Мадде

Мадде ловит свое отражение в экране телефона, вытягивает руку как можно дальше вперед, одновременно наклоняя голову под нужным углом. Ветер на палубе треплет ей волосы, они с Сандрой смеются и поднимают бокалы, глядя на того, кто будет смотреть фотографию. За ними видны корабельные волны, которые оставляет после себя судно, они напоминают белый веер на темном фоне воды. Мадде фотографирует, потом еще и еще с разных ракурсов, каждый раз принимая новые позы.

Чуть поодаль на задней палубе стоит компания молодых людей, у одного из них на голове фата, это явно мальчишник. Мадде чувствует их взгляды и позирует с двойной энергией, чтобы парням действительно было на что посмотреть.

Пока Мадде изучает результаты съемки, Сандра прикуривает им по сигарете. Мадде удаляет кадры, где вышла неудачно, пока Сандра не уговорила ее выложить эти фотографии, потому что она там выглядит хорошо. Но тут она видит фотографию, с которой остальным просто не сравниться, и это даже не обсуждается. Сандра на ней широко улыбается и смотрит так, будто увидела что-то очень эротичное, а половина боа из лебяжьего пуха развевается за ней на ветру. Мадде, запрокинув голову, полузакрыла глаза и сложила губы для поцелуя.

Она выбирает фильтр, который делает изображение мягким и золотистым. Увеличивает контраст, так что глаза и зубы подруг выделяются ярче. Сандра протягивает Мадде сигарету и одобрительно кивает, когда видит фотографию.

– Смотри, вон те парни глаз не могут от нас оторвать, – говорит она.

Мадде несколько раз глубоко затягивается и слегка пританцовывает под доносящуюся из клуба музыку, пытаясь загрузить фотографию. Телефон не в зоне действия сети. Вроде на борту должен быть Интернет, но он никогда не работает нормально.

Сандра ухмыляется и, конечно, строит глазки парням.

Но Мадде они неинтересны. На них можно разве что поупражняться. Сегодня вечером она попробует очаровать Дана Аппельгрена.

Дан

Дан сидит в своей каюте на краю неубранной постели и смотрит на колени, там лежит зеркало с четырьмя аккуратными дорожками кокаина. Уже в самом ритуале есть что-то успокаивающее, и у Дана улучшается настроение. Он наклоняет голову, вставляет в ноздрю кусочек соломинки для напитков, встречается взглядом с собственным отражением. Втягивает первую дорожку, меняет ноздрю, вдыхает вторую. Нажимает несколько раз на крылья носа. Чувствует в глотке химический вкус. Откашливается. Глотает. Повторяет процедуру. После этого он собирает скопившуюся на стекле пыль на палец и втирает в десну. Потом собирает мокрым пальцем остатки порошка в углу пакетика.

Десна начинает терять чувствительность. Значит, хороший продукт. Дан кладет еще один такой пакетик в карман вместе с пачкой транквилизаторов и вешает зеркало на место. Внимательно изучает свое отражение. Откидывает голову назад и проверяет, не видно ли в носу предательских белых крупиц.

Дан поворачивает голову вправо и влево. Его волосы тщательно выкрашены. Никакой седины на висках. Он задирает рубашку. Хлопает себя ладонью по животу. Ничего не висит. Большинство молодых людей около двадцати могут только мечтать о такой внешности.

Подошвы его лакированных ботинок громко стучат по полу, когда он несколько раз прыгает на месте. Дан несколько раз боксирует в воздух в сторону своего отражения. Потом надевает на руки серебряные кольца. Теперь он готов.

Томас

Ему наконец удается сбросить с себя мальчика и сесть. Они встают на ноги одновременно.

Шея пульсирует. В ушах эхом отдается звук впивающихся в кожу зубов.

Он смотрит на жуткое лицо ребенка. На подбородке осталась кровь. Обвисшая кожа на теле, впалая грудная клетка…

Каждая клетка тела Томаса кричит, что ему нужно уходить. Но мальчик снова встает между ним и дверью.

Томас достает из кармана бутылку из-под пива, краем глаза ловит в зеркале свое отражение. Он судорожно сжимает рукой горлышко, боясь, что бутылка выскользнет из влажной ладони, и бьет бутылкой по краю стола. Ничего не происходит. Он снова бьет, уже сильнее, и стекло поддается.

Острые края горлышка поблескивают в полумраке комнаты.

Томас машет этим оружием перед собой. Кусок стекла отваливается и падает на ковровое покрытие. Он приближается к мальчику. Ему нужно уйти. Только это сейчас имеет значение.

– Я не сделаю тебе ничего плохого, – говорит Томас.

Сердце стучит в груди все быстрее, рана на шее пульсирует в том же ритме. Мальчик не отвечает. Томас даже не слышит его дыхания.

Мысли роятся в голове. Пео и остальные, должно быть, сейчас в «Клубе „Харизма"». Они понятия не имеют, где Томас, и могут подумать, что он валяется пьяный. Или что он нашел с кем переспать. Они только завтра утром сообразят, что дело серьезное.

Томас делает еще один шаг вперед. Между ним и мальчишкой теперь всего метр.

– Пожалуйста, – просит он. – Я ничего не скажу твоей маме и вообще никому не скажу. Только позволь мне уйти.

Рот мальчика открывается и закрывается. Раздается этот ужасный щелчок.

– Но если ты не будешь осторожен, то я…

Мальчишка бросается на него с распростертыми объятиями. Зубы щелкают в воздухе. Томас выставляет вперед острое горлышко бутылки. С ужасом видит, как стекло погружается в плечо у самой ключицы ребенка. Проходит дальше. Это происходит так легко. Слишком легко. Плоть очень мягкая.

Томас отдергивает руку и выпускает свое оружие.

– Прости. – Он чуть не плачет. – Прости, я не хотел…

Мальчик смотрит на него почти с упреком. Он задумчиво трогает неровные края раны. Томас видит, что она глубокая, но крови нет. Только серое мясо внутри. У него несколько болезненных оттенков. Напоминает фарш, который слишком долго пролежал в холодильнике. И запах сейчас еще сильнее. Запах аммиака и гнилых сладких фруктов.

Это невозможно, это должен быть сон, сон, сон… я должен проснуться.

Мальчик снова взбирается на Томаса, как сделал бы испуганный ребенок, в поисках утешения в объятиях взрослого. Его зубы вновь впиваются в шею Томаса. Мерзкое существо прижимает рот к ране и сосет кровь, как будто она пульсирует недостаточно быстро.

Томас спотыкается, делает пару неверных шагов и сползает на пол. Он сидит между кроватью и столом. Пытается оттолкнуть мальчишку ногами, но он в таком сильном шоке, что силы полностью оставили его.

Когда мальчишка насытился кровью, его кожа перестала быть серой и стала выглядеть розовой и здоровой. Томас смотрит на него и не понимает, что происходит. Ребенок снова впивается зубами в его шею. Заваливает на спину. Стекло на полу впивается Томасу в спину через пиджак и рубашку. Из раны на груди мальчика начинает сочиться кровь. Собственная кровь Томаса!

Темнота в глазах превращается в плотное облако. Томас понимает, что если он сейчас потеряет сознание, то уже не выживет.

И какая-то часть Томаса даже этого хочет. Ему кажется привлекательной мысль просто позволить темноте, пляшущей перед глазами, окутать себя полностью. Погрузиться в неизвестное. Забыть о боли. Это было бы не сложнее, чем уснуть дома на диване перед телевизором.

Но он не хочет умирать.

Мальчишка теперь сосет не так жадно. Словно сытый младенец у груди матери.

Этого не должно было произойти.

Это не может закончиться вот так.

Томас должен попробовать.

Он поднимает правую руку, делает несколько торопливых вдохов и бьет мальчишку наотмашь, его голова ударяется о край кровати.

Ребенок рычит как животное. Идет кровь.

«Моя кровь…» – думает Томас.

Кровь везде: на зубах, на губах, на подбородке ребенка, она течет из раны под ключицей. Плоть вокруг раны у мальчишки теперь нормального розового цвета. Лицо тоже как у обычного ребенка.

Снова раздается звук лязгающих в воздухе зубов, и Томас снова бьет голову паршивца о край кровати.

Глаза мальчика закатываются глубоко наверх. Обмякшее маленькое тельце безжизненно валится на Томаса.

Томас кричит, его крик отдается эхом от стен каюты.

Тельце такое маленькое. Такое легкое.

Томаса несколько раз стошнило, пока он пытался подняться с пола. Стены каюты качаются в глазах, как будто судно попало в сильный шторм, а может быть, это действительно так. Томас уже вообще не понимает, что происходит и как с этим быть. Комната вокруг него пляшет все быстрее, унося его в темноту.

Альбин

Бутылки на полках магазина беспошлинной торговли слегка позвякивают, когда Альбин проходит к кассе. Здесь все утопает в ярком свете. Сверкают флаконы духов, бутылки с алкоголем, целлофановые обертки блоков сигарет и огромных шоколадок «Тоблерон». В корзине у Альбина лежит банка лакричных конфет и человечек, наполненный драже «Эмендемс». Мама с папой дали ему двести крон, чтобы он мог что-нибудь купить на пароме, но когда вокруг такой большой выбор, глаза просто разбегаются.

Альбин встает в очередь; на него из парфюмерного отдела пристально смотрит женщина с красными губами и прямыми волосами, выкрашенными в розовый цвет. Он начинает нервничать, размышляя, видела ли продавщица, что они вместе с Лу, он ведь помнит, что девчонка здесь кое-что стащила.

Но ничего особенного не происходит. Когда Альбин выходит из магазина, Лу уже ждет его у выхода и нетерпеливо жует резинку.

– Быстро ты обернулся.

Она разворачивается и идет, не дождавшись, пока мальчик с ней поравняется.

Альбин следует за сестрой. Смотрит на скучающего администратора за стойкой информации. Они идут по лестнице и снова выходят к ресторану «Буфет „Харизма"». Идут в кормовую часть судна мимо ресторана, кафе и бара под названием «МакХаризма», где пьет пиво компания молодых людей в куртках. Проходят мимо игровых автоматов, где видят, как несколько маленьких детишек нажимают на кнопки, не понимая, как работает автомат. За окнами теперь абсолютно темно, и Альбин видит в них только отражение Лу.

– Аббе, иди сюда, – зовет Лу.

Она останавливается у маленького стенда с глянцевыми фотографиями. Подойдя ближе, Альбин узнает фотографа, эта женщина снимала их, когда они проходили на борт.

– Это просто образцы, – говорит она на ярко выраженном вэрмландском диалекте, когда их взгляды встречаются. – Сегодняшние фотографии можно посмотреть здесь, сорок девять крон за штуку, готовность через час.

Женщина протягивает планшет. Лу выхватывает его и начинает быстро листать фотографии, интенсивно жуя резинку. Иногда она на секунду задерживается и комментирует некоторые детали:

– Да, красиво, когда волосы густые… Как же мне нравятся джинсы, натянутые до подмышек… О, мой любимый цвет в одежде… А его родители, должно быть, брат с сестрой…

У Альбина голова идет кругом от множества незнакомых лиц на экране.

Он ищет что-то интересное, чтобы тоже прокомментировать, но Лу его все время опережает.

– Смотри, вот мы.

Снимок внезапно выныривает из множества других, и в первую секунду мальчику кажется, что это тоже незнакомцы. Все такие светловолосые. Кроме него! Он только что увидел камеру и пытается улыбнуться, но улыбка не получается и напоминает странную гримасу. Его белые кроссовки грязные. Джинсы вытянуты на коленках. Он представляет, что Лу сказала бы, если бы он был посторонним.

– А я сама выгляжу как умственно отсталый лунатик, – смеется Лу.

Она моргнула в момент съемки и получилась с закрытыми глазами, но все равно она очень красивая. Линда положила ей руку на плечо и успела улыбнуться. Папа не совсем четко получился, но тоже улыбается. Можно подумать, что это они с Линдой муж и жена. Мама сидит в коляске и неуверенно смотрит в камеру. Альбин знает, что она терпеть не может фотографироваться. Мама всегда выглядит странно и неестественно, как только кто-нибудь достает телефон. Всегда просит не снимать ее или отворачивается в нужный момент. Альбину ни разу не удалось сделать хорошую фотографию мамы. Ему хотелось бы, чтобы она получилась хорошо на этой фотографии, тогда он бы купил ее и показал ей.

Мальчик снова смотрит на папу на фотографии. Думает, как этот папа с самоуверенной улыбкой может быть одним и тем же человеком, что и папа сегодня ночью.

Мне, наверное, следовало бы поступить, как мама. Тогда бы все, несомненно, обрадовались.

– Какая чудесная семья, – говорит фотограф.

– Да, со стороны так может показаться, – отвечает Лу, уводя Альбина от стойки.

Они проходят мимо темного зала с надписью «Казино». У игорного стола стоит девушка в атласном жилете зеленого цвета. Несколько человек, скрючившись, сидят на высоких стульях перед мигающими игровыми автоматами, дергают рычаги и нажимают на кнопки. Они с Лу идут до конца галереи. В клубе громко звучит танцевальная музыка. Хвост на голове Лу качается в разные стороны при каждом шаге и щекочет ей лопатки. Альбину хочется его потрогать, почувствовать волосы между пальцев.

Они заходят в бар с большим танцполом. Над барной стойкой витиеватыми буквами написано: «Харизма Старлайт». На потолке множество белых лампочек расположены в форме созвездий. На танцполе всеми цветами радуги мигает светомузыка, рисуя замысловатые узоры на паркете и красном занавесе сцены. Пожилая пара на танцполе делает мелкие шажки то в одну, то в другую сторону совершенно не в такт музыке, словно они пребывают в своем собственном мире. Мужчина и женщина выглядят влюбленными. Перед ними прыгает босоногая девица с экзальтированной улыбкой и время от времени хлопает в ладоши.

– Вот и я всегда хочу быть такой же веселой и жизнерадостной, – комментирует Лу с серьезным видом. – Человеку всегда весело ровно настолько, насколько он сам себя может развлечь.

Они проходят между столиками и барной стойкой. Лу протягивает руку к оставленной кем-то полупустой бутылке пива. Светловолосый бармен с осуждением качает головой. Он не сердится, а ухмыляется, но Альбину хочется поскорее уйти.

– Какая жалость, что он решил брать пример со светофора. – Лу кивает в сторону лысого мужчины в паре метров от них.

На нем красная рубашка, заправленная в зеленые джинсы. Живот торчит над ремнем и смотрит вверх вопреки законам гравитации. Он действительно похож на светофор. Альбин смеется.

Босоногая девица описывает круги вокруг пожилой пары. Танцующие останавливаются и смотрят на нее с недоумением. На краю танцпола появляются накачанные парни в облегающих футболках. Один из них косится в сторону Лу и Альбина, потягивая пиво из горлышка бутылки. «Интересно, – думает Альбин, – со стороны кажется, что мы пара?»

Он становится чуть ближе к Лу:

– У тебя правда есть подруга, у которой мама работает на пароме?

– Да, – отвечает Лу, – и она рассказывала ужасные вещи. У уборщиков самая отвратительная работа в мире. Подумай сам. Но они получают бонус в пятьсот крон каждый раз, когда им приходится отмывать блевотину. А блюют здесь очень многие. Особенно в каютах. Получается, что на блюющих можно разбогатеть.

Альбин смотрит вокруг. Все выглядит очень чистым. Танцпол окружает бортик из дымчатого стекла с латунным поручнем. Столы и барная стойка натерты до блеска. Пятен на темно-красном ковровом покрытии тоже не заметно, но в баре довольно темно.

– Лучше всего, когда блюют в унитаз. Тогда блевотину можно просто смыть. Пятьсот крон только за это.

Лу постукивает пальцами по столу. Альбин пытается представить себе работу, на которой каждый день приходится иметь дело с рвотными массами.

– Кроме этого происходит еще много чего мерзкого. – Лу понижает голос. – Многих девушек насилуют в каютах. Но полиция ничего не может поделать: невозможно собрать улики, потому что в этих комнатах скопилось огромное количество разной ДНК.

Она выжидающе смотрит на Альбина, как будто только что дала ему ключ к разгадке тайны. Но он, похоже, этого не понял.

– Ты что, не понимаешь? Везде-везде следы спермы – на стенах, на полу, – потому что все постоянно трахаются. Это так омерзительно.

Лу отряхивает пальцы, словно они испачканы чем-то липким. В глазах читается отвращение.

Альбин не знает, что на это ответить. Он снова смотрит на танцпол. Парень по-прежнему пялится на Лу, но она, кажется, этого не замечает. Лу кладет хвост на одно плечо, расчесывает его пальцами.

– Твои родители еще занимаются сексом? – спрашивает она. – Твоя мама вообще в состоянии?

– Прекрати.