Глава 3

У него красивые руки. Это Дафна заметила еще за обедом. Истинно мужские, но при этом очень элегантные, эти руки привлекли ее внимание. Она видела руки у многих джентльменов, но ни одни не были настолько безупречны. Да еще и более гладкие, чем ее собственные, заметила она мгновенно. Все перчатки и кремы в мире не могут привести в порядок женские руки, если женщина привыкла к тяпке и лопате.

Наверное, следовало предложить ему бренди или вина. Наверное, она допустила промах, не сделав этого. Вот в чем сложность с мужчиной, пропитавшимся алкоголем так, как Каслфорд, – как подействует спиртное, приглушит его чувства или подтолкнет его к опрометчивым поступкам?

Дафна этого не знала. Она верила тем историям про пьянство и распутство Каслфорда, что рассказывали их общие друзья. Ей казалось, что две эти вещи взаимосвязаны, и она вовсе не хотела добавлять масла в огонь. Но если они в самом деле взаимосвязаны, возможно, выпив, он отправился бы к женщинам легкого поведения и оставил в покое ее.

Каслфорд ушел, а Дафна заметалась по библиотеке. Она может просто пойти спать, и тогда к его возвращению ее здесь не будет. Он сказал, что она может отказать ему в чем угодно, да только вряд ли он имел в виду обход сада. Дафна подозревала, что имелось в виду совсем другое – то, что он попытается сделать, когда они вдвоем выйдут в сад.

Мерзавец собрался соблазнить ее после неполного дня знакомства! Этот самовлюбленный человек считает, что она подчинится любому его требованию, согласится с любым его капризом, отдастся пьянице, практически незнакомцу, имеющему самую нелестную репутацию. Удивительная самоуверенность!

Или он рассчитывает, что она не поверит его словам о том, что можно отказаться? И уже предвкушает ее уступчивость ради этого клочка земли? Ну, тогда это просто злодейство. И он вселил в нее уверенность, ведь так? И все же она сильно тревожилась – вдруг он оскорбится и в следующий вторник все обернется для нее плохо?

Внезапно Дафна поняла, что выбора у нее нет. Придется поймать его на слове. А если он выставит их из дома, потому что она отвергнет его приставания, она уж позаботится о том, чтобы рассказать всю правду тем самым общим друзьям.

Пожалуй, это самая надежная защита. Хочется надеяться, что Каслфорд дорожит своей давней дружбой с графом Хоксуэллом, мужем Верити, и лордом Себастьяном Саммерхейзом, женившимся на ее кузине Одрианне.

Дафна услышала за окном конский топот и застыла на месте. Желудок кувыркнулся. По крайней мере в саду будет темно, и она не увидит его глаз с золотистыми искорками, не будет очарована этим привлекательным сочетанием внешней безмятежности, беззаботного равнодушия ко всему на свете и внутренним напряжением, намекавшим совсем на обратное.

Он опасно красив, а это всегда дает мужчине несправедливое преимущество. Но она давно уже не девочка, которой легко вскружить голову чарующей лестью лихого красавчика.

Тут ей пришло в голову, что свет – это отличный помощник. Если в саду будет не совсем темно, он поведет себя не так дерзко. А если тщательно выбирать дорожки, то фонарь будет все время видно из дома.

Дафна торопливо перешла в гостиную и засуетилась над фонарем, пока Каслфорд разбирается со своим конем. Наверное, ему не нравится делать это самому, но у них нет ни грума, ни слуг мужского пола. В конце концов она сама ухаживает за лошадкой, которую впрягает в двуколку.

Дафна услышала приближающиеся к ней шаги – размеренные, решительные, уверенные. В этот дом так редко заходили мужчины, что, казалось, от шагов он дрожит, впрочем, как и она сама.

Она села и сделала вид, что читает при свете фонаря. Она нервничала, чувствовала себя неуверенно и боялась сильнее, чем готова была признать. Дафну смущало непривычное возбуждение, заставлявшее ее трепетать, вызывавшее ощущения, которые нельзя назвать неприятными. Она долгие годы – целую вечность! – не испытывала ничего подобного.

Может быть, он просто забудет про прогулку по саду и даст ей спокойно почитать книгу. И тогда она…

– Полагаю, вскоре этот фонарь нам потребуется, но пока довольно светло, еще только сумерки, миссис Джойс.

Дафна умудрилась нацепить на себя маску равнодушия. Каслфорд заполнял собой весь дверной проем. Свет фонаря туда почти не попадал, но все равно зрелище заставило ее пульс участиться.

Тени только подчеркивали его фигуру. Даже улыбка казалась жесткой, но особенно его выдавал взгляд. Насмешливый блеск в глазах указывал на значительно больший интерес к этой прогулке, чем Дафне хотелось бы видеть.

Святые небеса! Ей это не по зубам. Этот мужчина – записной повеса, а она… ну, прямо скажем, она совсем не искусна в таких вещах.

Дафна встала. Накинула на плечи вязаную шаль. Неизвестно, в какую игру он собрался играть, но ничего не произойдет, если она не позволит, а она ни под каким видом не собиралась ничего позволять.

– Впечатляет, – сказал Каслфорд, осмотрев растения в оранжерее. – Сразу видно, что это не декоративное приложение к дому, а серьезное дело.

Дафна не услышала в его голосе насмешки и раздулась от гордости.

Ну какая она дура, что так беспокоилась! Пока они гуляли по дорожкам сада, он вел себя безупречно, как джентльмен. Он даже держал фонарь так, чтобы его было видно из задних окон дома. Оказывается, он в самом деле хотел увидеть, как именно она использует это владение и поддерживает домашнее хозяйство с помощью «Редких цветов».

Теперь фонарь стоял на камнях перед камином, обогревавшим оранжерею в холодные ночи. Каслфорд потыкал пальцем в несколько цветочных горшков и выразил восхищение самым большим апельсиновым деревом. Сквозь открытые стеклянные панели в стенах и крыше задувал легкий сладкий ветерок.

– Здесь очень сильные ароматы. Немного одурманивает, – произнес Каслфорд.

– Привыкаешь. – Дафна показала на большое количество растений в углу. – Эти заберут в город через два дня. Повозками доставят другу, а уж он развезет тем, кто их заказывал. Много цветов из сада на срез тоже увезут. А посмотрите сюда – мы экспериментируем со сливовыми деревьями и вот этой вишней. Если они приживутся, мы построим еще одну оранжерею специально для плодовых деревьев. Очень современную, с трубами под полом, чтобы отапливать ее равномерно паром.

– А леди Хоксуэлл начинала свои садоводческие эксперименты, когда жила здесь, или же это вы у нее учились?

Он говорил о Верити, жене графа Хоксуэлла, прожившей в этом доме два года. Дафна не предполагала, что Каслфорд даст себе труд запомнить историю женщин, вышедших замуж за его друзей.

– Она начинала здесь. Мы все помогаем с растениями, но Верити испытывала к ним искреннюю страсть.

– А когда вы начали испытывать к ним страсть?

– Это не одно и то же. Мне нравится это занятие, но для меня оно – средство достижения цели, а не удовольствие, как для нее. Меня научила одна из первых женщин, живших со мной в доме.

Каслфорд примостился бедром на рабочем столе и посмотрел на Дафну. Внезапно ей показалось, что фонарь находится очень далеко. Каслфорда окутывал лунный свет, а не освещала далекая свеча в фонаре.

– Вы говорите так, будто этой учительницы давно здесь нет. Это не леди Хоксуэлл и не леди Себастьян. Полагаю, миссис Олбрайтон тоже когда-то жила здесь?

– Я удивлена. Вы запомнили такие мелкие подробности о людях, не имеющих никакого отношения к вашей жизни?

– Я запоминаю все, что захочу. – Он склонил голову набок и посмотрел на Дафну. – И сколько женщин пришли и ушли, пока вы тут живете?

Вопрос вызвал тоску и разворошил прятавшийся глубоко в душе постоянный страх, что однажды наступит день, когда временные сестры перестанут искать прибежища в ее доме и она останется одна.

– Должно быть, иногда вы им завидуете, – сказал Каслфорд. – Завидуете их возвращению в мир и их семьям, которые они строят.

Его слова пронзили ей сердце. Дафна не могла отрицать его правоту, и во второй раз за этот день она резко вспылила.

Как он смеет быть таким грубым?! Уж лучше бы продолжал соблазнять, чем задавать свои назойливые вопросы…

– Я за них счастлива! – В голосе явно прозвучало раздражение. – Они остаются моими подругами и близки моему сердцу, как сестры.

– Я не говорил, что вы за них не радуетесь. Я всего лишь заметил, что…

– Я слышала, что вы сказали, и догадываюсь, на что намекали. Я вовсе не печальная дамочка, изнывающая от тоски и мечтающая о приемах и утренних визитах, лорд Каслфорд. Что касается супружества, то я достаточно зрелый человек и понимаю: на свете слишком мало мужчин, достойных моих усилий, поэтому я испытываю искреннее облегчение, зная, что подобное будущее для меня исключено.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, и Дафна вновь заметила лукавые искорки, возникшие в его темных глазах.

– Боюсь, я опять вас расстроил.

– Вовсе нет.

– Вы снова покраснели.

– Вздор. Свет очень тусклый, вы просто не можете видеть цвета моего лица.

– Зато могу его слышать и чувствовать. – Внезапно он оттолкнулся от стола, оказался прямо перед ней и, к ее потрясению, положил ладонь ей на щеку.

Он поразил ее, просто ошеломил не только своей дерзостью, но и ощущением, вызванным его ладонью на ее щеке. Кожа на его руке была такой же безупречной, как выглядела, словно теплый бархат.

Он придвинулся ближе, и его лицо нависло над ней.

– Возможно, это не расстройство, а опять крайнее удивление. Но в таком состоянии вы просто ослепительны. Сильные эмоции вам идут.

Они ей не шли. Они ее смущали. Они ее ослабляли. Из-за них она стояла и беспардонно глазела на красивого мужчину, позволяющего себе непростительные вольности, вместо того чтобы сохранять хладнокровие и поставить его на место. Дафна пыталась ухватиться за свое самообладание, но оно от нее ускользало. Он сознательно гипнотизирует ее, поглощает ее.

В голове забушевали яростные протесты и оскорбления, но голос отказывался повиноваться. «Вы не джентльмен, сэр!.. Я не одна из ваших непристойных голубок!.. Уберите руку, вы, негодяй!» Стоя так близко к нему, Дафна ощущала жар, исходивший от его тела. Его ладонь на ее щеке вызывала в Дафне невероятно постыдный отклик – трепет, покалывание, восхитительное, коварное возбуждение. «Вы чересчур дерзки!.. Как вы смеете вести себя так развязно?.. Подобное оскорбление неслыханно!» Этот человек – настоящий дьявол, она должна взять себя в руки и…

– Сколько времени прошло, миссис Джойс, с тех пор, как вас куда-нибудь поцеловал мужчина, хотя бы в губы?

«Куда-нибудь?»

Его дыхание овевало ее губы, голова кружилась, кровь быстрее бежала по жилам.

– Думаю, уже много лет. Слишком греховное и бесполезное занятие.

Его присутствие окутывало ее, а потом ее обвили его руки.

Поцелуй, осторожный, но уверенный. Дафна подавила порыв закрыть глаза и уплыть на волне удовольствия, но искушение было сильнее, чем она могла предположить. Несмотря на потрясение, Дафна пыталась удержать сказочную волну наслаждения, грозившую захлестнуть ее и утопить всякое представление о самой себе.

О, это так сладко, так трогательно, что ей хотелось заплакать. Тепло заливало ее сердце. Та ее часть, от которой она давно отказалась, которую давно похоронила и которую игнорировала, рвалась освободиться и запеть. В этом объятии она снова стала девушкой.

«Ты для него всего лишь игрушка. Уж кому, как не тебе, это знать?..» Это наконец-то прорезался внутренний голос. Дафна видела все происходящее, словно смотрела через стеклянные панели оранжереи.

Она ответила на его поцелуй, и он превратился в два поцелуя, потом в несколько, и каждый из них был настойчивым и жарким. Она сделалась в его объятиях податливой и уступчивой, и он прижимал ее к себе все крепче. Его руки двигались, искушая ее постыдными ласками, гладили ее спину, бока и, о святые небеса, бедра!

Она слышала собственные вздохи, ахала, когда эти мучительные ощущения пронизывали ее насквозь, становясь все сильнее. Она отметила, что ласкающие руки передвинулись выше, теперь приближаясь к груди, и соски заныли, ожидая прикосновения, которое лишит ее остатков воли.

Она видела собственное грехопадение, стремительное, как у одинокой тоскующей вдовы, за которую он ее принимает.

«Ты должна прекратить это немедленно, иначе потом он не обратит на твои попытки внимания!» – пронзительно прокричал голос у нее в голове. Реальность нежелательно напомнила о губительной уязвимости женщин, оставшихся один на один с миром.

Трудно было остановиться, труднее, чем она предполагала, хотя она едва знакома с ним и ей вовсе не требуется объяснять, какова цена подобной страсти. Он, конечно, понял это сразу же, едва она позволила первую вольность.

И все же Дафна собралась с силами и заставила тело, а потом и губы оцепенеть. Он заметил это сразу и прекратил поцелуй. Она знала, что далеко не все мужчины поступили бы так в подобных обстоятельствах. Каслфорд пытливо посмотрел ей в глаза, но она не пожелала ответить на его взгляд. И тогда он опустил руки и шагнул назад.

В наступившей напряженной тишине Дафна с трудом собрала остатки самообладания. Она не могла винить его за оскорбление. Если вспомнить, как повела себя она сама, это было бы смешно. Но зато она твердо решила, что не побежит от него прочь, как испуганная мышка.

Повернувшись, Дафна беззаботно показала на дальнюю стену оранжереи.

– Позвольте показать вам, какую виноградную лозу мы тут вырастили, лорд Каслфорд. Она всегда поражает наших посетителей. Мы очень ею гордимся.

Она говорила, не замолкая, все время, пока они шли по проходу, соединявшему оранжерею с дальней гостиной, рассказывала про виноград и предлагала восхититься огромным горшком с камелией. Он шел молча – высокая темная фигура, излучавшая чувственную опасность.

Дафна надеялась, что он элегантно распрощается с ней и они сделают вид, что никаких поцелуев не было, но ошиблась. Каслфорд устремил на нее взгляд, полностью лишенный светской утонченности, взгляд мужчины, обдумывающего открывшиеся перед ним возможности и то, насколько сильна ее воля.

Да помогут ей небеса! Просто заглянув ей в глаза, он снова сумел возродить те самые ощущения.

– Думаю, мне придется посвятить весь следующий год тому, чтобы вновь вогнать вас в краску, миссис Джойс.

До чего возмутительная угроза! Раздосадованная Дафна присела в реверансе и повернулась, собираясь удалиться.

– Поскольку пьяницами я не интересуюсь, полагаю, моего самообладания хватит на целый год вторников, ваша светлость!..

Черт бы ее побрал!

Каслфорд сделал еще несколько глотков бренди из собственной фляжки. Оно согревало кровь, но не помогало улучшить настроение.

Он снова витиевато выругался, теперь вслух. Если Дафна Джойс его слышит, ему плевать. Впрочем, подумал он, и ей, вероятно, тоже.

Он проклинал Бексбриджа, его дурацкое завещание, письмо, а еще и трусость, из-за которой тот не пожелал сам улаживать дела своих бывших любовниц, а взвалил их на постороннего человека. «Я полагаюсь на то немногое хорошее, что еще осталось в вас». Да ничего в нем не осталось, будь оно все проклято! Бексбридж сам не раз на это указывал.

Может, это всего лишь последняя шутка старика, может, он хихикал, когда писал то чертово письмо. Самодовольный осел – нет, самодовольный лицемер – швырнул своего ненавистного родственника под ноги миссис Джойс, а миссис Джойс пусть объяснит ему, за что.

Каслфорд сделал еще глоток и окинул взглядом комнату. Такое впечатление, что цветы стоят на каждой свободной поверхности. Чертовы желтые и чертовы голубые цвета составляют бесконечный узор, повторяющийся в занавесях на кровати, шторах, подушках – во всем этом чертовом месте! Он сегодня увидел столько цветов, что ими можно устлать целое королевство. Наверное, теперь он никогда не сможет взглянуть ни на один цветок, не вспомнив этой ночи.

И ведь она уже уступила. Он точно это знал. Она стала такая покорная, сплошные вздохи, и мягкость, и чувственность, а он только не мог решить, отвести ее в постель или взять прямо там. И вдруг внезапно ничего. Совсем ничего! Где, черт ее побери, она нашла столько самообладания, чтобы превратиться в камень?

Женщины никогда с ним так не поступали. Никогда! Он знает женщин и знает, на что можно с ними рассчитывать, будь оно все проклято, и это ненормально. А потом она даже не запнулась, даже не покраснела, просто повернулась, как будто не была готова минуту назад сорвать с себя всю одежду, и совершенно хладнокровно начала рассказывать про какой-то чертов виноград. А он страдал от последствий своего возбуждения, которое она сначала поощряла, а потом так бессовестно оборвала.

Он еще раз поднес фляжку ко рту, но передумал. Если он напьется, то пылая от неутоленного желания к Дафне Джойс. Ему в жизни не встречалась женщина, сначала уступившая, а потом пошедшая на попятный, но он не собирается устраивать из-за этого сцену. Чувство собственного достоинства требовало, чтобы он сам отступил и приготовился к сражению на следующий день.

Каслфорд встал, сорвал с себя одежду, сдернул с кровати чертово цветочное покрывало, умылся и рухнул в постель. Он заставлял себя думать о чем-нибудь другом вместо приводившей в бешенство, желанной женщины, спавшей сейчас где-то в этом доме, хотя она должна была лежать голой рядом с ним.

Во всем этом есть только одно утешение: за исключением тех двух смертельно занудливых часов за обедом, больше он сегодня не скучал.