– Это не живопись, это – безвкусица и спекуляция, плесень на теле искусства.
– Не обращайте внимания, – громко добавил Патрик, – ну что такая юная девушка может смыслить в живописи?
Все вновь улыбнулись, осматривая меня, словно недалекого ребенка. Нет, я этого так не оставлю.
– Я знаю о живописи гораздо больше всех вас, вместе взятых. Джексон Поллок – одно из проявлений феномена консервной банки, щупальце капитализма, душащее современное искусство, китч в угоду обществу массового потребления. Держать дома его картины – дурной тон.
– Но они стоят огромных денег! – возмутился Брюс.
– Да! Как и любая вещь, которую выдают за искусство, но которая им в сущности не является. Именно ценник придает ей и смысл, и художественность. Подумайте сами: если бы подобная мазня стоила копейки, никто бы никогда не сказал, что это имеет отношение к искусству в его ортодоксальном понимании.
– А кого из современных художников Вы считаете достойным и талантливым? – мягко спросил мистер Хартингтон, чтобы разрядить обстановку.
– Есть некоторые неплохие живописцы. Мэттью Сноуден, Айрис Скотт, Дуэйн Кайзер, Джеффри Ларсон или Мэтт Талберт. Хотя я считаю, что современного искусства все же не существует. Это лишь подражание старой школе. Пастиш. Мир уже никогда не создаст ничего лучше Сезанна, Моне, Рубенса, Рериха или того же Ван Гога, которым все так заболели в последнее время…
– Ван Гог! – подхватила Стефани, услышав знакомое имя. – Это же тот самый, что отрезал себе ухо? Вот глупость! Ну разве может психически неуравновешенный человек быть творцом?
Все фальшиво засмеялись этому тонкому замечанию, но громче всех смеялась Гвен, не на шутку испуганная моим поведением.
– Только такой человек и способен творить, – мрачно сказала я. – И кстати, вопреки распространенному мнению, Ван Гог отрезал себе не все ухо, а только мочку. Он был болен.
– Эй, там, наверху! Я дома!
Погруженные в глубокое смятение, все встрепенулись и устремились вниз, желая скорее рассеять атмосферу неприятного диалога.
– Это Билл, как раз вернулся с тренировки.
Патрик задержал меня и шепнул: «Еще одна такая выходка…», но я грубо вырвалась и ускорила шаг.
– Билл, мой дорогой мальчик! – с излишним чувством произнесла миссис Хартингтон.
На первом этаже нас ожидал молодой человек среднего роста и приятного телосложения, но с какими-то женскими чертами лица, что делало его больше похожим на мать, чем на отца. Он широко улыбался, осматривая всех.
– Мистер Гинзли, Гвен. Мое почтение. Как поживаете?
– Прекрасно, Билл, а ты?
Я вновь заскучала под лавиной этикета.
– Билл, познакомься: это Сара, дочь Гвен. Сара, это наш сын Билл. Я так надеюсь, что вы поладите!
– Привет, – без энтузиазма кивнула я.
Внешность этого паренька не вызывала во мне каких-то особенных эмоций.
– Вау, Сара, а вы с матерью так похожи.
– Ну, теперь можно и к столу. Билл, только вымой руки, умоляю тебя. Не хочу, чтобы за столом пахло бензином!
– Ма, ну сколько можно? Не при всех же…
Я внутренне усмехнулась и проследовала за всеми.
– Наша кухарка нашла какой-то новый рецепт и запекла индейку. Я очень надеюсь, что всем понравится, – улыбалась миссис Хартингтон. – Пожалуйста, не стесняйтесь, ешьте. Это все для вас.
Мы расположились за столом так, что Билл оказался прямо напротив, но меня это не смущало, и я без промедлений принялась за еду, стараясь не вслушиваться в увлекательные истории Стефани о том, как она что-нибудь покупала. Похоже, это все, что она могла рассказать в компании. И моя мать была вся внимание.
– Сынок, поухаживай за Сарой, налей ей выпить.
– Что ты будешь: вино или шампанское?
– Вино, – коротко ответила я, пережевывая мясо и брокколи.
Всех немного смутило то, что я с таким увлечением ем и вовсе не разговариваю. Хотя, наверное, после того, как я высказалась о картинах, они не слишком хотели, чтобы я открывала рот. Билл с интересом поглядывал на меня, изредка поддерживая общую беседу короткими фразами вроде «Да-да, так все и было» или «Ну это уже совсем никуда не годится». Он искусно принимал участие в диалоге, хотя и оставался полностью вне его.
Насытившись, я стала медленно попивать вино и уже не могла не прислушиваться к разговору. Оказалось, они вполне обходились и без меня, и я вдруг задала себе вопрос, что я здесь вообще делаю? Знакомство с Хартингтонами принесло мне только разочарование.
Очевидно, уже не в первый раз за этим столом из уст Стефани звучала история о том, как они с Брюсом встретились на Кубе много лет тому назад. Как я поняла, миссис Хартингтон младше мужа и в свое время увела его из семьи, о чем поведала чуть ли не с гордостью.
– Хватило одного танца на диком пляже, – говорила она, лукаво поглядывая на мужа, – чтобы он позабыл обо всем на свете и ушел ко мне.
Я чуть было не открыла рот, чтобы спросить, с каких это пор измена и предательство являются в нашем мире благом или достоянием, как Гвен, увидев, что я с каменным лицом гну в руке вилку, испугалась и поспешила сменить тему.
– Брюс, Сара ведь совсем недавно приехала, не мог бы ты рассказать ей о самом главном, что есть во всем Уотербери?
Мистер Хартингтон отложил нож и вилку, переглянулся с женой.
– Как?! Сара не знает? Она ничего не знает о гонках? Действительно?
Изумления в его голосе хватило бы на десяток человек.
– Я хотела, чтобы именно вы с Биллом поведали ей об этом. Ведь вы имеете к гонкам самое прямое отношение.
Гвен заискивала перед ними, ей нравилось ощущать себя частью привилегированной элиты. Мне было так стыдно за нее.
– Видишь ли, Сара, скажи, ты уже гуляла по нашему городу?
– Много раз.
– Как много улиц ты посетила?
– Достаточно.
Я не понимала, к чему он клонит.
– Город у нас не столь большой, поэтому ты должна была слышать отдаленный специфический гул автомобилей.
– Да. Было такое, – припомнила я.
Я действительно слышала нечто подобное, но не придала этому значения.
– Так вот. Этот звук, который ты слышала, доносился с нашего автодрома. И издавали его гоночные болиды.
– У вас тут в Уотербери что, своя Формула-1? – изумилась я.
– Что-то вроде того, – засмеялся Билл. – Я, кстати, пилот. С детства этим занимаюсь.
– С недавних пор чуть ли не главная финансовая жилка города – эти гонки с тотализатором.
И тут до меня дошло, на чем сколотили свое состояние эти недалекие люди.
– Билл, а ты участвуешь в гонках ради денег? – облокотившись на стол, провокационно спросила я.
– Что ты, нет. Это мое увлечение, моя страсть. К тому же я не так часто выигрываю. Для меня главное не победа, а участие. Но это не делает победу неприятной.
– Тебе нравится скорость? – уточнила я.
– Скорее опасность. Ведь убивает, как известно, не скорость, а…
– … внезапная остановка1, – договорила я.
Билл улыбнулся.
– Тоже знаешь эту цитату?
– Как не знать… А много вас, гонщиков?
– Около двух десятков. Но не все из нас выдающиеся, как, например, Хаммонд или Гектор…
– Гектор – главный соперник Билла, – уточнил мистер Хартингтон.
– Его все любят, – пожал плечами Билл. – У нас в городе вообще любят гонки.
– И что, этот Гектор – постоянно тебя обгоняет?
– Он талантливый пилот. И очень рискованный. Почти всегда первое место достается ему.
– Очень тщеславный молодой человек, – скривив рот, сказала миссис Хартингтон. Очевидно, беседы о пресловутом Гекторе никому за этим столом не нравились. – А ты, Сара, чем увлекаешься?
– Много читаю. Делаю фигурки из гипса, раскрашиваю их. Слушаю старую музыку. Ищу работу. Гуляю, фотографирую.
– А как же мода, кулинария? – удивилась миссис Хартингтон. – Ты же девочка, будущая мать и хранительница домашнего очага.
– Что за стереотипное мышление? Я делаю то, что мне интересно.
– Но как тебе может быть неинтересно готовиться к роли жены и матери в ближайшем будущем? Ведь это наше единственное предназначение, не так ли?
Я оторопела от этих слов. Все смотрели на меня, а я глотнула вина, поднялась и мрачно спросила:
– А лучше быть, как Вы, миссис Хартингтон?
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду вот что: быть глупой, безвкусной, ни в чем не разбирающейся женщиной, единственный шанс которой – удачное замужество. Ничего не уметь, кроме как тратить чужие деньги, ни в чем не реализоваться, уводить мужчин из семей. Быть не личностью, а пустым местом. Вы, конечно, извините, но не Вам учить меня жизни, Вы слишком далеки от образца для подражания, так же далеки, как Ваш муж от настоящего искусства. Передавайте мои благодарности кухарке, ужин прелестный. А теперь я, пожалуй, откланяюсь. Нет сил больше находиться в вашей убогой компании.
Грохнув стулом, я вышла из-за стола и в гробовом молчании покинула дом Хартингтонов. Не знаю, что на меня нашло, может, я выпила слишком много вина, но мне так захотелось высказаться, мне было так обидно за то, что меня изначально ни во что не ставили, не могли поверить, что я могу в чем-либо разбираться. Эти люди, которые сами-то из себя ничего не представляют. И сейчас, высказав им всю правду и одновременно насолив Патрику и Гвен, я ощущала себя просто великолепно.
Вижу тебя насквозь
– Да как ты посмела нас ТАК опозорить?! – орал Патрик, и на этот раз Гвен его не особо успокаивала, молчаливо поддерживая праведный гнев. – Ты хоть знаешь, что это за люди? Ты можешь себе представить, какими средствами и связями они обладают? Мы так гордились их расположением! Хартингтоны обожали нас! Пока не появилась ты! Да как такое вообще возможно, черт возьми?!
Патрик замер среди комнаты, уставившись на меня. казалось, изо рта и из глаз у него вот-вот повалит пламя прямиком из ада.
– Знаешь, Пат, в моей жизни тоже все было нормально, пока не появился ты.
Едкое замечание заставило мужчину скривиться.
– Не будем переводить стрелки, – сказала Гвен устало. – Разговор сейчас о тебе, Сара. Неужели нельзя быть более сдержанной?
Я пожала плечами, увлеченно облизывая ложку от йогурта.
– Даже если эти люди так тебе не понравились, всегда можно без конфликта решить проблему. Придумала бы что-нибудь, чтобы оттуда уйти. Посоветовалась бы со мной, я могла помочь тебе придумать причину, и по правилам этикета никто бы не стал тебя задерживать.
– Я не понимаю, почему вы считаете, что я кому-то должна? Должна быть вежливой и доброй, должна терпеть людей, раздражающих меня, должна, как вы с Патом, целовать им пятки, чтобы чувствовать себя частью элиты Уотербери?..
– Замолчи! – разозлился Патрик.
– Вы даже правду принять не в силах. А хотите меня обучить лицемерию, в котором стали асами.
– Да заткнись ты уже, заткнись, дура!
– Патрик, не перегибай палку.
– Это я-то ее перегибаю? Да что ты говоришь, Гвен! Очнись. Вспомни, что твоя дочь наговорила Хартингтонам, как неловко и стыдно нам было весь оставшийся вечер! Наши отношения с ними никогда не будут прежними.
– Так же неловко и стыдно мне было за вас, когда я наблюдала за вашим раболепием. Зачем вы так унижаетесь перед ними? У вас осталось хоть немного гордости?
– Да что ты можешь в этом понимать? Это банальная вежливость. Сколько тебе лет? Двадцать три? Почему же тогда ума, как у пятилетней? Что ты знаешь о мире, чтобы указывать нам, как себя вести? Ты ни хрена еще не понимаешь!
– Ну-ну, – усмехнулась я.
Мое внешнее спокойствие взбесило Патрика более всего остального.
– Какого хрена ты мне тут рожу кривишь?
– Патрик! Хватит!
– И правда, хватит орать, – я даже бровью не повела, так меня все это веселило.
– Слушай сюда, Сара. Еще одна такая выходка и ты вылетишь из моего дома на хрен. Поняла меня?
Я поднялась с дивана и подошла к нему почти вплотную.
– Я тебя не боюсь, Патрик. У тебя нет ничего, чем ты мог бы мне угрожать. Сделать мою жизнь еще хуже ты уже не сумеешь, и так достаточно постарался.
– Какая же ты узколобая, Сара. Твердишь одно и то же. Не надоело? Ты, должно быть, очень тупая, если до сих пор не поняла, что Гвен ушла ко мне, потому что разлюбила твоего отца и больше не хотела жить с ним против своей воли. Потому что твой отец – слабовольный кусок дерьма, который даже тебя чуть не угробил. Он разрушает все, к чему прикасается.
– Еще одно слово о моем отце, и я сожгу нахрен твою контору, – с ледяным спокойствием пообещала я.
Мужчина смотрел на меня с плещущей через край ненавистью, крылья носа раздувались и опадали, но больше он ничего не сказал, хотя, очевидно, очень жаждал продолжить эту яростную перепалку.
– Господи боже мой… Когда же это все кончится?.. – простонала Гвен, схватилась за волосы и вышла.
Держу пари, едва ее не стало рядом, Патрику захотелось броситься на меня так же сильно, как и мне на него, но мы сдержались и не стали избивать друг друга. В конце концов, когда-то очаг злости просто иссякает, опустошая тебя.
Наверное, Хартингтоны больше не позовут их в гости. Какая жалость. Я могла бы еще очень многое сказать, но не стала. Единственное, что я точно знала: мне нужно как можно скорее съезжать отсюда.
В комнате я взяла плеер и наушники, включила Billy Idol – «Eyes Without a Face» и по привычке отправилась созерцать уютные улочки Уотербери, пока дома все более-менее не успокоится. Песня как никогда точно гармонировала с моим нынешним настроением, да и погода тоже.
Где-то полчаса спустя посреди Скавилл-стрит, когда солист Dope в наушниках желал кому-то скорой смерти, меня застал приличный ливень. Небо быстро затянуло, и город вновь погрузился в уже известный мне эффект темного колодца. Я забежала под ближайший карниз, хотя уже достаточно промокла, и решила подождать, пока дождь стихнет.
Улочка обезлюдела, но из-за музыки в ушах и шума воды я не сразу услышала стук за своей спиной. Обернувшись, я увидела за стеклянной витриной молодого парня, лицо которого показалось мне смутно знакомым. Он стучал пальцем по стеклу, будто я была рыбкой в большом аквариуме, и слегка улыбался.
– Дуглас, – удивилась я, освобождая уши.
Тот самый парень из ломбарда, ну надо же! Он открыл дверь и любезно пригласил меня внутрь.
– Не думала встретить тебя еще раз, – призналась я.
– Взаимно, но Уотербери – город тесный. Тебе еще не раз предстоит в этом убедиться. Проходи.
– Куда?
– Сейчас все увидишь.
Дуглас провел меня по небольшому коридору, стены которого были завешаны черно-белыми картинами в красивых рамках, но я не успела их рассмотреть.
– Гулять по Уотербери без зонта – не очень удачная идея.
– Это я уже поняла. А где мы?
Вместо ответа Дуглас распахнул передо мной дверь, и я моментально поняла, что это за место. Вне всяких сомнений, я оказалась в тату-салоне. Все возможные поверхности, включая стены и пол, были усыпаны различными эскизами, словно осенние лужайки рыжей листвой. Некий логический порядок расположения имело только специальное оборудование и кресла для клиентов, все остальное, чем наполнено было это небольшое помещение, точно укладывалось в емкое понятие «творческий хаос».
– Вау, какой миленький бардак, – сказала я, осматриваясь.
– Кого это ты к нам привел, Дуглас?
У большого окна, по которому снаружи струилась вода, вокруг низкого журнального столика, прямо на полу, сидели молодые люди на первый взгляд отталкивающей внешности. Обилие татуировок и пирсинга, экстравагантные прически, нестандартная одежда – буквально все выдавало в них тот контингент, который обычно обходят стороной. Но приветливые лица диссонировали с такой стереотипной внешностью.
– Это Сара, мы с ней виделись в ломбарде недавно, – просто ответил Дуглас и тоже сел на пол, согнув ноги под себя.
– Сильно промокла? – спросила девушка с короткими синими волосами.
– Немного.
– Садись с нами. Мы тут как раз перекусить решили.
– Спасибо…
На крошечном столике теснились кружки с содовой и пластмассовые формочки с шоколадными кексами.
– Тут на всех хватит, – заверил меня молодой человек с большим кольцом в носу. – Угощайся. Это я испек.
– Серьезно? Очень вкусно.
– Могу подкинуть рецепт, если интересно. Кстати, меня зовут Расмус, это – Мэт и Эвелина, Дугласа ты знаешь.
– Очень приятно, ребята. Спасибо, что приютили.
– Нет проблем. Ну, задавай свои вопросы.
– Вы здесь работаете, да? Хотя это ведь очевидно.
– Иногда самые очевидные вещи ломают все наши ожидания.
– Это точно. Прямо про вашу внешность.
Ребята переглянулись и заулыбались. И в тот момент мне стало безумно тепло в их компании.
– Спроси еще что-нибудь, – попросил Мэт.
– Не хочется мне ничего у вас расспрашивать, – призналась я. – Мне и так с вами очень комфортно.
– Ты недавно в Уотербери, верно? – спросила Эвелина.
– Это так. Я еще очень мало знаю о городе и его жителях. Но стремлюсь это исправить.
– В Уотербери это несложно. Я имею в виду, подружиться с кем-нибудь. Люди в основном добродушные. За исключением некоторых особых экземпляров.
– Тебе у нас нравится?
– Пока что – очень.
– У тебя проблемы с деньгами?
– Что? Откуда ты?..
– Ты же была в ломбарде.
– Ах да. Я и забыла. Да, деньги не помешали бы. Впрочем, они никогда не лишние.
– Тем не менее, они далеко не главное.
– В моей ситуации без них не обойтись.
– Ищешь работу?
– Разумеется.
– Знаешь, какой самый легкий способ заработать в Уотербери?
– М-м, знала бы, уже бы сделала это.
– Тотализатор. У нас здесь все обожают гонки.
– А, гонки. Да, об этом я слышала. Но немногое. Меня это как-то не очень привлекает. Я не разбираюсь в этой сфере, мягко говоря.
– А все просто. Если хочешь выиграть, ставь на Гектора – не прогадаешь.
– Гектор наше сокровище.
– Да, если и любят во всем Уотербери что-то больше гонок, то только Гектора. Выйди на улицу, спроси любого встречного, за кого он болеет, и ты услышишь: за Гектора, разумеется.
– Еще бы не любить Гектора, – мечтательно сказала Эвелина, – ведь он так хорош во всех возможных смыслах.
– Трудно не согласиться, – добавил Расмус. – Любой парень хотел бы быть на него похож. Но у каждого свое место. Ведь если идеальны все, то никто не идеален.
– Я уже слышала кое-что об этом вашем Гекторе, но гораздо менее лестное, чем сейчас, – заметила я, чувствуя, что у меня уже передозировка этого имени.
– Отзываться о Гекторе отрицательно могут только Хартингтоны. Вот, кого у нас в Уотербери терпеть не могут.
Я в голос засмеялась, заставив ребят переглянуться.
– Вы мне, наверное, не поверите. Но я буквально вчера была у них в гостях.
– Да ну. Как тебя туда занесло?
– Мать и ее новый муж уговорили. Я хотела развеяться, но быстро пожалела, что согласилась.
– Так ты действительно была у Хартингтонов?
Ребята выговаривали эту фамилию с осторожным презрением, будто осматривали собственные пальцы, испачканные в чем-то очень неприятном, и думали, как от этого избавиться, чтобы не замараться еще больше.
– Да, мне довелось побывать в этой обители лицемерия.
– Кстати, их обожаемый сынок, Билл, тоже гонщик. И, если отбросить все личное и оставить лишь профессиональное, он неплохой пилот.
– До Гектора ему далеко.
– Это ясно. Но все равно они конкуренты. Поэтому Хартингтоны и не любят Гектора.
– Видела я этого Билла. Не понравился он мне. Впрочем, мне там никто не понравился. И я, к несчастью своей матери, об этом не умолчала.
– Да ладно? – засмеялся Мэт. – Прямо в лицо им высказала?
Пришлось коротко пересказать ребятам события вчерашнего вечера, после чего они разразились восторженными аплодисментами и улюлюканьем.
– Да ты героиня, Сара.
– Могу себе только представить лицо миссис Хартингтон, когда она все это услышала!
– Поверьте, это было нечто.
– Не сомневаюсь.
– А знаешь, что, – серьезно начал Расмус, и я заметила, как все вдруг подтянулись, услышав этот тон, – я хочу, чтобы ты у нас работала. Мне нравятся честные и прямые люди. Это подкупает. Не спеши отказываться. У нас тут особая система, не такая, как везде. У нас нет боссов и подчиненных – все одинаково главные и все равны.
– Как это?
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке