Глава 2

Узкая дорога вилась вдоль линии прибоя. Слева лазурное море, утыканное частными причалами с белыми катерами. Справа изгороди, за которыми в гору поднимались сады с особняками и террасами. Ася шла в какой-то оглушительной тишине. Несмотря на плеск волн и шелест листвы, ей казалось, что весь мир задремал. Сонное безмолвие царило кругом. Пекло солнце. Горы заглушали звуки города. Она шла и шла, не сворачивая – да и некуда было сворачивать… Вяло текли мысли, в такт размеренным шагам. Как же тут спокойно. Надо раздобыть воды. Рюкзак тяжеловат, натирает плечо. Кто-то забыл на дороге мяч…

Внезапно в ее оцепенение врезался посторонний звук, довольно забавный. Словно небольшой насос быстро-быстро накачивал велосипедную шину. Ася продолжала идти, медленно соображая, что же это может быть. Звук приближался со спины. Она притормозила и оглянулась.

Деловито переваливаясь и тряся складками на морде, к ней приближался толстый пес на кривых лапках. Мопс, подумала Ася. Или бульдог? Его натужное сопение – вот что за звук заставил ее остановиться.

Мопсобульдог доковылял до Асиной тени и тяжело сел. Его плоский нос явно не был рассчитан на снабжение кислородом столь тучного тела в жару. Из приоткрытой пасти капала слюна.

– Привет, друг, – сказала Ася. – Если хочешь водички, то у меня нет.

Пес со стоном чихнул, тряхнул головой и снова уставился на Асю. Морда растянута в улыбке, взгляд доверчивый. Ася присела на корточки, следя, чтобы собака оставалась в ее тени.

– Ну что ты, песик? Не понимаешь меня, небось? Ты же по-русски не говоришь. Да тут никто не говорит, в этой черногорской дыре…

Ася принялась поглаживать складчатую собачью спину. Гудели ноги.

– Ну что ж, давай посидим с тобой, – снова обратилась она к псу. – Я буду называть тебя монте-негритенком. Знаешь, почему? Смотри: мы в Черногории, по-английски это «Монте Негро», переводится как черная гора. А ты черно-горец, то есть монте-негритенок! Как я придумала, а?

Она гордо посмотрела на пса, и тот попытался завилять хвостом. Хвоста не было, да и встать ее новый друг не удосужился, поэтому виляние свелось к энергичному ерзанью по земле. Ася засмеялась.

Она слушала свою речь, русскую речь, пусть и обращенную к собаке, и все глубже осознавала, как сильно устала от своего путешествия. Она уже столько прошла, столько повидала. Первый восторг от странствий давно прошел. Она ощущала себя не путешественницей, а скорее бездомной. Бесприютность, отсутствие своего места – вот что тяготило ее все сильнее день ото дня. Чужие безразличные люди, череда безликих комнат в хостелах, пыльные кеды. А еще утомил транспорт. Билеты, давка, затекшая спина и гудящая от ночных рейсов голова, переодевание в привокзальных туалетах, многочасовые ожидания на станциях и местные дельцы, норовящие взять подороже, да еще и кошелек утащить…

Что и говорить, путешествие затянулось.

Очень хотелось домой. Зайти в московскую квартиру, набрать ванну, поставить в духовку пирог. И пусть за окном серая непогода, и пусть завтра по пробкам на работу – это ведь ее жизнь, хоть и не такая яркая, как средиземноморские курорты – но ведь своя. Родная.

Хотелось зайти в ближайший супермаркет, где всё по-русски, где цены в рублях. Купить знакомые продукты: батон, пельмени и селедку. Услышать на кассе русское «Пакет нужен?» И вообще везде вокруг слышать родную речь, просто идти по улице и слушать ее со всех сторон, словно любимую музыку…

Ася говорила с псом по-русски, а он смотрел и как будто даже кивал. А она просто не хотела вставать и идти дальше. Она рассказывала ему, как в Москве у пожилой соседки живет вот точно такой же мопс (или все же бульдог?), но ему не жарко, он не задыхается, ведь в России не бывает такой жары, как здесь. Тот мопс-бульдог сталкивается с другими проблемами, пострашнее: снег и сугробы! Да-да, песик, представляешь? Это когда кругом все холодное, хрустит, скользит, а самый маленький сугроб тебе почти по шею… А иногда, когда совсем уж холодно, бабуля надевает на своего питомца зеленую попонку. Так они и идут: она в зеленом пальто, а он в такой же попоне, оба круглые, важные, ну умора! Но попона – это еще полбеды, потому что некоторые покупают своим собакам – угадай что? Ни за что не догадаешься: собачьи ботинки! И знаешь, зачем? Чтобы соль, которой мы посыпаем дороги от льда и снега, не разъедала подушечки на собачьих лапках! Только подумай: соль на дорогах! Лоси были бы в восторге, если бы конечно забредали в центр Москвы…

Внезапно пес встрепенулся, и Ася осеклась на полуслове. К ним приближалась длинноногая женщина, тараторя на сербском. Наверно, зовет пса, догадалась Ася и встала. Пес тоже поднялся, виновато пошевелил задом и потрусил к хозяйке. Женщина недобро глянула в Асину сторону, наклонилась и щелкнула карабином на ошейнике своего питомца. Ася посмотрела им вслед, сморгнула, и все пропало: заснеженный московский двор, стайка голубей на теплотрассе, соседская бабуля с мопсом, увязающем в сугробе… Осталось равнодушное море, вечные горы, палящее солнце и извилистая дорога, с которой некуда свернуть.

Да, путешествие затянулось, хотелось домой. Но Ася была только в самом начале пути.

Глава 3

Самые страшные звонки раздаются среди ночи, это все знают. Асин телефон зазвонил в 8 утра, когда она пыталась нарисовать симметричные стрелки на глазах.

– Да! – нелюбезно рявкнула она, даже не глянув, кто звонит.

– Ась, привет, это я, – мужской голос звучал как-то глухо и совсем неэнергично.

– Дэн? – удивилась она и даже отстранила телефон от уха, чтобы посмотреть на экран. Не обозналась, это Дэн.

– Да, я… Привет, – поздоровался он после паузы и окончательно замолчал.

– Ты чего звонишь в такое время? Я на работу опаздываю.

– Ась, я это… Тебе еще никто не звонил, да?

– Нет, никто не звонил. Что случилось?

– Светка… Того…

Сердце ухнуло вниз и стукнуло прямо в желудке.

– Чего «того»?

– Ну того… Светка сегодня, ну это… – он снова замолчал.

– Дэн! – заорала Ася, не выдержав напряжения. – Что со Светой, говори быстро и внятно!

Трубка тяжело вздохнула: это Дэн набрал побольше воздуха. Иногда даже сильным волевым мужчинам, директорам, спортсменам и балагурам не хватает воздуха, чтобы сообщить плохую новость.

– Ась, ты только не волнуйся, я сам в шоке, но все нормально. Света сегодня пыталась с собой того… счеты с жизнью свести. Но ее откачали, в больнице сейчас лежит. Живая.

Асю накрыла волна эмоций: горечь, чувство вины, ярость, облегчение. И миллион вопросов. Она была в смятении. Руки задрожали так, что о стрелках на глазах не могло быть и речи.

– Ужас какой… – прошептала она, прикрывая глаза. – Как же так, Дэн? Как же она так?

– А вот так, Ась. Взяла и порезала себя. Дура!

Дэн начал ругаться – значит, уже взял себя в руки. Разделил груз горя на двоих, и жить стало не так жутко.

– А кто же ее спас? Живет же одна… – к Асе тоже начал возвращаться рассудок, в голове роились практичные мысли: когда ехать в больницу, что привезти, кому сообщить, отпрашиваться ли с работы.

– Говорю же, дура. В три часа ночи выжрала полбутылки коньяка, врубила музыку и пошла в ванну вены резать. Соседи пришли жаловаться на шум – она дверь не открывает. А Инга же рядом живет, у нее ключи были, Светка ей оставляла на всякий пожарный. Там цветочки полить, хахалей водить, я не в курсе. Вот он и настал, этот «всякий пожарный». Открывают, заходят – а там наша русалка помирает. Ну, вызвали скорую, все дела. Инга с ней в больницу ездила, в семь утра мне позвонила, я вот тебе решил сказать.

– Спасибо, что сказал… А почему она с собой это, ну, того… Тфу, от тебя заразилась этим «того»!

– Ну я понял, – хмыкнул в трубку Дэн. – Я думаю, мы все знаем, почему она это сделала.

– Развод? Да разве из-за такого можно счеты с жизнью сводить? – растерянно спросила Ася.

– Видимо, кому-то можно. Ладно, побегу я, – на заднем фоне послышался протяжный женский голос «Дэнчик, ты скоро?»

– Беги, Дэн. Я заеду к ней сегодня, скинь адрес больницы.

– Скину. Сама не расклеивайся, Ась.

– Не буду, – пообещала она.

Тупо поглядела в зеркало на недорисованную стрелку. Медленно открыла стеклянную дверцу, достала ватный диск, смочила лосьоном и приложила к глазу. Сегодня обойдемся без макияжа.

Взгляд упал на маникюрные ножницы. Против воли, механически, открыла горячую воду. Струя забила в раковину, почти сразу повалил пар. Подставила палец под кран и отдернула: горячо! Всего несколько часов назад Светка, ее Светка, с которой в детстве закапывали во дворе секретики и спорили, чья кукла красивее, выпила полбутылки коньяка, включила музыку, залезла в горячую ванну и вскрыла себе вены. Всего несколько часов назад ее близкая подруга решила убить себя.

Почему она не позвонила? Почему не попросила помощи? Ведь у них целая компания друзей. Нашли бы врача, поддержали бы, отправили на острова развеяться. Почему она решила проблему именно так, таким страшным, безнадежным, не оставляющим вариантов способом?

Ася закрыла кран и протерла ладонью запотевшее зеркало. Света не просила о помощи, потому что знала: никто из ее взрослых и успешных друзей помочь ей не в силах. Ведь никто из них не знал, как перестать быть несчастной и вновь стать счастливой. Потому что никто из них уже давно не был счастлив. И каждый в глубине души склонялся к мысли, что горячая ванна и острые ножницы – не такой уж и плохой выбор.

***

Скорая привезла Свету в городскую больницу, но после оказания необходимой помощи пациентку перевели в платную клинику. Спасибо Инге, она всегда умела все хорошо устроить.

Света лежала в постели лицом к окну, за которым качались верхушки сосен. На подоконнике стояла пыльная искусственная елка. Ася положила дежурные мандарины на прикроватную тумбочку, взяла стул и села спиной к окну и соснам. Лицом к лицу со Светой.

– Привет, Светик, – сказала она.

Светик кивнула. У нее была растрепанная челка, синяки под глазами и очень усталый вид.

– Скоро домой?

Света вяло улыбнулась, и по ее щеке скользнула слеза.

– Не хочу домой, – тихо сказала она.

– Конечно, не хочешь! – бодро защебетала Ася. – Тут у тебя настоящий курорт! Отдельная палата, кормят еще небось три раза в день, да? На работу не ходи, ужин не готовь, спи – не хочу. Санаторий! Я б тут тоже недельку поотдыхала. А? Что скажешь? Поставим мне тут коечку по соседству?

Ася очень старалась. Но слезы по Светиным щекам стекали все чаще. Наконец, она скривилась и заплакала.

– Я не могу, Асечка, не могу так больше. Сил же больше нет терпеть это все, жить же так невозможно! – причитала она. Асе пришлось наклониться ближе, чтобы расслышать. Она легко гладила Свету по руке, избегая бинтов на запястьях.

– Как представлю, что выйду отсюда и все заново, по кругу – волком выть хочется! Ничего ведь не изменилось. Все эти врачи, психолог приходил… Швы наложили вот, таблетки дают. Заштопали меня, вот и все. А душу-то не заштопаешь!

Голос сорвался, и она зарыдала. Ася понимала, что Света во власти жалости к себе, эгоизма, уныния. Она знала, что нужно делать: встряхнуться, не раскисать, не сдаваться! Взять себя в руки, перестать упиваться своим горем, действовать!

Но эти советы значили не больше, чем рекомендации женских журналов или предновогодние зароки. Ни Ася, ни тем более Света не знали, как именно нужно действовать, чтобы отпустило, прошло. Что предпринять, чтобы жизнь снова заиграла красками. Чтобы просыпаться по утрам было не тошно, чтобы влюбляться, а не «выбирать партнера», чтобы отдыхать, а не «расслабляться»…

Ася снова остро ощутила, как далеко все они ушли от себя самих. Как глубоко предали свои мечты. Как превратили свою жизнь в путь из точки А в точку Б, в театральное действо, пусть и по модному сценарию с роскошными декорациями.

– Ася, – позвала Света. Она уже успокоилась и снова смотрела усталыми глазами из-под спутанной челки.

– Да, Светик.

– Помнишь тот разговор? Мы говорили про секрет счастья, про того мудреца. Помнишь?

– Конечно, помню: он может ответить на любой вопрос, в том числе и о том, в чем секрет счастья, но никто не знает, где этот старик живет и существует ли он вообще.

– Ася, мне кажется, он существует. Найди его.

Ася опешила.

– Я? Где?

– Найди его, – настойчиво повторила Света. – Посмотри на нас. Нам нужны его ответы, иначе остается только один выход.

И она кивнула на сосны, равномерно качавшие лапами за окном больничной палаты.

***

Узнай для меня секрет счастья, попросила Асю почти умершая подруга.

А ее глаза дополнили: «Принеси мне рецепт счастья, либо я оборву свою жизнь, и остаток твоей пройдет под флагом Неисчерпаемого Чувства Вины».