Ближе к вечеру Леониду позволили занять место под брезентовым верхом грузовика. Знакомство с несколькими выбоинами на дорогах, ведущих к западному выезду, оказалось весьма чувствительным для копчика. Привезли его не в учебку, а на небольшую военную базу на окраине города. Там его ждал подполковник войск ПВО. Он привел Леонида в кабинет и принялся расспрашивать об учебе.

– И даже диплом начал писать? Молодец, молодец… А над чем ты работал у профессора Лебедева?

– Я… это… классифицировал…

– Еще не проинструктировали, да? – проревел подполковник.

Леонид кивнул.

Получив инструктаж от старшины, Леонид попросил разрешения подать рапорт о своей деятельности в Институте точной механики и вычислительной техники. Подполковник Сапустин махнул рукой:

– Ты работал над подпрограммой для перевода вычислительных программ.

– Так точно, – отчеканил Леонид, хотя на языке у него вертелся вопрос.

Сапустин криво усмехнулся:

– С какой целью?

– Упростить разработку программ, – ответил Леонид.

Подполковник нетерпеливо взмахнул рукой, и недавний студент отбарабанил:

– Управление математическими машинами посредством ввода нулей и единиц – долгий и весьма утомительный процесс, все это чревато ошибками. Такую работу должны выполнять за нас машины. Для этого и нужны переводческие программы. Вводится короткая команда, которая затем автоматически переводится в нули и единицы.

Очередной взмах рукой.

– Цель заключается в том, – продолжил Леонид, – чтобы когда-нибудь можно было давать машине инструкции на русском языке.

– Ага. То есть речь о далеком будущем?

– И да, и нет, товарищ подполковник. На данном этапе уже достигнуты первые промежуточные успехи. Но предстоит еще решить проблему с малым объемом памяти и устройствами ввода данных.

– Ясно, – сказал Сапустин и достал из ящика стола связку ключей. – Тогда, Птушков, к делу.

Подполковник привел Леонида в ярко освещенный бункер и указал на ящики выше человеческого роста, громоздившиеся у грузового лифта. Судя по перевернутым надписям и рисункам, ящики полагалось хранить в вертикальном положении. Этот факт Леонид никак не прокомментировал.

Во-первых, подполковник не спрашивал его мнения.

Во-вторых, Леонид совершил частую ошибку новобранца, разглядев глубокий смысл за обычным пренебрежением к инструкциям.

В-третьих, только Леонид подумал было, что его молчание могут принять за недостаток бдительности, как Сапустин объяснил, что ответственные за разгрузку болваны сидят на гауптвахте и такая же участь постигнет и Леонида, если он допустит хоть малейшую халатность.

Оставалось неясным, почему, если ошибку заметили и виновные строго наказаны, ящики все еще не поставлены как надо. Тем временем Сапустин наконец перешел к делу:

– Здесь у нас небольшая вычислительная машина, которую предстоит приручить. Так что поосторожнее с монтировкой. Поскольку технические специалисты нашего отдела пока выведены из строя, ты займешься наладкой. Подчиняешься инженеру-майору Бубнову. Пока он в больнице, будешь ежедневно подавать рапорт мне.

Леонид проблеял сначала «Есть, товарищ подполковник», а потом попросил разрешения задать вопросы. Сапустин фыркнул.

– Если бы я знал ответы, ты бы тут не стоял, – сказал он. – С документами ознакомишься в комендатуре. Под присмотром, разумеется. И помни о клятве, которую дал!

Сапустин на ходу провел пальцами по ящикам. У лифта он обернулся:

– Да, Птушков… как ты будешь отдавать команды машине, не имеет значения. У нас сначала практика, потом теория. По мне, так хоть песни ей пой, если поможет. Главное – максимально быстро получить результаты.

•

Бетпак-Дала, 1957–1958

Как только Леонид выполнил приказ по приручению машины, его перебросили в другую воинскую часть. В следующие месяцы он помогал самым разным подразделениям. Некоторые были настолько секретными, что шифровались даже инструкции по продовольственному обеспечению, а любой разговор напоминал словесную дуэль на аббревиатурах. Напряжение, царившее в этих воинских частях, навело Леонида на мысль, что впереди у человечества что угодно, только не радужное будущее. В октябре, когда вооруженные силы США, где служил Элвис Пресли, разместили в Западной Европе один из опаснейших видов оружия, Леонид получил приказ отправиться в Железнодорожный.

За кодовым названием скрывался барачный поселок в Голодной степи Казахстана в двух с половиной тысячах километров от Москвы. Здесь живописно соединилось тщательно ухоженное и безнадежно заброшенное. Мятые щиты с предупредительными знаками и караульные вышки обозначали границы закрытого поселения. Вокруг офицерского барака роскошный цветник упрямо боролся за жизнь в суровых условиях. Самым высоким сооружением был шахтный копер; но нигде не было и намека на насыпь, за которой скрывалась бы шахта. На западной окраине поселка возвышался бетонный массив без окон. Прежде чем заливалось очередное межэтажное перекрытие, краны устанавливали в недостроенную коробку громоздкие ящики.

– Как саркофаги фараонов в древности, да?

– Следи, чтобы тебя самого там не замуровали!

Железнодорожный назвали так словно в шутку: здесь не было железной дороги, но зато располагался испытательный участок с разветвленной осветительной сетью. Больше ничем этот участок площадью в тысячу квадратных километров не выделялся, сплошная полупустыня. Между солеными озерцами и песчаными ямами были бессистемно проложены грунтовые дороги с множеством развилок, по обочинам стояли фонари. Виднелись голубые трансформаторные контейнеры. Кое-где в ложбинах лежали кабельные барабаны, ржавели бочки из-под дизельного топлива, валялись куски покрышек и черепа сайгаков. Тишину то и дело рассекал шум экспериментальных ракет.

В бараке для внештатных специалистов Леонид делил комнату с архитектором-планировщиком Дмитрием Соваковым и радиоинженером Юрисом Нетто. Последний временно работал поваром в офицерской столовой, и его это ни капли не удручало. Незадолго до приезда Леонида Дмитрий и Юрис раздобыли в проектной организации несколько забракованных электросхем и утеплили ими дощатые стены барака: паклю из щелей постоянно выдувало. Такая замена обоям впечатляла; при сильном ветре, правда, приколотые кнопками листы вздувались, и Леонид слышал шорох песка за бумагой. Несколько вечеров он задумчиво рассматривал схему над кроватью, а потом взял карандаш и кое-что исправил. Нетто посмотрел на него поверх раскрытой книги:

– Ты что делаешь? Дырку проткнешь.

– Слушай, только-только песок по ночам на зубах скрипеть перестал, – поддержал его Соваков.

Леонид пообещал не испортить бумагу и, не дожидаясь вопросов, объяснил, как благодаря улучшенной коммутации можно сэкономить на расходуемых элементах.

– Смотрите, например, так, и вот так, и так, а потом – раз.

– Поздно, – сказал Нетто, – седьмой участок уже достроили.

Архитектор-планировщик, однако, бросил взгляд на изменения в схеме и похлопал Леонида по плечу:

– Все мы через это прошли. Степь кого угодно доконает. Все утрясется. Погоди-ка…

Соваков вытащил несколько электросхем из тубуса и протянул Леониду:

– Рисуй здесь сколько хочешь.

Леонид согласился: в конце концов, он всего лишь замещал борющегося с туберкулезом специалиста. Да и срок службы подходил к концу, следовало по возможности избегать споров. Так что он перестал править листы над кроватью и занялся схемами Совакова. Вскоре архитектор-планировщик получил особую премию, из которой часть перепала Леониду; умноженная на два, эта доля дала представление о выплате невероятной суммы. Леонид пронзил Совакова взглядом, который, однако, попал тому в затылок и остался незамеченным.

Поскольку Леонид добросовестно исполнял должностные обязанности, он быстро приобрел в Железнодорожном отличную репутацию. Командир секретного подразделения рекомендовал ему продлить службу на добровольных началах. Леонид поблагодарил полковника Опаликова за оказанное доверие, но отказался, после чего заметил, что находится под пристальным наблюдением заслуженного военного партработника: Опаликов поручил лейтенанту Попову заняться воплощением рекомендации о продолжении службы. Стремясь положить конец вербовке, Леонид честно признался, что предпочел бы вернуться в университет:

– Там я принесу гораздо больше пользы стране, товарищ лейтенант.

– Больше пользы? Если ты начнешь офицерскую карьеру тебе станут поручать более сложные задания чем прежде одно слово и уже завтра мы дадим тебе доступ в закрытые аппаратные помещения глубоко под землей тебе будут открыты двери первоклассных военных академий к твоим услугам всегда будет новейшая техника о которой даже профессора только мечтают я уж молчу о жалованье.

Продолжение этой тирады Леонид мог бы произнести слово в слово, заслуженный партработник использовал ту же заготовку, что и Опаликов. Заготовку печатали на машинке, где не было клавиш точки и запятой. Леонид попытался вклиниться в поток речи словами «Я должен тщательно обдумать это заманчивое предложение», но с лейтенантом Поповым этот номер не прошел. «Если человек на призыв доблестной советской армии отвечает что ему нужно время на размышления мы понимаем что это ошибка миллионы храбрых солдат отдали жизнь за то чтобы ты мог сейчас стоять здесь за твое беззаботное детство бесплатную учебу это не пустяк а теперь пришел черед тебе внести вклад в любом случае карьера на гражданке весьма пострадает если мы постоянно будем вызывать тебя как военнослужащего запаса» и так далее, и тому подобное. К концу недели Леонид уже настолько обессилел, что всерьез задумался, не обратиться ли за помощью к щуке с золотыми глазами.

•

Караганда, 1958 год

Ефрейтор Птушков вряд ли смог бы вырваться из клещей командования, если бы в безоконном бетонном блоке Железнодорожного имелись перила. Перил не было, и он свалился в черную бездну. После экстренной операции Леонида на вертолете транспортировали в областной центр, где еще несколько раз прооперировали. О возвращении на службу не могло быть и речи, как заявила главврач в ответ на бесцеремонные расспросы Попова. Они стояли у кровати больного в окружении стоек для капельниц и современной медицинской техники, даже не стараясь говорить шепотом.

– Мы не уверены, сможет ли пациент, даже если выйдет из комы, ходить и говорить после таких травм.

– Как это? Я же могу говорить, – возразил Леонид.

– А если нет? – спросил Попов главврача.

– Что? – поинтересовалась та, приподняв брови. Она устремила взгляд вдаль мимо больничных хозпостроек. Попов молча направился к выходу.

– Да послушайте же меня, – умолял Леонид.

Он умолял еще какое-то время, все сильнее злился, впадал в ярость, ругался до самого утра – никто его не слышал. Он словно лежал в хрустальном гробу. Измучившись, Леонид постепенно успокоился. Только вечером под повязкой, закрывавшей голову, потекли слезы. Он понял, что в таком положении нечего рассчитывать на помощь щуки с золотыми глазами. Пока он не может говорить, остается лишь терпеливо ждать, что могучий ветер принесет спасение. Досадно только, что невестой обзавестись он не успел, и поцелуя, который пробудил бы его, в ближайшей перспективе не предвидится. Но помощь все же неизбежно придет – если Пропп, чьи книги рекомендовала щука, не ошибся. Леонид ждал.

•

Однажды Леонид проснулся, и ему почудилось, будто он еще мальчик и лечится в санатории в Моршине. Он обрадовался, что скоро вернется к маме в Феофанию, но тут медсестра бесцеремонно разжала лопаткой ему челюсть, чтобы смочить рот. В другой раз ему показалось, что он сам двигает канаты, фиксирующие загипсованные руки и ноги, но тут в поле зрения мелькнула ночная медсестра и забрала судно. Леонид ждал.