиться мыслям об остановке. Звуки погони за спиной подстегивают перебирать ногами быстрее и быстрее. Преодолеваем полосу деревьев и снова оказываемся на асфальтированном участке дороги.

Чёрт! Тут ничего нет! Негде спрятаться, оружия у нас нет, нужно только бежать, но босиком я далеко не убегу. Оборачиваюсь, зараженные близко, но я успею.

– Стой! – кричу я Закари.

На ходу скидываю рюкзак, достаю свои ботинки и натягиваю их как можно быстрее. Я удивлена, но от Келлера неслышно никаких претензий, он не кричит и не торопит меня, внимательно наблюдая за толпой, которая с каждой секундой неумолимо приближается. Теперь и я их вижу. Максимально быстро перевязываю шнурки вокруг ног, собираюсь закинуть рюкзак за спину, но Закари забирает его, рывком поднимает меня на ноги, и мы продолжаем бежать. Зараженные практически дышат нам в спину, я слышу их смрад. Снова оказываемся между густо посаженных деревьев, отталкиваю руками ветки, но это слабо помогает. Стараюсь не потерять из виду Закари, который бежит справа от меня. Ночь, туман и вездесущие деревья вообще не помогают рассмотреть дорогу перед собой. Ветки хлещут по лицу и от прически ничего не остается. А что, если мы бежим прямо в их логово и скоро станем закусками для голодных зараженных?

Меньше думай, Алекс, больше перебирай ногами!

Не оборачиваюсь, бегу, ветки бьют по лицу, ноги передвигаются с невероятной скоростью. Снова оказываемся на асфальте, дальше забор выше меня ростом.

– Там забор! – кричу я.

– Вижу.

Келлер перегоняет меня, присаживается на одно колено перед высокой преградой, складывает руки на своём колене, не притормаживая подпрыгиваю, отталкиваюсь от его рук ногой, цепляюсь за забор и больно ударяюсь всем телом о металл. Закари подталкивает меня выше, и я практически перелетаю через преграду, мешком падаю на землю. Стону от боли во всём теле, но Закари уже пересёк забор, в который врезаются зараженные, и поднимает меня.

– Ничего не сломала?

– Вроде нет. Но платью конец.

Я практически бегаю по темноте с голой задницей.

– Нам нужно в город, – говорит Закари, и я тут же забываю про порванное платье, которое с трудом, но всё же скрывает некие голые участки моего тела.

– Там их будет ещё больше.

– Вероятно, да. Но там транспорт, а без него мы будем очень долго идти до аэропорта.

Не спорю, потому что на это нет времени. Через забор переваливается первый зараженный, на него тут же падает второй. Срываемся с места и бежим в сторону города, преодолеваем километр, не меньше. Я уже готова выплюнуть легкие, ноги подкашиваются, а горло болит. Но мы оторвались. Надолго ли?

Идем прямо по дороге. Ночь, тишина. Окраина города полностью без света, из-за любого темного уголка на нас могут выпрыгнуть зараженные. Это опасно – разгуливать тут без оружия. Краем глаза замечаю, как Закари закатывает рукава рубашки чуть ниже локтей. Он так пристально всматривается во тьму, словно может там что-то увидеть. Запахиваю пиджак и связываю его внизу живота. Так я хоть как-то прикрываю себя, да и бежать в таком огромном балахоне не очень удобно.

– У третьего дома стоит машина. Если там есть топливо, то берем её.

– И ключи.

Закари бросает на меня мимолетный взгляд и никак не комментирует мои слова. Может, он и умеет заводить машину без них, но не стоит вести себя как заносчивая задница. Кошусь на рюкзак, он висит на плече Закари, надеюсь, рация цела.

Доходим до машины, водительская дверь не заперта. Закари заглядывает внутрь и вытаскивает из бардачка какую-то линейку. Отправляется к баку, открывает его и проверяет.

– Пусто. Идём дальше.

Чем дальше мы проходим, тем больше домов и машин встречаем на своём пути. Иногда распознаю какие-то звуки, но стараюсь не думать о том, кто может их издавать. Если Закари не паникует, то и я не буду. Наверное. Только если самую малость.

Проходит больше часа, а мы так и не нашли ни одной целой машины. У некоторых спущены колеса, у других нет топлива, а у тех, что есть, нелады с чем-то другим. На моё предложение слить бензин, Закари сообщает, что не с любой машины это можно сделать. Можно пробить бак, но от этого будет слишком много шума.

Продолжаем движение вплоть до перекрестка, который полностью завален телами. Вонь тут стоит невообразимая, несмотря на прохладу я слышу жужжание множества мух. Половина тел изглоданы до самых костей. Мы словно забрели в ад, в кормушку для зараженных. Тошнота подступает к горлу, отворачиваюсь в сторону и в первом же доме в окне замечаю свечение, которое тут же исчезает.

– Закари, – зову я.

– Можно просто Зак.

Указываю рукой на окно, которое, в отличие от большинства, не выбито, и говорю:

– В окне был свет. Фонарик или свеча…

Не дослушав меня, Зак направляется в сторону одноэтажного простенького дома. Плетусь следом и подмечаю, что на участке намного чище, чем на соседних. Тут точно кто-то живет. Все окна и дверь целы, но на крыльце я вижу темное овальное пятно, скорее всего засохшая кровь. Глаза уже болят от натуги. Вглядываться сквозь туман непросто, чаще всего от долгого пребывания на улице начинает болеть голова и слезиться глаза.

Зак останавливается перед дверью, поднимает руку и просто стучит. Тихо стучит. Естественно, никто не отзывается.

Зак оборачивается и говорит:

– Там кто-то есть. Будь добра, отойди с линии огня.

Тут же захожу ему за спину. Я не совсем поняла, что такое линия огня, думаю, это место напротив двери.

– Мы пришли с миром, – начинает Зак, оглядываясь по сторонам. – Но если не откроете, боюсь, мне придется сломать дверь, и тогда ваша защита будет уже не столь уверенной.

Тишина. Я уже готова закатить глаза, как слышу шарканье у двери. Зак отодвигает меня ещё дальше, и дверь приоткрывается на пару сантиметров. Из тени на нас смотрит глаз, обрамленный морщинами и седыми ресницами.

– Вы привели их с собой? – хрипит старик.

– Нет, – отвечает Зак.

Глаз хозяина дома прищуривается.

– Хотите меня ограбить?

– Нет.

– Я вооружен.

– А я – нет.

Вот я и выяснила самое популярное слово в лексиконе Закари Келлера.

Дверь открывается ещё шире, и я вижу невысокого очень пожилого мужчину, в его руке двуствольное ружье. Оружие тяжелое и старик, больше не в силах держать его на весу, ставит у двери.

– Опасно тут ходить, – сообщает он неожиданную новость.

Закари не убирает руку, которая преградой не дает мне выйти вперед.

– Мы заблудились. Нам нужна машина.

Старик раздумывает и, хмуря брови, сообщает:

– У Руби есть машина.

– Я был бы рад поговорить с Руби и купить её машину.

Купить, какое далекое от нашей жизни слово. Своровать, вот самое то.

Старик отрицательно качает головой.

– Она не продаст.

– Где она? – спрашивает Келлер.

Старик кивает, чтобы мы вошли, закрывает за нами дверь и запирает её. Чиркает зажигалкой, и слабый свет дает рассмотреть маленькую, неказистую кухню. Старик проходит дальше, мы следуем за ним. Он останавливается в комнате, отодвигает половик и открывает подвал. Там, в отличие от комнаты, есть свет.

– Руби, – говорит старик в дыру в полу, – тут у нас гости.

Старик спускается первым, и только из-за этого я спускаюсь следом. До последнего не могу поверить, что мы нашли живых людей, которые открыли нам двери в свой дом просто так. Зак спускается после меня.

– Молодой человек, закройте дверь, иначе нас могут увидеть.

Зак опускает деревянную панель и поворачивается. Смотрю на него не в силах побороть желание улизнуть отсюда. Как я была наивна, полагая, что два других члена его семьи самые страшные. Здесь, под землей, в слабом свечении лицо Закари похоже на маску, столь неживую и злую… мне жутко от него.

Закари переводит на меня взгляд, и я тут же отвожу свой в сторону.

На импровизированной постели у противоположной стены лежит девушка. Я точно не могу сказать сколько ей лет, может двадцать, может и тридцать. Она вся грязная, точнее, её одежда. Волосы спутались, под глазами круги, на лице пот, хотя в подвале достаточно прохладно. У девушки отсутствует кисть на левой руке и правая нога до колена. На оголенных участках тела видны множество укусов.

Она смотрит на нас по очереди, но словно не видит.

– Дед, кто это?

Голос девушки слабый, она словно говорит из потустороннего мира. Руби больше мертва, чем жива.

– Они ходили по улице и зашли к нам, – отвечает старик и с болью смотрит на девушку.

– Зачем?

– Им нужна машина.

Девушка прикрывает глаза и, кажется, засыпает, но всё же через пару минут её бледные губы шевелятся, и она произносит категоричное "нет".

Зак проходит к Руби, присаживается у её кровати и осматривает укусы, но к девушке не прикасается.

– Как давно? – спрашивает он.

Руби открывает глаза. Она смотрит прямо на Закари, сглатывает ком и сообщает:

– Три недели назад.

– Медицинской помощи ведь не было?

– Нет.

Наступает тишина. Никто не произносит ни единого слова, слышно только тяжелое дыхание Руби.

– У меня к тебе сделка, – серьезно говорит Зак, смотря Руби в глаза. – Ты отдаешь мне машину, а я прекращаю твои страдания.

Ха. По части предложений он явный профан.

– Нет, – шепчет Руби. – Я не умираю.

Закари кивает.

– В этом и есть вся проблема, – спокойно говорит он.

– Что? – спрашивает Руби, и её глаза расширяются.

Я вижу, как её зрачки увеличиваются, а потом уменьшаются. Это как биение сердца.

Зак поясняет, и я подступаю ближе, потому что об этом мне ничего не было известно.

– Ты не умрешь. Слишком много укусов. Слишком. В тебе сейчас находится Т002, видоизмененный вирус. Он не позволит тебе умереть, но и не даст выздороветь. Ты будешь гнить очень долго. И это будет больно.

– Что ты такое говоришь? – спрашивает старик скрипучим голосом.

У Руби на глазах выступают слезы, она морщит лицо, пытаясь сдержать рыдания. Мне тоже становится дурно. Как это бестактно, говорить умирающему, что дальше ей будет только хуже? Бесчеловечно.

– Лучше не будет? – спрашивает она, и в голосе отчетливо слышна надежда.

– Не будет, – говорит Зак.

Девушка закрывает глаза и пытается сдержать рыдания, её лицо морщится в потугах, но всё же несколько слезинок скалываются по вискам и ныряют в спутанные волосы.

Мне так её жаль.

Руби открывает глаза и смотрит только на Закари.

– Ты ученый, врач?

– Всего понемногу.

– Куда вы поедете? – спрашивает она.

– До аэропорта, больше ничего рассказать не могу.

– Там, куда вы направляетесь, есть безопасность?

– Да.

– Я отдам тебе машину, если ты возьмешь с собой деда, – быстро проговаривает девушка.

Старик больше не лезет в разговор, он стоит и с безграничной печалью смотрит на Руби. Его губы дрожат.

– Хорошо, – соглашается Зак.

– Хорошо, – говорит Руби и её тело расслабляется.

– Я не оставлю тебя, – говорит дед и склоняется над импровизированной кроватью Руби.

Закари отходит от девушки, но не сводит с неё пристального взгляда.

Девушка с трудом поднимает руку и кладет её на морщинистую ладонь старика. Она ничего не говорит, ни слов прощания или надежды на будущее. Руби молчит, но в её взгляде столько слов, которые понимают только эти двое. Дед наклоняется к девушке, как можно нежнее обнимает её и, поднявшись, сглатывает ком, так что это слышат все.