Глава 2

Надо остановиться! Пора прекращать!

Умом понимаю, что мы поступаем неправильно, но ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, если Яр отстранится, умру в ту же секунду.

Подхватив меня под бедра, он разворачивается и, сделав несколько шагов, прижимает к стене. Теперь я полностью спрятана от окружающих за его широкой спиной и высоченной – почти трехметровой – шеффлерой, стоящей в огромной кадке по правую сторону от нас. Её густорастущие листья служат прекрасным убежищем.

Прижимаюсь лопатками к декоративной штукатурке, не отводя взгляда от полыхающих похотью глаз.

Как его остановить?

Как самой захотеть остановиться?

Только бы выжить…

Мы в доме родителей! Наших родителей, и это звучит ужасно! Ненавижу себя в эту секунду. Чувствую грязной.

Ругаю, но продолжаю обнимать.

Пока я ловлю кожей прерывистое дыхание Ярика, он задирает мое платье едва ли не до талии, открывая своему взору значительную часть моего полыхающего желанием тела.

Проталкивает колено между моих ног, упираясь в самый чувствительный и интимный участок.

Зажмуриваюсь, судорожно выдыхая.

– Я знаю, что ты меня хочешь, – шепчет мне в губы, для убедительности поднимая колено и плотно впечатывая его в меня.

Голова идет кругом.

Сама того не понимая, трусь об него.

Мозг отключается, мир меркнет, становится незначительным. Есть только мы.

Из моего приоткрытого рта вырывается хриплый стон. Волна дрожи проходит по телу. Совладать с собой не удается.

Прижимаюсь лбом к его подбородку.

Возбуждение. Страх. Отчаяние. Я буду гореть в аду за то, что сейчас происходит.

Где-то на задворках сознания бьется мысль: сегодня я собираюсь родителей познакомить со своим молодым человеком.

Давид.

Такое поведение недопустимо.

Нет мне прощения.

Грубо обхватив пальцами мой подбородок, Яр приподнимает мою, можно сказать, безвольную голову, заставляет посмотреть на него и впивается страстным поцелуем в мой рот.

Терзает, проталкиваясь языком глубже. Ощутив его вкус, который забыть на протяжении нескольких месяцев так и не вышло, жалобно всхлипываю.

Мысли о Давиде рассеиваются в голове, превращаясь в нечто никчемное.

– Пожалуйста, не заставляй меня ненавидеть тебя, – отстраняясь, шепчу еле слышно.

– Это то же самое, что и любить, – Ярик перехватывает меня поудобнее, сильнее наваливаясь.

Жар его тела создает невероятный контраст с холодными пальцами.

– Родители могут увидеть… Алсу… – пытаюсь вырваться, но его объятья слишком крепки.

У меня даже говорить разборчиво не выходит. Плавлюсь в его сильных руках, мечтая, чтобы наша близость не прекращалась. За это же себя презираю.

Я не могу передать, как это – влюбиться в своего младшего брата! Ужасно. Я никогда не хотела подобного.

Ярик наклоняется и проводит кончиком языка по моей щеке. От неожиданности моё сердце пропускает удар. Трепещет, словно крылышки дивных колибри, а потом замирает.

Не сразу понимаю, в чем дело, смотрю на него заворожено.

– Не хочу, чтобы ты плакала, – поясняет, и только тогда осознаю, что Яр собрал слезинку таким образом.

В следующую секунду он меня отпускает. Одергивает платье, расправляя его и медленно скользя ладонями по моим ногам, убирает выбившиеся пряди волос, упавшие на лицо.

– Как новенькая, – произносит с усмешкой, проводя взглядом по моим ощутимо припухшим губам. – Я бы предпочел, чтобы они, наконец-то, узнали. Но тогда ты снова сбежишь от меня.

Каждый раз он пользуется случаем и напоминает о самом моем малодушном поступке.

Не так давно мы отпраздновали мои «двадцать четыре» самым запоминающимся способом из всех возможных. Разделив тем самым жизнь на «до» и «после».

Поцеловав меня в щеку, он разворачивается и преспокойно уходит, направляясь в сторону столовой, откуда доносятся голоса членов нашей семьи.

Я не могу перестраиваться так, как Ярик.

Уходит, по меньшей мере, минут семь, прежде чем я решаюсь выйти из ванной, где закрылась, чтобы привести в себя в порядок.

Разглядываю свое отражение в зеркале.

«Мама обо всем догадается,» – литры отчаянья поступают в кровь.

Я уверена, увидев осуждение в её взгляде, сойду с ума.

Просто не выживу.

Всю жизнь я заботилась о последствиях своих поступков.

Каждого!

Боже!

Да меня волновало, не побеспокою ли я вахтера, уходя с секции бальных танцев позже остальных. Редко, но мне случалось ездить в общественном транспорте, и я пробиралась через весь салон к кондуктору, чтобы ему не приходилось вставать со своего места. А тут… Я подвожу самых родных и любимых людей!

Ужас, с которым приходится жить после того, как мы с Яриком переспали, преследует меня ежесекундно.

Долго держу руки под холодной водой, а после прижимаю их к пылающим щекам.

Не помогает! Мне ничего не поможет! Прогнила до самого основания!

Раздается стук в дверь.

– Солнышко моё, ты в порядке? – ласково спрашивает мама, и я не выдерживаю.

Если бы она знала, что я творю… Совсем не этому они нас учили.

Влажными ладонями хаотично приглаживаю волосы, выключаю кран и иду открывать.

– Да… Я тут… – стоит появиться Ярику поблизости, как я превращаюсь в не пойми кого. Трех слов связать не могу.

– Ты плакала? – мама обхватывает мои щеки ладонями, хмурится, заглядывая в глаза. – С Давидом что-то?

Отрицательно качаю головой.

– Он трубку не берет. Не могу до него дозвониться. Волнуюсь.

– Большой мальчик. Не переживай. Перезвонит. Может быть, его на работе задержали? Руслану тоже позвонили. Нужно в офисе появиться, какой-то сбой у них произошел. Все приложения разом перестали открываться. Я вас покормлю, и мы папу отпустим, – берет меня за руку, как маленькую, и ведет в сторону кухни-столовой.

Алсуня заканчивает сервировать стол, аккуратно раскладывая на салфетки ножи и вилки.

Папа с кем-то говорит по телефону, стоя у окна. Его напряженная поза не сулит ничего хорошего. Найдет виноватых и спустит на них всех собак. Дома он никогда не отрывается, компенсируя это на подчиненных.

Лишь Ярик сидит за столом, удобно вытянув ноги. Когда я захожу, он отрывает взгляд от телефона и смотрит с легкой ухмылкой. Доволен, что снова смог меня продавить.

Мне нестерпимо хочется ударить его в этот момент. Встряхнуть и узнать, зачем он меня мучит.

– Ну что там твой кавалер, заблудился в трех соснах? Давай ему навигатор подарим? А то он по старинке картой, наверное, пользуется, – язвительно усмехается.

Давиду всего тридцать два, но Ярик его в старики записал. В свои двадцать один он думает, что после тридцати жизни нет.

Мама издает негромкое покашливание.

– Спасибо, родной.

Смотрю на Ярослава с укоризной, слегка приподняв брови.

Мама на несколько лет старше папы. И на тему возраста обычно в нашей семье никто не шутит.

Папа этого не любит. На счастье засранца, Руслан Романович сейчас слишком занят и не слышит шуточек сына.

– Ой, ты ведь знаешь – над тобой возраст не властен, – с весельем в голосе Яр отмахивается от маминого недовольства.

Состроив гримасу, мама смотрит на него, после чего безмолвно качает головой, дескать, пропащий ты.

– Да я серьезно! – не унимается.

– Жду того часа, когда ты повзрослеешь. Не забудь меня позвать, когда тебя с неба на землю спускать будут.

Их легкая перепалка вызывает у меня улыбку. Ярик же напротив, цокнув, негромко произносит:

– Уже.

За ужином я несколько раз звоню Давиду, действительно за него беспокоюсь. За всё то время, пока мы знакомы, он впервые проявляет непунктуальность.

– Позвони своим коллегам, пусть пробьют по номеру его геолокацию,– произносит Ярик с издевкой. – Потерялся. Такая досада.

– Не смешно, – холодно обрубаю.

Такая зима выдалась снежная. Вдруг не справился с управлением, и машину занесло на льду?

По мере того, как возбуждение меня отпускает, противный холодок расползается по коже. Ерзаю на стуле от нетерпения, то и дело поглядывая на экран телефона.

– Ты когда ехал сюда, никого на обочине не заметил? – спрашивает папа.

– Мерс какой-то стоял с пробитыми шинами.

Тон Ярика настолько невозмутим, что у меня вилка из рук выпадает, со звоном ударяясь о тарелку.

Вскидываю голову и смотрю на него. Он серьезно сейчас?! В самом деле молчал столько времени?!

Папа просит его уточнить, после чего смотрит на меня, дескать, та самая тачка?

Киваю.

– Вот не надо на меня так смотреть,– по-прежнему хладнокровно Яр произносит, не отвлекаясь от трапезы. – Благотворительностью я в других местах занимаюсь.

Глава 3

– Наконец-то. Скоро начнется,– с облегчением произносит Васильева.

Настя так не любит свое имя, что все окружающие зовут её по фамилии. Даже в своих мыслях.

– Марьян, ты вообще тут? – толкает меня вбок локтем. – Я с тобой разговариваю.

Машинально киваю.

Не совсем.

События последних дней направляют мои мысли в иное русло, нежели работа.

Сначала я поругалась с Ярославом из-за его ужасной выходки. А после и с Давидом, когда он при мне нелестно высказался о характере моего брата, назвав его скотом.

Борьба с собственными чувствами – непростое занятие.

Ещё неделю назад мне казалось, что я неплохо справляюсь.

Давид мне, в самом деле, не безразличен. Какое-то время мы с ним приятельски общались. Было это в старших классах, а потом он уехал учиться в Москву. Поначалу переписывались, слали друг другу прикольные видео, делились новостями, но постепенно общение сошло на нет.

Периодически я о нем вспоминала, не испытывая при этом ярких чувств сожаления о потере товарища.

А потом он написал.

Так совпало, что это случилось именно в то утро, когда я в слезах выбегала из квартиры Ярика, осознав, что натворила ночью.

Кураж спал. Алкогольная дымка развеялась, и до меня дошло, что я переспала с братом. Мы не кровные да, но воспитывали нас, как родных.

Ближе некуда.

Я кормила маленького Ярика кашей, помогала маме укладывать его спать, вбивала в его ветреную голову логарифмы и интегралы, в конце концов! А потом вмиг все испортила, поддавшись его полупьяным уговорам.

Стыдно было так, что хотелось провалиться сквозь землю. Спускалась в лифте и мечтала оказаться на минус четырехсотом этаже.

В преисподней.

В самом жарком котле.

Для предателей.

В тот момент идея поехать в Москву, чтобы отвлечься, показалась мне неплохой. А там уже завертелось с Давидом.

– Марьяш, всё в порядке? – Васильева наклоняется и заглядывает мне в лицо. – Ты какая-то странная. В чем дело?

Стараюсь сделать вид, будто просто отвлеклась, а не конкретно загналась по поводу собственной глупости.

– Да, всё хорошо, – улыбаюсь ей, растянув рот чуть ли не до самых ушей.

Переигрываю.

Васильева вопросительно бровь приподнимает. Ещё бы. Обычно я сдержаннее.

– О, Спирин приехал. И Ко, – она, к счастью, отвлекается и смотрит мне за спину.

Обернувшись, замечаю Сергея Ивановича. В компании двух своих подчиненных он идет по проходу. Поравнявшись со мной, на миг замедляется для приветствия.

Никаких жарких объятий между нами не происходит, но и легкого кивка головы достаточно для того, чтобы все собравшиеся обратили на нас пристальное внимание.

Его это не слишком волнует – спокойно проходит дальше, а к моему лицу приливает кровь. Предвкушаю, как начну загоняться через пять… три… одну секунду.

Всю свою жизнь я хочу соответствовать. Упорно стремлюсь к этому, но недотягиваю. Самую капельку.

Родители меня всегда очень любили, заботились, всевозможно поощряли. Мне так хотелось дать им обоснованный повод для гордости. Добиться чего-то значимого самостоятельно. Чтобы это было не просто за то, что я у них есть.

И постоянно чего-то не хватало. Постоянно!

В занятиях спортом чаще были вторые-третьи места.

На олимпиадах по математике также.

Школа с серебряной медалью.

Единственное действительно важное достижение – окончание университета МВД с красным дипломом. Но знаете что?

Всё равно все считают, что в двадцать четыре года я являюсь следователем по особо важным делам из-за того, что мне повезло с фамилией, и, соответственно, со связями.

Особо «грамотные» уверены в том, что я сплю с – нетрудно догадаться – Сергеем Ивановичем.

Он пообещал маме, что будет приглядывать за мной – никто об этом не знает, – и теперь всё Управление кипит сплетнями.

Поздоровавшись со всеми собравшимися, Сергей Иванович, он же просто дядя Сережа – один из лучших друзей моей мамы, занимает место в первом ряду большого актового зала.

Мы с Васильевой садимся около стеночки, и теперь я могу беспалевно разглядывать его профиль.

Собранный, но при этом равнодушный взгляд. Уверена, что сейчас периферийным зрением он сканирует обстановку. Несмотря на достаточно расслабленную позу, его спина остается ровной, а мышцы кажутся крепко натянутыми.

Словно бы два разных человека. На выходных он дурашливо играет часами напролет с Алсу и Димкой, а в рабочих стенах, насколько я могу судить, у Сережи напрочь не имеется простых человеческих слабостей. Если не считать одной – точно знаю, что в его столе полно шоколадных конфет, которыми он со мной делится на регулярной основе.

Слухи родились не на пустом месте. Ни с кем другим руководство на места преступлений и задержания не ездит, но я смирилась. Спокойствие мамы важнее.

Один из заместителей начальника Управления Следственного Комитета нашего региона – самый ответственный за честь и доблесть мундира, начинает задвигать речь. Говорит очень долго и нудно, хоть и по делу.

– Обязанность оберегать честь и достоинство офицерского звания лежит на каждом из вас…

– Одни накосячат, а долбить будут всех,– со стенаниями произносит Настя.

Произошла неприятная ситуация.

Двоих патрульных ночью отправили проверить остановку по вызову. Женщина пожаловалась, что гуляла по набережной в компании маленькой внучки, и они наткнулись на парочку совокупляющихся молодых людей.

Как уж так вышло, непонятно, но закончилось всё тем, что девчонка – та самая, что с молодым человеком весело проводила время, – подала заявление на патрульных. Причина – изнасилование.

Казалось бы – долбить должны смежную структуру, но один из парней оказался сыном начальника одного из отделов следственного комитета.

Такие темы у нас очень долго перекатывают. Уже предвкушаю, несколько месяцев исправительных работ.

Несоблюдение этических норм карается в верхней степени строго.

«Интересно, если кто-то узнает, что я спала с родным – хоть и по документам – братом, что со мной будет?!»

Последние месяцы я во всех красках представляю всеобщее порицание. Извожу себя, но поделать ничего не могу.

И поверьте, осуждать меня за это трудно. Когда всю жизнь к чему-то стремишься, и на горизонте появляется действительно стоящий шанс, страшно бездарно его упустить.

Ежесекундно в голове закручивается вихрь мыслей, я пытаюсь найти решение, как сделать всем хорошо, никого не обидев и ничего не потеряв, но его нет. Непременно нужно чем-то жертвовать.

Мужчина на сцене начинает подробно перечислять все качества, которыми должен обладать истинный офицер.

Невольно меня цепляет «порядочность», словно крючок. Очень больно.

– А ещё взятки не брать, – хмыкает Васильева.

Вот уж кому тяжело держать язык за зубами.

После нагоняй-совещания уйти не успеваю. Спирин, обернувшись, взглядом дает мне знак, мол, задержись.