Я понял, что не могу здесь оставаться. Оставил недоеденный обед и вышел из столовой, ни слова не сказав остальным.
«Я не могу здесь оставаться».
Я вышел из столовой, из корпуса, из школьных ворот, шагая все быстрее, все лихорадочнее – и, выскочив за ворота, пустился бежать. И бежал, бежал – у меня уже ныла спина, болели ноги, сердце грозило выпрыгнуть из груди, а я все бежал. Добежал до окраины, потом до самого пляжа. Рухнул ничком на холодный песок, обливаясь потом. Врезал по песку кулаком. И еще, и еще. И вот уже замолотил по нему обоими кулаками. И вот уже ободрал костяшки, показалась кровь. А больше всего на свете мне хотелось, чтобы вместо песка под моими кулаками оказалось лицо Сеффи.
Мерседес стоял на обычном месте, у главного корпуса школы. Когда я подбежала к нему, оттуда вышел незнакомец и открыл передо мной заднюю дверь. У него были мышиного цвета жидкие волосы, будто приклеенные к голове, и ледяные, словно у призрака, голубые глаза.
– Кто вы такой?
– Карл, ваш новый шофер.
– А где Гарри? – спросила я, забираясь на сиденье.
– Он нашел другую работу.
– И мне не сказал?
Карл пожал плечами и захлопнул дверь. Я смотрела, как он усаживается за руль и заводит машину, и все сильнее хмурилась.
– Где он теперь работает?
– Не знаю, мисс.
– Почему решил уволиться?
– Этого я тоже не знаю.
– Где Гарри живет?
– Почему вы спрашиваете, мисс Сеффи?
– Я бы хотела послать ему открытку с пожеланиями удачи.
– Если вы отдадите ее мне, мисс, я непременно доставлю ее.
Наши с Карлом глаза встретились в зеркале заднего вида.
– Ладно, – проговорила я наконец. А что еще тут скажешь?
Гарри ни за что не бросил бы меня, тем более не попрощавшись. Я это точно знала, так же точно, как собственное имя. Тут мне в голову пришла ужасная мысль.
– Вы… вы правда мой новый шофер, да?
– Разумеется, мисс Сеффи. Ваша мама наняла меня сегодня утром. Могу показать вам удостоверение личности, если хотите. – По лицу Карла пробежала мимолетная улыбка.
– Нет, не нужно. – Я откинулась на сиденье и пристегнулась.
Мы отъехали. Я увидела кое-кого из соучеников – когда машина проехала мимо, они стали тыкать в меня пальцами, зашептались и захихикали, кто во что горазд. Слухи о том, что я села за стол к нулям, распространились по школе, будто грипп в разгар эпидемии. И я понимала, что все только начинается. Мистер Корса пригрозил, что напишет письмо маме и имейл папе. Этак, разумеется, скоро и до королевы дойдет. Но мне все было бы нипочем, если бы от меня не отвернулся Каллум. А он отвернулся. И я этого никогда не забуду. Он отвернулся от меня, словно… словно мы были незнакомы. Словно я пустое место. Наверное, мама все-таки права. Наверное, Кресты с нулями не могут дружить. Наверное, мы слишком разные.
Неужели я и правда так думаю?
Теперь я и сама не знала, как я думаю.
Не знаю, сколько я там просидел, глядя на закатное солнце, поджигавшее небо, на ночную мглу, все настойчивее скрывавшую свои тайны. Почему моя жизнь вдруг настолько осложнилась? Вот уже целый год я мог думать и даже мечтать только об одном – о поступлении в школу. В школу Сеффи. Я настолько сосредоточился на том, чтобы пройти в Хиткрофт, что не слишком задумывался, что же я буду делать, когда туда попаду. Я не задумывался, каково это – чувствовать себя настолько… незваным гостем. Да и зачем было стараться? Даже после Хиткрофта никто не примет меня на достойную работу. Ни один Крест никогда не поручит мне ничего, кроме самой унылой, самой черной работы, – к чему тогда все это? Но я хотел учиться. Ненасытная бездна внутри меня требовала, чтобы ее заполнили словами, мыслями, идеями, фактами и домыслами. Но если я получу образование, чем мне занять остаток жизни? Кем мне стать? Смогу ли я быть по-настоящему счастливым, зная, что мог бы сделать гораздо больше – стать кем-то гораздо значительнее, – только вот мне не разрешили?
Я изо всех сил пытался понять, как и почему возникло нынешнее мироустройство. Считается, что Кресты ближе к Богу. Так сказано в «Книге Добра». Сын Божий был темнокожим, как они, у него были такие же глаза и волосы. Так сказано в «Книге Добра». Но ведь в «Книге Добра» сказано много всякого. Например, «возлюби ближнего своего» и «поступайте с другими так, как хотите, чтобы они поступали с вами». Если вдуматься, в «Книге Добра» в целом говорится, что надо жить и давать жить другим. Тогда почему Кресты называют себя «богоизбранными» – и при этом обращаются с нами по-прежнему? Ладно, положим, мы больше не рабы, но папа говорит, что изменилось только название. Папа не верит в «Книгу Добра». Мама тоже. Они говорят, ее написали и перевели Кресты, поэтому, естественно, все в ней подано с их точки зрения. Но ведь истина есть истина! Нули… Само слово – и то обидное. Нуль. Ничто. Пустое место. Явно мы не сами придумали так себя называть. Это название нам дали другие. Но за что?
– Я не понимаю!
Крик вырвался у меня сам собой – от ярости и бешенства – и разнесся до самого неба и выше.
Я просидел там сам не знаю сколько, злобные мысли кружились, будто трупные мухи, голова трещала, грудь болела. И вдруг я разом стряхнул все это с себя. На меня кто-то смотрел. Я резко обернулся – и все мое тело вздрогнуло, будто от удара током.
Поодаль на песке стояла Сеффи – стояла совершенно неподвижно на самом ветру, от которого ее юбка и пиджак раздувались, словно паруса. Нас разделяло метров семь – или семь миллионов световых лет, это как посмотреть.
Потом Сеффи отвернулась и двинулась прочь.
– Сеффи, подожди!
Я вскочил на ноги и бросился за ней.
Она не замедлила шаг.
– Сеффи, пожалуйста, подожди!
Я догнал ее и развернул лицом к себе. Она вырвалась из моих рук, будто я был заразный.
– Чего тебе?
– Не надо так! – взмолился я.
– Как – так?
Я свирепо уставился на нее:
– Ты разве не собиралась тут посидеть?
– Вроде бы нет.
– Почему?
Сначала я решил, что она отмолчится.
– Я не сижу там, где меня не желают видеть.
Сеффи снова отвернулась. Я забежал вперед и преградил ей путь.
– Я это сделал ради тебя же!
Лицо ее на миг исказилось.
– Правда? Ради тебя или ради себя? Мы о чем сейчас говорим?
– Возможно, и то и другое, – признался я.
– Возможно, много одного и ничего другого, – возразила Сеффи.
– Ладно. Извини меня, пожалуйста. Довольна?
– И ты меня извини. До свидания, Каллум.
Сеффи снова попыталась обойти меня, но я стоял у нее прямо на дороге. Я был сам не свой от ужаса. Если она сейчас уйдет – конец всему. Вот странно: несколько часов назад я только об этом и мечтал.
– Сеффи, подожди!
– Чего мне ждать?
– Д-давай мы с тобой в субботу съездим в Праздничный лес. Устроим пикник.
Глаза у Сеффи вспыхнули, хотя она изо всех сил постаралась это скрыть. Я украдкой вздохнул с облегчением, хотя попытался этого не показать.
– В Праздничный лес…
– Ну да. Вдвоем.
– Тебе точно не будет стыдно, если тебя увидят со мной? – уточнила Сеффи.
– Не говори глупостей.
Сеффи смерила меня взглядом.
– Во сколько встречаемся? – спросила она, помолчав.
– Давай в пол-одиннадцатого на станции. Буду ждать тебя на платформе.
– Ладно. – Сеффи отвернулась.
– Ты куда? – спросил я.
– Домой.
– Не хочешь посидеть тут немного?
– Не хочу тебе мешать.
– Сеффи, хватит! – рявкнул я.
– Чего хватит? Каллум, ты сноб! А я только сегодня это поняла! – рявкнула в ответ Сеффи, разозлившись не меньше моего. – Я думала, ты лучше, выше всей этой чепухи. А ты такой же, как все! «Кресты и нули не должны общаться. Кресты и нули не должны дружить. Кресты и нули не должны жить на одной планете!»
– Чушь собачья! – взвился я. – Я так не считаю, и ты прекрасно это знаешь!
– Да? – Сеффи наклонила голову набок, продолжая буравить меня взглядом. – Ну, если ты не сноб, тогда лицемер, а это еще хуже. «Я готов с тобой разговаривать, но при условии, что нас никто не увидит и никто ни о чем не узнает».
– Не смей со мной так говорить!
– Почему? Правда глаза колет? – спросила Сеффи. – Так что на самом деле? Ты сноб или лицемер, а, Каллум?
– Да пошла ты, Сеффи!
– С удовольствием.
На этот раз, когда Сеффи зашагала прочь, я не попытался остановить ее. Только смотрел ей вслед.
Недаром говорят: «Будь осторожнее в своих желаниях, потому что они могут сбыться!» До сегодняшнего дня я и не понимала, что это значит. Я ведь месяцами помогала Каллуму с учебой, чтобы он сдал экзамен в Хиткрофт. Ночами высматривала падающие звезды, чтобы загадать: только бы Каллум поступил и мы учились в одной школе, может быть, даже в одном классе. Вот все и сбылось.
И получился полный ужас. Все, что можно, пошло наперекосяк. Я вздохнула, потом вздохнула еще раз. Нельзя же вечно прятаться в кабинке в туалете. Да и от кого я тут прячусь? От всех тех, кто показывал на меня пальцами и шушукался, когда я проходила по школьному коридору, но в основном от Каллума. После всего, что случилось накануне вечером, я боялась столкнуться с ним. Ужасно боялась, что он теперь перестанет дружить со мной. Поэтому, если я его не увижу, можно будет и дальше убеждать себя, будто между нами все по-прежнему. Но нельзя же вечно сидеть тут на крышке унитаза. Прозвенел звонок на урок. Я встала, глубоко вздохнула и прошептала:
– Ладно. Твой выход.
Отодвинула щеколду, открыла дверь кабинки. И едва шагнула наружу, как тут все и случилось. Лола, Джоанна и Дионна из класса миссис Уотсон – на год старше – впихнули меня обратно в кабинку и втиснулись внутрь сами.
– Нам надо кое о чем с тобой поговорить, – начала Лола.
– А что, обязательно здесь? – спросила я.
Джоанна толкнула меня с такой силой, что мне пришлось схватиться за стенку, чтобы не упасть.
– Мы слышали, что ты вчера устроила, – сказала Джоанна.
– Я вчера много чего устроила. – Сердце у меня упало, но я не собиралась доставлять этой троице удовольствие и показывать, что испугалась.
– В столовой, – продолжала Джоанна. – Ты села за стол к пустышкам.
– А тебе-то что? – спросила я.
Лола ударила меня по лицу. Я потрясенно прижала руку к пылающей щеке. Не то чтобы она ударила меня сильно – просто меня раньше никто никогда не бил. Даже моя сестра Минерва.
– Мне начхать, кто твой папаша, да хоть сам Господь Бог, – сказала Лола. – Держись поближе к своим. Если снова сядешь к пустышкам, все в школе будут считать тебя одной из них.
– Очнись и подумай, на чьей ты стороне, – добавила Джоанна.
– Зачем тебе вообще с ними водиться? – встряла Дионна. – От них воняет, они едят всякую дрянь, и все знают, что никто из них не дружит с мылом и водой.
– Да что за чушь ты городишь?! – Слова сами сорвались у меня языка. – Каллум моется каждый день, от него ничем не пахнет. И от них от всех.
Дионна, Джо и Лола переглянулись.
Лола толкнула меня, я плюхнулась на крышку унитаза и была вынуждена смотреть на них снизу вверх.
«Вот-вот дверь откроется, и кто-нибудь войдет… Придет Каллум и разгонит их. Вытащит их отсюда и покажет, где раки зимуют. Вот-вот…»
Я хотела встать, но Лола пихнула меня обратно и вцепилась мне в плечо – ногти больно впились в кожу.
– Мы предупреждаем в первый и последний раз, – ледяным тоном процедила Лола. – Друзей надо выбирать очень тщательно. Если не будешь держаться подальше от пустышек, скоро увидишь, что у тебя во всей школе не осталось ни одного друга.
– За что вы их так ненавидите? – в недоумении спросила я. – Готова спорить, никто из вас раньше с нулями и словом не перемолвился.
– Почему же, – проговорила Джоанна. – Я сто раз разговаривала с нулями – когда они обслуживают нас в магазинах и ресторанах…
– И у нас в столовой работают нули…
– Ну да, точно. Кроме того, нам не надо с ними разговаривать. Мы через день видим их в новостях. Всем известно, что нули поголовно состоят в Освободительном Ополчении и постоянно устраивают беспорядки, нарушают закон и вообще…
Я оторопело уставилась на них. Не может быть, чтобы они это серьезно, пронеслось у меня в голове. Очевидно, мои мысли ясно читались на лице.
– В новостях не врут, – надменно сообщила мне Лола.
– В новостях постоянно врут. Там говорят только то, что мы, по их мнению, хотим услышать, – сказала я.
Мне так говорил Каллум, и я тогда не до конца понимала, что он имеет в виду. Но теперь мне стало ясно.
– Кто тебе сказал? – Джоанна сощурилась. – Отец?
– Наверняка кто-нибудь из ее приятелей-пустышек, – презрительно скривилась Лола. – Не зря их зовут пустышками: они от природы пустышки.
О проекте
О подписке