Глава 5. Черная Вдова

4,5 месяца назад

2:40

Антигравитационный модуль тихонько скользил над пляжем. Сигнальные огни выключили, чтобы не привлекать лишнего внимания, но это было без надобности: обитатели Острова мирно спали – все, за исключением двух одаренных, скрывающихся в небоскребе. Пилотам модуля было известно – судьба этих двоих уже решена: Роланд отдал приказ арестовать Лаллеман и Кэлвина-Смита, и их ликвидация была всего лишь вопросом времени.

Достигнув бухты, модуль поднялся выше, чтобы обогнуть ее со стороны моря. Там, внутри горного хребта, его поджидали спрятанные от посторонних глаз ворота, высеченные прямо в камне. Недлинный коридор, ведущий прямиком в зону «Х».

– Включить сигнальные огни, – велел один из пилотов. В конспирации больше не было необходимости: в зоне «Х» отсутствовали посторонние – лишь ученые, трудящиеся на благо протектория. И сырье. Сотни единиц человеческого сырья.

– Как думаешь, как она? – спросил второй пилот, опасливо покосившись на небольшой светонепроницаемый ящик.

– Пока вроде все спокойно, – отозвался первый, завершая маневр. До базы осталось всего несколько километров.

Тут, словно противореча его словам, существо по имени Сарасти Розвели завизжало и забилось в своей маленькой камере.

– Началось! – пробормотал второй.

– Она стянута ремнями. И не выйдет из ящика без нашей помощи, – не очень-то уверенно сказал первый.

– Говорят, она видит без глаз и может слышать наши мысли…

– Не нагнетай, ладно? – Оба пилота-сопровождающих были на взводе: нечасто им приходилось перевозить настолько опасный груз.

Существо предприняло еще несколько безуспешных попыток освободиться и наконец замерло.

Огни базы были все ближе и ближе. В предрассветных сумерках очертания корпусов, соединенных коридорами, выглядели миражом, однако, в отличие от призрачного глайдера, они существовали на самом деле. И совсем скоро Сарасти предстояло узнать, сколько ужаса и боли скрывается внутри этих домиков с круглыми крышами, похожих на грибы дождевики.

Зона «Х» представляла собой небольшой участок земли, отделенный от обители одаренных высокой скалистой грядой. Здесь, вдалеке от моря, воздух был сухим, а почва – потрескавшейся, с красновато-кирпичным оттенком. В зоне «Х» не требовалось никого обманывать искусственными пейзажами, поэтому по периметру можно было различить упирающиеся в небо шлюзы для приема батискафов и более крупных судов.

Первый пилот хорошо помнил, как прибыл сюда четыре года назад. Он не был одаренным и работал по распределению протектория в одной из городских тюрем. Когда ему пришло извещение о том, что Роланд Грейси лично просит его прибыть на Остров для «повышения квалификации», он решил, что его попросту дурят коллеги.

Но все оказалось на полном серьезе. Первый пилот, которого звали Олаф, хорошо помнил ту ночь, когда он высадился в зону «Х» вместе с другими рекрутами. Он ожидал увидеть море, но, как ему сообщили, моря здесь не было. Точнее, было, но там, за высокой грядой, и принадлежало оно исключительно одаренным. Тогда как в зоне «Х» Олафа и других снова ожидала рутина. Не существовало повышения квалификации, как и «личного» письма Роланда Грейси.

Перед тем как приступить к работе, Олаф подписал договор о неразглашении. Никому нельзя было знать, где он и чем занимается, иначе его и всех его близких ожидала смерть. Это было первым неприятным сюрпризом, а второй оказался еще ужаснее. За два месяца работы виски Олафа поседели из-за того, что он своими глазами увидел, как людей превращают в аниматусов. Руководил же всем процессом человек, при виде которого кровь стыла в жилах. Человек по имени Эмиль Гебхард.

Антигравитационный модуль прошелестел над невысокой травой и устремился к одному из телескопических хоботов, ведущих на базу. Второй пилот тяжело вздохнул: самая легкая и безопасная часть работы была позади.

Словно почувствовав, что полет окончен, Сарасти вновь заверещала и забилась в тесном контейнере для перевозки. Посадив модуль, Олаф и его коллега вытащили ящик и, аккуратно вскрыв его, прицепили к ошейнику Сарасти две длинные палки: их подробно проинформировали о том, что бывает с теми, кто оказывается ближе чем в метре от этой девчонки.

– Тащим! – скомандовал Олаф, и оба пилота стали пятиться, вытягивая Сарасти наружу.

Она почти не сопротивлялась, лишь по-звериному водила носом, почувствовав свободу. Руки Сарасти были заведены за спину и крепко зафиксированы смирительной рубашкой, поверх которой затянули несколько прочных ремней; на ногах тоже были ремни, из-за чего шаги Сарасти были короткими и спутанными.

Пару раз лязгнули сильные, как у питбуля, челюсти, но до сопровождавших ее девчонке было не дотянуться. И лишь пройдя две сотни метров, она вдруг неистово забилась, словно почувствовав, что ждет ее там, в конце пластикового гофра. Это был неизбежный конец прежнего существования.

– Не отпускай, Игорь! – закричал Олаф, заметив, что его партнер ослабил хватку. – Палку держи, говорю!

Игорь ухватился еще крепче, и оба тюремщика ускорили шаг: каждому хотелось поскорее закончить работу. Чтобы не упасть, Сарасти засеменила быстрее, продолжая издавать полные ненависти клокочущие звуки.

– Ты только взгляни на ее ноги, – с отвращением произнес Игорь. Босые стопы девочки оканчивались длинными толстыми ногтями, некоторые из них были обгрызены.

Он потерял бдительность всего лишь на секунду и оказался на несколько сантиметров ближе к ней, чем было дозволено, и Сарасти уже клацнула зубами в непростительной близости от его предплечья.

– Ах ты тварь! – выругался парень и ударил ее носком тяжелого ботинка. Сарасти заверещала от боли.

– Прекрати, идиот! – проворчал Олаф. Он так и знал, что этот салага наделает глупостей. – Нам нельзя трогать ее.

Сарасти перестала визжать и устремила свой взгляд вначале на Олафа, а потом на Игоря. У нее не было глазных яблок; говорят, ей удалили их в одной из метропольских больниц… и все же девушка могла видеть. И смотреть так, что душа уходила в пятки.

В экспериментальном блоке их уже поджидал облаченный в идеально-белый халат Эмиль Гебхард.

– Обошлось без инцидентов? – участливо поинтересовался он. Одним из многочисленных хороших качеств мистера Эмиля Гебхарда было умение располагать к себе людей независимо от их служебного положения. Пожалуй, Олаф не смог бы назвать более вежливого и тактичного человека, чем он.

– Да, все в порядке, мистер Гебхард, – сказал Игорь. – Мы можем идти?

– Не посмотрите на трансформацию? – лицо Эмиля тронула улыбка радостного предвкушения. О да, трансформация – именно так он называл очередную кровавую операцию. Эмилю они очень нравились, и на этом фоне его обезоруживающая вежливость выглядела еще более пугающей.

– Нет, у нас остались дела. – Игорь помог передать Сарасти в руки ассистентов Гебхарда, после чего оба пилота с облегчением удалились.

– Как всегда, пропускают самое интересное, – констатировал тот им вслед и надел на глаза прозрачные пластиковые очки. – Что ж, начнем.

Эмиль Гебхард был настоящим гением медицины. Он пробился на свой нынешний пост с самых низов. Этому способствовал и его острый ум, и страшный эксперимент, который он поставил над собой. Много лет из-за травмы позвонков он передвигался, опираясь на трость, и категорически отказывался от любого вмешательства с использованием биоимплантатов. Но, получив должность в проекте «Химера», Гебхард стал первым добровольцем, испробовавшим на себе новейшую, невиданную прежде методику.

Эксперимент привел к чудовищным последствиям. Да, Эмиль вернул себе способность полноценно ходить, но чужеродная ткань на его спине разрослась, изуродовав тело. Теперь под белым халатом вежливого врача высился горб, спина и плечи сделались вдвое шире, и голова стала выглядеть непропорционально маленькой.

Но кое-кому уродство Гебхарда пришлось по душе. Дана Хатт стала выделять его среди персонала Острова. Скоро он уже был не только ее правой рукой в проекте «Химера», но и ее возлюбленным.

Эмиль обожал всех своих химер до единой, но больше всего он ценил тех, кому удавалось остаться в живых, пройдя через страдания. На операционном столе выживали примерно десять из ста, остальным даровались искусственно выращенные тела. Тех, кто смог уцелеть, врач любил, словно родных детей. Поэтому, когда после пятнадцатичасовой операции сердце Сарасти все-таки не выдержало даже под действием стимуляторов, Эмиль испытал разочарование.

Стянув маску с лица и сняв очки, он грустно глядел на изрезанное тело. Его первоначальной задумкой было установить Сарасти новые глаза с широким набором зрительных функций, усилить челюсти, имплантировав дополнительные ряды зубов, нарастить мышцы и удлинить конечности.

«Что же пошло не так? – думал он, переодеваясь в новый чистый халат. – Химерные ткани были идеально совместимы, все должно было быть в порядке…»

– Мне констатировать биологическую смерть, мистер Гебхард? – спросил ассистент.

– Да. – Эмиль взглянул на часы. С момента остановки сердца прошло больше трех минут, а это значит, что мозг Сарасти, вероятнее всего, уже погиб. – Готовьте пересадку гена.

«Геном» ученые пафосно называли то, что обычные люди называют душой. Именно поэтому пересадка гена и пересадка мозга не были одним и тем же. Ген мог жить внутри организма на протяжении нескольких часов после биологической смерти, а то и нескольких суток. Все зависело от того, как погиб человек.

Тот, кто погиб от естественных причин или же добровольно отдал свою жизнь ради чего-либо, легко расставался со своим геном. А такие, как Сарасти, те, с кем проделывали мучительные манипуляции на протяжении нескольких часов, могли так никогда и не отдать свой ген. Тогда еще одна человеческая единица оказывалась потерянной, проект «Химера» терпел убытки, а Эмиль Гебхард расстраивался до слез. Впрочем, такие случаи были не частыми.

Для пересадки гена требовались одаренные, обладающие определенной силой, – только они могли «поймать» ускользающее из тела сознание и перенаправить его в другую оболочку. Как только не называли таких одаренных на протяжении веков: шаманами, медиумами, посредниками, но на Острове их было принято называть акушерами – теми, кто помогает сознанию родиться в новом теле.

Молодой акушер, работающий под началом Гебхарда, торопливо растирал свои ладони, чтобы согреть их. И наконец он закрыл глаза и принялся сканировать тело Сарасти, используя руки, словно луч Рентгена.

– Есть, – негромко произнес он после нескольких секунд поиска. – Чертовски упрямый.

– Что, сопротивляется? – Эмиль напряженно улыбнулся. Он не мог потерять такой ценный экземпляр, как Сарасти. И все же ему нравилось то, с какой силой она борется до последнего, как не желает сдаваться ему.

– Не то слово, – отозвался акушер, не открывая глаз. Его лицо было сосредоточенным, а на лбу выступили бисеринки пота.

– Какую модель аниматуса будем использовать, сэр? – спросил ассистент Гебхарда так, словно речь шла о костюме, который Сарасти предстояло примерить.

Эмиль на секунду задумался. В его арсенале было с десяток готовых тел аниматусов, и все же Гебхарду не терпелось опробовать новую, последнюю модель.

– Готовьте Черную Вдову, – наконец сказал он.

Ассистент удивленно приподнял бровь. Он хотел было сказать что-то вроде: «Вы уверены, сэр? Ведь этот экземпляр еще не тестировался», – но понял, что Гебхард уверен. Руководитель проекта «Химера» всегда знал, что делает. Он полагался на свое чутье, которое его еще ни разу не подводило.

Черная Вдова была первым аниматусом, имеющим отпрысков – семь независимых организмов, чье сознание было объединено сетью так, что она контролировала их всех. Таким образом, Черная Вдова была не просто смертоносным оружием, как все такие же монстры. Ее боеспособность была в семь раз выше, чем у обычного аниматуса.

– Ген захвачен, – произнес акушер, и Эмиль почувствовал, как его сердце радостно забилось.

– Сегодня удачный день, коллеги! – произнес он.

Но это был еще не конец. Оставалось самое главное – перенести ген из тела Сарасти в тело Черной Вдовы.

А вот и она: двое ассистентов вкатили в операционный блок огромный контейнер с почти двухметровым паукообразным существом. У него было человеческого лицо, только с паучьими хелицерами возле рта, большое блестяще-маслянистое брюшко и восемь длинных тонких лап.

– Она божественна! – восхищенно произнес Эмиль, рассматривая недоразвитые человеческие руки, растущие из черного паучьего тела. – Идеальная химера, достойная маленькой королевы.

Семь отпрысков лежали рядом, свернувшись клубками: маленькие черные пауки с красной отметиной на спинке. Безмолвные, ожидающие до поры до времени, пока не будет активирована сеть. Пока Черная Вдова не призовет их.

– Начинаю пересадку гена, – сказал акушер. Не открывая глаз, он положил правую ладонь на брюшко паука, а левую оставил на теле Сарасти.

Кто-то из акушеров рассказывал, что видит ген как свечение, кто-то утверждал, что он похож на белый шум, на вибрацию, которая воспринимается через руки. Должно быть, у каждого было свое видение гена, но для Эмиля важно было лишь то, чтобы в нужный момент интуиция не подвела акушера.

Шли минуты, но проводник гена молчал и лишь сосредоточенно морщился, продолжая держать ладони на груди Сарасти и на теле Черной Вдовы.

– Есть, – наконец произнес он. – Душа обрела новое тело.

– Дефибрилляцию, быстро! – Эмиль ощутил радостное возбуждение.

Спустя несколько разрядов организм аниматуса был запущен. Сердце заработало, легкие начали обогащать кровь кислородом, мозг стал способен решать простейшие задачи. Очень медленно, словно боясь, что удача в последний момент отвернется от него, Эмиль Гебхард приблизился к Черной Вдове.

– Сарасти, – позвал он, положив руку на блестящее черное брюшко. – Ты слышишь меня?

Санитары в это время убирали со стола прежнее, человеческое тело девочки, чтобы утилизировать его в кислоте.

– Сарасти, – снова позвал Эмиль, прислушиваясь к дыханию аниматуса.

Лицо паукообразного не выражало ничего, лишь пальцы на рудиментарных руках едва заметно сжимались и разжимались, словно тестируя новое тело.

Наконец глаза существа медленно приоткрылись: блеклые, белесые, болезненно реагирующие на свет.

– Вот так, молодец. – Рот Эмиля растянулся в довольной улыбке. – Почувствуй, какой мощью ты теперь обладаешь, девочка!

Сарасти не ответила; неизвестно было, пригодны ли вообще ее новые голосовые связки для человеческой речи.

– Ты чувствуешь их? Своих отпрысков? – продолжал Эмиль.

Глаза Черной Вдовы открылись и закрылись словно в знак согласия.

– Активируй их! – приказал Гебхард.

Семь пауков, размером с автомобильное колесо каждый, ожили как один – распрямились длинные лапы, клацнули мощные челюсти. Зрелище было настолько завораживающим и пугающим, что ни акушер, ни ассистенты не смели пошевельнуться.

– Поздравляю, коллеги, – торжественно произнес Гебхард. – Сегодня мы создали наше самое опасное оружие.