Цитаты из книги «SPQR. История Древнего Рима»

Содержание инструкций указывает на явное неравенство граждан. Там было несколько типов рабов, от неплательщиков по долгам, попавшим в ту или иную долговую зависимость, до рабов, скорее всего, захваченных в плен во время набега или войны. Их невыгодное положение проявляется во многих статьях, например, наказание за убийство раба вдвое мягче, чем за убийство свободного гражданина, или раб мог поплатиться жизнью за вину, за которую свободный гражданин мог получить только побои. Однако некоторые рабы могли постепенно освободиться, как становится ясно из упоминания бывшего раба или вольноотпущенного (libertus). Среди свободного населения была своя иерархия. Одна статья подчеркивает различия между патрициями и плебеями, другая — между «собственниками» (assidui), т.е. гражданами, принадлежавшими к одному из первых пяти имущественных классов, и «пролетариями» (без имущества, единственной пользой от которых для государства было производство потомства — proles). Еще одна статья обсуждает дела патронов и клиентов и их взаимоотношения, в которых прослеживается зависимость более бедных граждан от более богатых и их взаимные обязательства. Этот тип социальной связи оставался важным для Рима на протяжении многих веков. Основной принцип отношений «клиент–патрон» состоял в том, что патрон в обмен на защиту и покровительство, финансовое или какое-либо другое, получал от клиента различные услуги, в частности голосование в свою пользу на выборах. Римская литература в дальнейшем изобиловала напыщенными высказываниями патронов о достоинствах таких взаимоотношений, равно как и стонами клиентов об унижениях, которые выпали на их долю ради второсортной похлебки. Правило из «Двенадцати таблиц» распоряжается просто: «Если патрон причинил вред клиенту, да будет проклят». Остается только гадать, что под этим подразумевалось.

Таблицы предлагали разрешение споров при помощи согласованных, обоюдных и публично объявленных процедур, а также способы преодоления разных препятствий на пути урегулирования конфликтов, как практических, так и теоретических.

В античных Афинах, например, в VII в. до н.э. усилия Драконта, ставшего синонимом суровости («драконовские меры»), были направлены на превращение устных правил в писаный закон. За 1000 лет до этого, в Вавилоне, что-то подобное было зафиксировано в кодексе Хаммурапи. «Двенадцать таблиц» были созданы примерно по тому же образцу. Они были весьма далеки от всеобъемлющего законодательства, или, быть может, они никогда и не задумывались как таковые. Если сохранившиеся цитаты достаточно полно отражают общее содержание текста, то в нем, оказывается, не было ничего об общественном, конституционном праве.

«Двенадцать таблиц» являются отличным антидотом против героических выдумок. Исходные бронзовые доски не сохранились. Но их содержание частично уцелело благодаря тому, что римляне относились к этому пестрому собранию правил и норм как к предтече своего знаменитого традиционного свода законов. Текст бронзовых таблиц вскоре был издан в виде свитка и заучивался наизусть в школе, как свидетельствует Цицерон, еще и в I в. до н.э. Даже после того, как эти правила утратили практическое применение, их продолжали переиздавать и редактировать, специалисты разбирали особенности языка и комментировали правовые тонкости, что вызывало раздражение некоторых юристов еще во II в.: им казалось, что их коллеги-книгочеи слишком увлеклись разгадыванием лингвистических загадок в древних наставлениях. Ничто из этих объемистых текстов не дошло до нас в неизмененном виде, но некоторые из них в виде цитат или парафраз обнаруживаются в других, сохранившихся произведениях. Тщательно просмотрев весь этот материал, включая некоторые малоизученные разделы римской литературы, ученым удалось выявить 80 статей из тех таблиц V в. до н.э. Процесс реконструкции был чрезвычайно «технологичным», и до сих пор ведутся непростые споры по поводу конкретного значения той или иной статьи. Исследователям неясно, насколько выборка обширна и репрезентативна по сравнению с оригиналом и насколько поздние римские авторы были точны в своем цитировании. Неизбежно произошла некоторая модернизация текстов: латынь выглядит хотя и архаичной, но недостаточно архаичной для V в. до н.э., и временами изначальный смысл был изменен в соответствии с дальнейшей правовой практикой. В некоторых случаях даже образованные римские юристы не совсем понимали, что написано в «Двенадцати таблицах». К примеру, там есть статья, в которой якобы сказано, что должник нескольких кредиторов, не погасивший в срок задолженность, может быть казнен с последующим расчленением его тела на части в соответствии с долями долга. Многим современным исследователям хотелось бы верить, что это одна из таких неточных трактовок. Тем не менее цитаты из таблиц — ценнейший канал, связывающий нас с серединой V в. до н.э. и непосредственно ведущий нас в дома и семьи с их заботами и представлениями о жизни.

К счастью, достаточно много фрагментов оказалось на своем месте, и они с уверенностью сообщают нам, что решающие перемены в жизни Рима начали происходить в IV в. до н.э. в поколение Барбата и Аппия Клавдия Слепого и их непосредственных предшественников. И что последующие события, как бы ни было трудно точно обрисовать их в деталях, создали матрицу римской политической системы, которая работала многие столетия как внутри государства, так и вне его.

Одним из самых информативных источников являются около 80 статей, сохранившихся от первого письменного свода правил и норм (или «законов», как торжественно именовали это древние авторы). Свод был составлен в середине V в. до н.э., а уцелевшие в виде цитат фрагменты были затем собраны и восстановлены как единое целое благодаря огромному труду ученых, расшифровывавших их на протяжении нескольких веков. Собрание это известно под названием «Двенадцать таблиц» («таблицы» представляли собой выставленные на всеобщее обозрение бронзовые доски с текстом). Эти таблицы приоткрывают нам небольшое окошко в реальный мир тех древних римлян-республиканцев

Тем не менее конец этого периода совпадает с началом истории и исторической литературы совсем другого качества, близкого к нашим современным требованиям, то есть опирающихся на материалы более подробные, чем четыре строчки эпитафии. Когда за дело написания первого обширного труда по истории Рима принялся сенатор Фабий Пиктор (родился около 270 г. до н.э.), известный своими связями, у него, очевидно, была возможность сохранить услышанные в детстве рассказы очевидцев событий конца IV в. до н.э. или собеседников людей, живших в одно время с Барбатом. Оцененные римлянами очень высоко «Анналы» Пиктора не сохранились, но его сочинение разошлось на цитаты у других историков. Надпись с его именем и кратким изложением труда нашли на стене одной из древнейших обнаруженных античных библиотек — в сицилийской Таормине. Настенный текст напоминает смесь рекламы с каталогом. Через две тысячи лет мы можем читать Ливия, который читал Пиктора, который говорил с людьми, которые помнили мир на рубеже 300 г. до н.э., — вот такая цепочка из хрупких звеньев, ведущая нас в глубь античности.

Поздние римские авторы придерживались ясного, хотя и драматичного повествования о V и IV вв. до н.э. С одной стороны, они рассказывали о серии жестоких социальных конфликтов в самом Риме: между семьями патрициев, передающими свои права по наследству и монополизировавшими всю политическую и религиозную власть в городе, и большинством римского народа, плебеями, которые были отстранены от управления. Постепенно, согласно традиционному изложению, — через восстания, мятежи и попытку еще одного изнасилования — плебеи добились права, или, как они это называли, «свободы» управлять государством на более или менее равных условиях с патрициями. С другой стороны, отмечены важные победы на полях сражений, которые поз­волили распространить контроль над всем Итальянским полу­островом. Начало было положено в 396 г. до н.э., когда пал после десятилетий упорной борьбы основной соперник Рима — этрусский город Вейи; закончилась череда побед примерно через 100 лет, когда покорение самнитов сделало римлян основной военной силой в Италии, что привлекло внимание даже историка Дуриса на Самосе. Нельзя сказать, что эта экспансия не вызывала сопротивления. Вскоре после захвата Вей, в 390 г. до н.э., толпа галльских мародеров разграбила Рим. Кем в точности были эти люди, сейчас уже установить трудно. Римские писатели никогда особенно не старались разделить по национальности тех, кого удобнее было представить одной кучей «варварских племен» с севера, и не пытались понять их мотивы. Однако, согласно Ливию, результаты их набегов были столь разрушительны, что пришлось отстраивать Рим снова (далеко не в первый раз) под руководством Марка Фурия Камилла — военного трибуна, диктатора, побывавшего в изгнании, которого нарекли очередным «вторым Ромулом». Это повествование заслуживает большего доверия, чем прежние. Конечно, в 300 г. до н.э. до рождения самой ранней римской литературы оставалось еще несколько десятилетий, а позднейшие тексты, описывающие этот период «задним числом», содержат все те же мифы и массу приукрашенных и выдуманных деталей. Камилл, похоже, не менее мифологичен, чем первый Ромул.

Именно в этот кризисный период, между 500 и 300 гг. до н.э., между концом династии Тарквиниев и временем жизни Сципиона Бородатого, большинство характерных римских институтов обрели знакомую форму. Римляне не только сформулировали основные политические принципы и свободы Республики, но и начали создавать структуры, предпосылки или, проще говоря, вырабатывать стиль того, «как делать дела», для дальнейшего превращения сообщества в растущую империю. В это время сложилось понятие того, что значит быть римским гражданином, определились идеи о гражданстве на последующие века. Это выделяло Рим на фоне других городов-государств. Современные взгляды пропитаны представлениями римлян о правах и обязанностях граждан. Не случайно и лорд Палмерстон, и Джон Кеннеди гордо использовали формулу Civis Romanus sum («Я римский гражданин») в публичных ответственных выступлениях. Иными словами, Рим становился похожим на Рим, как мы это понимаем и как римляне это понимали. Но дело в том, что нет ясности, как это произошло, когда и почему. Какими источниками можно воспользоваться, чтобы объяснить или описать «великий рывок Рима»? Хронология по-прежнему сомнительна на этот период и не позволяет составить надежную историческую реконструкцию. Однако возможно получить представление о некоторых фундаментальных изменениях, произошедших как внутри страны, так и за ее пределами, при взаимодействии с внешним миром.

Рим Барбата был совсем не похож на Рим ранней Республики за двести лет до него. Он уже не выглядел обычным городом. Он стал больше окружающих городов с населением, по разным оценкам, от 60 000 до 90 000 жителей. Это ставило Рим в один ряд с крупнейшими городами Средиземноморья. В Афинах того времени людей было вдвое меньше, там за всю историю не проживало больше 40 000 жителей. Более того, Рим напрямую контролировал широкую полосу земли, от моря до моря, с общим населением уже свыше полумиллиона.