Марсель Пруст — отзывы о творчестве автора и мнения читателей
image

Отзывы на книги автора «Марсель Пруст»

125 
отзывов

NotSalt_13

Оценил книгу

Могу ли я умереть с чистой совестью? Пожалуй, могу без напускаемой тени скорби и капли слепого сочувствия, скрываемой на внутренней стенке чашки тёплого американо, о том, что я не успел совершить что-либо великое.

Люди стремятся оставить свой след, втоптанный в почву умов поколений, чтобы демонстрировать всем, что жизнь была прожита кем-то из них, не впустую и имела хоть какую-то ценность. "Смотрите! Однажды я был среди вас! Запомните меня молодым и счастливым! Плевать, что я тосковал в одиночестве и дважды плевать, что счастлив я был достаточно редко". Мне ни к чему подобные списки регалий и безмолвная память других. Я способен умереть и не оставив для всех отпечатка.

Из многих делений людей на вымышленные категории, существует та, где одни рождены создавать, а другие лишь лицезреть то, что создали другие (великие). В каждой из них существуют те, кто плохо создаёт или не способен что-либо понять и в каждой другой, подобно присутствует свой отъявленный гений. Это норма сравнений, которая существует лишь для того, чтобы определять действительно лучших. До худших, при всём уважении, абсолютно нет дела. Скажите, кто помнит вторых? Покажите мне наивных глупцов, что стремятся быть за кем-то вторыми, пытаясь увековечить себя и ответьте, мне громко, кто их действительно помнит? Бедные люди... Скупые стремления...

Эти тёмные мысли одолевали меня в светлом кафе, в самом центре, забытого и пыльного города. Внутри в это время, как всегда, не было ни одного человека, разумеется, кроме меня, если кто-то до сих пор, после строк сказанных выше, продолжает считать меня таковым. Бросьте! Даже моя мать давно перестала видеть что-то здоровое, в этом разбитом зеркале давно позабытых надежд, а вы всё ещё ждёте текста рецензии без погружения в атмосферу рассказа. Проявите немного терпения и следите за тем, что я выделил жирным...

Здесь было уютно и тихо... Поэтому я люблю это место. Я часто бываю здесь, для того чтобы думать, читать или смотреть на людей за высокими окнами. Они вечно куда-то спешат. А здесь тишина, покой и меня ничто не тревожит... Как всегда, только я и одинаковый человек-автомат для выдачи кофе и лестных предложений десерта, с определённым количеством некоторых разобранных функций, которые несомненно вели к требованию чаевых, а не для моего удовольствия. "Интересно... Она счастлива здесь? Или мечтает о чём-то высоком? Может ждёт, что однажды её кто-то заметит? Как минимум то, что она успешно сделала нужную функцию из всех вариантов на выбор..." Одна из них предназначались для выдачи кофе, другая для слепого нажатия комбинации царапанных кнопок и последующей выдачи чека, а третья и вовсе выражалась в примитивно-снабжённой улыбке, от которой так отчётливо веяло дешёвой пластмассой, что столь выразительно портила воздух, натужно-нелепым присутствием. "Лучше бы она искренне желала мне смерти..." - думал я смотря на неё, одновременно, откусывая, судя по свежести, вчерашний эклер, запив его птичьим глотком, наполненным вкусом свежего кофе.

"Все люди будто картонные персонажи, что написал придуманный автор, а я словно один из людей, кто должен страдать и вызывать у других пять капель сочувствия, заставляя прочесть роман до последней страницы, чтобы знать когда я буду вынужден сдаться. Жаль, что этот мир не написан Марселем... В нём мои страдания и вся моя жизнь заиграла совершенно другими словами и красками. Он бы мог описать даже то, к чему мне самому сложно найти хотя бы несколько слов, подобрав их словно букетик, что должен принести для любимой, чтобы напомнить, как я соскучился без нежности рук..." - думал я, кусая эклер. - "Да. Именно с подобного укуса мадленки, началось воспоминание автора и перенос его воспоминаний из детства..."

Подобно ему, я вспомнил первую книгу и всё то, что сохранилось внутри, спустя полгода прочтения. Взрыв эмоций, кратный десятку ядерных бомб, абзацы наполненные чувственным слогом, возможности размышлений, невероятные клочки цитат, которые хочется заучить наизусть и поглощающий уход от реальности. Автор забирает читателя, словно свой прототип из прожитого детства. Нежно взяв за дрожащую руку, ведёт по невообразимому количеству строк, наполняя сердце благоухающим полем цветов, разрешив окунуться в шелест зелёной травы.

Мы узнаем о настоящей любви, о волнующем родительском поцелуе, характер первых героев романа, который не растворится в этом бесконечном потоке воспоминания детства. Возможности прощений измены, первых приёмов гостей и двух дорог, что предстоит не раз истоптать для совершений прогулок и совершения выбора от которого потом будет зависеть вся жизнь. Роман, который заставит почувствовать себя в списке живых, даже отъявленных циников, кто давно разочарован всеми возможными гранями жизни.

Любой томик Пруста, вырывает из жизни и возвращает к реальности подарив читателю крылья. Книга состоит из трёх частей, наполненных чувством эгоизма ребёнка и пожеланием ему добрых снов, сквозь тексты записок, первой несправедливостью жизни, первым желанием, первой собственной мыслью и ревностью, первой разницей чувств и первой историей. Сквозь великолепие речевых оборотов и авторской мысли нам придётся лицезреть весь клубок запутанных чувств. Делать невольные сравнения, выписывать цитаты и размышлять о чём-то своём, проводя параллели. Вспомнить свою любовь, прикосновения мамы, сухость губ и влажность полученных поцелуев, список капризов, тёплое молоко и густые деревья, склонившие листья над головой, полной надежд...

Он хотел издать весь роман в одной книге. Издатели разводили руками и смотрели на него, будто на сумасшедшего. Он и правда был одержим этой работой, считая, что может умереть, закончив последние страницы черновиков. Но это всё будет потом. Сегодня я размышлял лишь о первой книге романа, изредка забегая вперёд.

Авторский стиль сложно с чем-то сравнить и для тех, кто откроет его врождённые грани, он может стать предметом часовых разговоров и растянутых вздохов... "Как же он пишет? Как же он способен прочувствовать? Этот практически бессюжетный поток сознания, который разливается на целые сотни страниц. Ты в каком переводе читал? Все рекомендуют в переводе Елены Баевской. Да, он не совершенный, как остальные, но лучше всех предыдущих. Я искал статьи и анализы, многие пришли именно к подобному общему знаменателю.

"Ты видел обложку от "Иностранки?" Господи, это шедевр! Какая лёгкость и грация! Кажется, что ты готов провести вечность у ног этой женщины. А ты помнишь этот момент?" - хочется спросить у любого прохожего, что бежит по делам за плоскостью длинных окон.

— Скажите, а Вы читали "В сторону Сванна?" - спросил я, у человека-автомата для выдачи кофе, снабжённого вечно-протяжной улыбкой.

— Марсель Пруст? Конечно. Это мой любимый писатель. Я прочла дважды весь цикл. А по Вам и не скажешь, что вы можете интересоваться подобным. Вы смотритесь, как человек из картона. - сказала она, вдруг став настоящей.

— Мне кажется, что я готов умереть с чистой совестью. Прямо в Вашем кафе... Если Вы хотя бы на пару минут мне расскажете о любимых моментах! - сказал я испытав семь граней надежды.

— Надеюсь, что до этого не дойдёт, но на всякий случай, мне понадобится чай и мадленка. Подождите пару минут. - попросила она, впервые искренне улыбаясь моменту.

Я доедал вчерашний эклер, вливая остатки холодного кофе и благодарил судьбу за возможность поговорить с человеческой душой, кто как и я прочёл весь цикл "В поисках утраченного времени..." Пожалуй, оставлю возможность догнать меня тем, кто до сих пор не касался и первой книги романа. Доверьтесь, это нужно попробовать, словно эклер. Только так можно ощутить все степени вкуса и познать примерную свежесть. Сделать небольшой укус и понять, насколько всё кажется близким. Надеюсь, что многих не разочарует данный совет и вы откроете новый, удивительный мир. Как всегда...

"Читайте гениальные книги!" (с)

23 мая 2024
LiveLib

Поделиться

NotSalt_13

Оценил книгу

Могу ли я умереть с чистой совестью? Пожалуй, могу без напускаемой тени скорби и капли слепого сочувствия, скрываемой на внутренней стенке чашки тёплого американо, о том, что я не успел совершить что-либо великое.

Люди стремятся оставить свой след, втоптанный в почву умов поколений, чтобы демонстрировать всем, что жизнь была прожита кем-то из них, не впустую и имела хоть какую-то ценность. "Смотрите! Однажды я был среди вас! Запомните меня молодым и счастливым! Плевать, что я тосковал в одиночестве и дважды плевать, что счастлив я был достаточно редко". Мне ни к чему подобные списки регалий и безмолвная память других. Я способен умереть и не оставив для всех отпечатка.

Из многих делений людей на вымышленные категории, существует та, где одни рождены создавать, а другие лишь лицезреть то, что создали другие (великие). В каждой из них существуют те, кто плохо создаёт или не способен что-либо понять и в каждой другой, подобно присутствует свой отъявленный гений. Это норма сравнений, которая существует лишь для того, чтобы определять действительно лучших. До худших, при всём уважении, абсолютно нет дела. Скажите, кто помнит вторых? Покажите мне наивных глупцов, что стремятся быть за кем-то вторыми, пытаясь увековечить себя и ответьте, мне громко, кто их действительно помнит? Бедные люди... Скупые стремления...

Эти тёмные мысли одолевали меня в светлом кафе, в самом центре, забытого и пыльного города. Внутри в это время, как всегда, не было ни одного человека, разумеется, кроме меня, если кто-то до сих пор, после строк сказанных выше, продолжает считать меня таковым. Бросьте! Даже моя мать давно перестала видеть что-то здоровое, в этом разбитом зеркале давно позабытых надежд, а вы всё ещё ждёте текста рецензии без погружения в атмосферу рассказа. Проявите немного терпения и следите за тем, что я выделил жирным...

Здесь было уютно и тихо... Поэтому я люблю это место. Я часто бываю здесь, для того чтобы думать, читать или смотреть на людей за высокими окнами. Они вечно куда-то спешат. А здесь тишина, покой и меня ничто не тревожит... Как всегда, только я и одинаковый человек-автомат для выдачи кофе и лестных предложений десерта, с определённым количеством некоторых разобранных функций, которые несомненно вели к требованию чаевых, а не для моего удовольствия. "Интересно... Она счастлива здесь? Или мечтает о чём-то высоком? Может ждёт, что однажды её кто-то заметит? Как минимум то, что она успешно сделала нужную функцию из всех вариантов на выбор..." Одна из них предназначались для выдачи кофе, другая для слепого нажатия комбинации царапанных кнопок и последующей выдачи чека, а третья и вовсе выражалась в примитивно-снабжённой улыбке, от которой так отчётливо веяло дешёвой пластмассой, что столь выразительно портила воздух, натужно-нелепым присутствием. "Лучше бы она искренне желала мне смерти..." - думал я смотря на неё, одновременно, откусывая, судя по свежести, вчерашний эклер, запив его птичьим глотком, наполненным вкусом свежего кофе.

"Все люди будто картонные персонажи, что написал придуманный автор, а я словно один из людей, кто должен страдать и вызывать у других пять капель сочувствия, заставляя прочесть роман до последней страницы, чтобы знать когда я буду вынужден сдаться. Жаль, что этот мир не написан Марселем... В нём мои страдания и вся моя жизнь заиграла совершенно другими словами и красками. Он бы мог описать даже то, к чему мне самому сложно найти хотя бы несколько слов, подобрав их словно букетик, что должен принести для любимой, чтобы напомнить, как я соскучился без нежности рук..." - думал я, кусая эклер. - "Да. Именно с подобного укуса мадленки, началось воспоминание автора и перенос его воспоминаний из детства..."

Подобно ему, я вспомнил первую книгу и всё то, что сохранилось внутри, спустя полгода прочтения. Взрыв эмоций, кратный десятку ядерных бомб, абзацы наполненные чувственным слогом, возможности размышлений, невероятные клочки цитат, которые хочется заучить наизусть и поглощающий уход от реальности. Автор забирает читателя, словно свой прототип из прожитого детства. Нежно взяв за дрожащую руку, ведёт по невообразимому количеству строк, наполняя сердце благоухающим полем цветов, разрешив окунуться в шелест зелёной травы.

Мы узнаем о настоящей любви, о волнующем родительском поцелуе, характер первых героев романа, который не растворится в этом бесконечном потоке воспоминания детства. Возможности прощений измены, первых приёмов гостей и двух дорог, что предстоит не раз истоптать для совершений прогулок и совершения выбора от которого потом будет зависеть вся жизнь. Роман, который заставит почувствовать себя в списке живых, даже отъявленных циников, кто давно разочарован всеми возможными гранями жизни.

Любой томик Пруста, вырывает из жизни и возвращает к реальности подарив читателю крылья. Книга состоит из трёх частей, наполненных чувством эгоизма ребёнка и пожеланием ему добрых снов, сквозь тексты записок, первой несправедливостью жизни, первым желанием, первой собственной мыслью и ревностью, первой разницей чувств и первой историей. Сквозь великолепие речевых оборотов и авторской мысли нам придётся лицезреть весь клубок запутанных чувств. Делать невольные сравнения, выписывать цитаты и размышлять о чём-то своём, проводя параллели. Вспомнить свою любовь, прикосновения мамы, сухость губ и влажность полученных поцелуев, список капризов, тёплое молоко и густые деревья, склонившие листья над головой, полной надежд...

Он хотел издать весь роман в одной книге. Издатели разводили руками и смотрели на него, будто на сумасшедшего. Он и правда был одержим этой работой, считая, что может умереть, закончив последние страницы черновиков. Но это всё будет потом. Сегодня я размышлял лишь о первой книге романа, изредка забегая вперёд.

Авторский стиль сложно с чем-то сравнить и для тех, кто откроет его врождённые грани, он может стать предметом часовых разговоров и растянутых вздохов... "Как же он пишет? Как же он способен прочувствовать? Этот практически бессюжетный поток сознания, который разливается на целые сотни страниц. Ты в каком переводе читал? Все рекомендуют в переводе Елены Баевской. Да, он не совершенный, как остальные, но лучше всех предыдущих. Я искал статьи и анализы, многие пришли именно к подобному общему знаменателю.

"Ты видел обложку от "Иностранки?" Господи, это шедевр! Какая лёгкость и грация! Кажется, что ты готов провести вечность у ног этой женщины. А ты помнишь этот момент?" - хочется спросить у любого прохожего, что бежит по делам за плоскостью длинных окон.

— Скажите, а Вы читали "В сторону Сванна?" - спросил я, у человека-автомата для выдачи кофе, снабжённого вечно-протяжной улыбкой.

— Марсель Пруст? Конечно. Это мой любимый писатель. Я прочла дважды весь цикл. А по Вам и не скажешь, что вы можете интересоваться подобным. Вы смотритесь, как человек из картона. - сказала она, вдруг став настоящей.

— Мне кажется, что я готов умереть с чистой совестью. Прямо в Вашем кафе... Если Вы хотя бы на пару минут мне расскажете о любимых моментах! - сказал я испытав семь граней надежды.

— Надеюсь, что до этого не дойдёт, но на всякий случай, мне понадобится чай и мадленка. Подождите пару минут. - попросила она, впервые искренне улыбаясь моменту.

Я доедал вчерашний эклер, вливая остатки холодного кофе и благодарил судьбу за возможность поговорить с человеческой душой, кто как и я прочёл весь цикл "В поисках утраченного времени..." Пожалуй, оставлю возможность догнать меня тем, кто до сих пор не касался и первой книги романа. Доверьтесь, это нужно попробовать, словно эклер. Только так можно ощутить все степени вкуса и познать примерную свежесть. Сделать небольшой укус и понять, насколько всё кажется близким. Надеюсь, что многих не разочарует данный совет и вы откроете новый, удивительный мир. Как всегда...

"Читайте гениальные книги!" (с)

23 мая 2024
LiveLib

Поделиться

Shishkodryomov

Оценил книгу

Прежде всего хочу принести свои извинения господину Оноре де Бальзаку, которого когда-то обозвал "первейшим из зануд". На тот момент еще плохо был знаком с Марселем Прустом. Вся разница в том, что у Бальзака упоминается форма дверной ручки и начинается ее описание, сравнение, история происхождения, занимающие страниц 5, а у Пруста при этих же обстоятельствах 10 страниц занимают переживания главного героя только по поводу формы этой же дверной ручки. За каких-то 12 лет я прочитал первую половину начала великой прустовской жвачки. Если рассуждать логически, то еще за 12 лет ее вполне можно бы было дочитать. Примерно 24 затраченных года дали бы и за его убийство. Но, нужно отдать Свану должное - его можно бросить на пару лет, продолжить читать с середины, зевать, чихать - восприятие от этого абсолютно не пострадает.

Если бы это был не Марсель Пруст, то можно бы было заподозрить, что автор издевается. Это реальнейший из примеров бессмысленнейшего тысячестраничного порожняка. Открытия, что делает главный герой, события в его жизни столь велики и необычайны, что могут быть сравнимы с проблемами блохи, хорошо устроившейся в подвальной ветоши с полной уверенностью в том, что ее благополучию ничто не угрожает. Служанки, папы-мамы, двоюродные бабушки - через час ты уже чувствуешь себя маленьким задротом, обвязанным носовыми платками и мечтающим самолично совершить кругосветное путешествие в свои неполные 20 лет - до ванной комнаты и назад.

Моя двоюродная бабушка заметила как-то в приватной беседе со мною, которую я должен был вести с чуть приотворенной дверью, ибо только так позволяли правила приличия, что при незыблемом и в то же время переменчивом положении вещей писать рецензии на Марселя Пруста очень даже позволительно, но при условии, что единство стиля и содержания будут соответствовать той убийственной природе сомнамбулического увядания, которое свойственно любой престарелой провинциальной кокетке, украшающей своею персоной свет и памятующей еще о своем высшем предназначении. Предложения у него раз в десять длиннее, а мысль порою прерывиста и часто отсутствует в принципе. Нет, она, конечно, есть, но ее можно бы было выразить на 2-3 листах вместо тысячи.

Минуточку, я сейчас отпущу слуг, подождите. Спасибо. А теперь еще немного. Я должен поспать. Страниц 200. В прустовском выражении 200 страниц - это один миг или 12 лет. Выбирайте сами. А теперь еще 200. Не страниц, естественно, а грамм. Великий сакральный смысл построения всего произведения строится на подобных фразах

Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Вероятно, для подобного вялотекущего существа и ему подобных они имеют огромнейшее основополагающее значение, но для тех, кто живет реалиями жизни - подобные "откровения" вызывают перманентное желание заснуть. Я же, ибо был готов к подобному, от души посмеялся.

В общем и целом этот труд можно бы было назвать "оправданием для пассивных". Ходят слухи, что далее - там еще бесчисленное количество книг в этом хорроре - Марсель Пруст переживает необычайное потрясение, вызванное началом Первой Мировой Войны и смертью любимого дворецкого. Ути-пути, маленький. Наш прустик волноваться-волноваться будет, ма-а-альчик. Уверен, что дальнейшем он всегда будет спать вместе с бабушкой, так как подобный перелом в судьбе обязывает желанию себя обезопасить.

P.S. Если бы в этом произведении не упоминалось что-то типа золотого унитаза, то я заподозрил бы свою логику в несостоятельности. Но, как и предполагалось, она меня не подвела, и вот он пришел, наш дорогой золотой унитаз.

они тешились тем, что, в поэтичных и грубоватых своих фарсах, подобных феерии шекспировской «Летней ночи», превращали мой ночной горшок в сосуд, наполненный благоуханиями
Речь о поедании спаржи.

p.p.s. Ах, ну да, из плюсов - текст идеален и похож на поэму. Подобные ощущения возникали только при чтении Венедикта Ерофеева. Если выпить до чтения кварту текилы, то, вероятно, это сделает приятным процесс и абсолютно не отразится на восприятии.
26 января 2015
LiveLib

Поделиться

Shishkodryomov

Оценил книгу

Прежде всего хочу принести свои извинения господину Оноре де Бальзаку, которого когда-то обозвал "первейшим из зануд". На тот момент еще плохо был знаком с Марселем Прустом. Вся разница в том, что у Бальзака упоминается форма дверной ручки и начинается ее описание, сравнение, история происхождения, занимающие страниц 5, а у Пруста при этих же обстоятельствах 10 страниц занимают переживания главного героя только по поводу формы этой же дверной ручки. За каких-то 12 лет я прочитал первую половину начала великой прустовской жвачки. Если рассуждать логически, то еще за 12 лет ее вполне можно бы было дочитать. Примерно 24 затраченных года дали бы и за его убийство. Но, нужно отдать Свану должное - его можно бросить на пару лет, продолжить читать с середины, зевать, чихать - восприятие от этого абсолютно не пострадает.

Если бы это был не Марсель Пруст, то можно бы было заподозрить, что автор издевается. Это реальнейший из примеров бессмысленнейшего тысячестраничного порожняка. Открытия, что делает главный герой, события в его жизни столь велики и необычайны, что могут быть сравнимы с проблемами блохи, хорошо устроившейся в подвальной ветоши с полной уверенностью в том, что ее благополучию ничто не угрожает. Служанки, папы-мамы, двоюродные бабушки - через час ты уже чувствуешь себя маленьким задротом, обвязанным носовыми платками и мечтающим самолично совершить кругосветное путешествие в свои неполные 20 лет - до ванной комнаты и назад.

Моя двоюродная бабушка заметила как-то в приватной беседе со мною, которую я должен был вести с чуть приотворенной дверью, ибо только так позволяли правила приличия, что при незыблемом и в то же время переменчивом положении вещей писать рецензии на Марселя Пруста очень даже позволительно, но при условии, что единство стиля и содержания будут соответствовать той убийственной природе сомнамбулического увядания, которое свойственно любой престарелой провинциальной кокетке, украшающей своею персоной свет и памятующей еще о своем высшем предназначении. Предложения у него раз в десять длиннее, а мысль порою прерывиста и часто отсутствует в принципе. Нет, она, конечно, есть, но ее можно бы было выразить на 2-3 листах вместо тысячи.

Минуточку, я сейчас отпущу слуг, подождите. Спасибо. А теперь еще немного. Я должен поспать. Страниц 200. В прустовском выражении 200 страниц - это один миг или 12 лет. Выбирайте сами. А теперь еще 200. Не страниц, естественно, а грамм. Великий сакральный смысл построения всего произведения строится на подобных фразах

Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Вероятно, для подобного вялотекущего существа и ему подобных они имеют огромнейшее основополагающее значение, но для тех, кто живет реалиями жизни - подобные "откровения" вызывают перманентное желание заснуть. Я же, ибо был готов к подобному, от души посмеялся.

В общем и целом этот труд можно бы было назвать "оправданием для пассивных". Ходят слухи, что далее - там еще бесчисленное количество книг в этом хорроре - Марсель Пруст переживает необычайное потрясение, вызванное началом Первой Мировой Войны и смертью любимого дворецкого. Ути-пути, маленький. Наш прустик волноваться-волноваться будет, ма-а-альчик. Уверен, что дальнейшем он всегда будет спать вместе с бабушкой, так как подобный перелом в судьбе обязывает желанию себя обезопасить.

P.S. Если бы в этом произведении не упоминалось что-то типа золотого унитаза, то я заподозрил бы свою логику в несостоятельности. Но, как и предполагалось, она меня не подвела, и вот он пришел, наш дорогой золотой унитаз.

они тешились тем, что, в поэтичных и грубоватых своих фарсах, подобных феерии шекспировской «Летней ночи», превращали мой ночной горшок в сосуд, наполненный благоуханиями
Речь о поедании спаржи.

p.p.s. Ах, ну да, из плюсов - текст идеален и похож на поэму. Подобные ощущения возникали только при чтении Венедикта Ерофеева. Если выпить до чтения кварту текилы, то, вероятно, это сделает приятным процесс и абсолютно не отразится на восприятии.
26 января 2015
LiveLib

Поделиться

Shishkodryomov

Оценил книгу

Прежде всего хочу принести свои извинения господину Оноре де Бальзаку, которого когда-то обозвал "первейшим из зануд". На тот момент еще плохо был знаком с Марселем Прустом. Вся разница в том, что у Бальзака упоминается форма дверной ручки и начинается ее описание, сравнение, история происхождения, занимающие страниц 5, а у Пруста при этих же обстоятельствах 10 страниц занимают переживания главного героя только по поводу формы этой же дверной ручки. За каких-то 12 лет я прочитал первую половину начала великой прустовской жвачки. Если рассуждать логически, то еще за 12 лет ее вполне можно бы было дочитать. Примерно 24 затраченных года дали бы и за его убийство. Но, нужно отдать Свану должное - его можно бросить на пару лет, продолжить читать с середины, зевать, чихать - восприятие от этого абсолютно не пострадает.

Если бы это был не Марсель Пруст, то можно бы было заподозрить, что автор издевается. Это реальнейший из примеров бессмысленнейшего тысячестраничного порожняка. Открытия, что делает главный герой, события в его жизни столь велики и необычайны, что могут быть сравнимы с проблемами блохи, хорошо устроившейся в подвальной ветоши с полной уверенностью в том, что ее благополучию ничто не угрожает. Служанки, папы-мамы, двоюродные бабушки - через час ты уже чувствуешь себя маленьким задротом, обвязанным носовыми платками и мечтающим самолично совершить кругосветное путешествие в свои неполные 20 лет - до ванной комнаты и назад.

Моя двоюродная бабушка заметила как-то в приватной беседе со мною, которую я должен был вести с чуть приотворенной дверью, ибо только так позволяли правила приличия, что при незыблемом и в то же время переменчивом положении вещей писать рецензии на Марселя Пруста очень даже позволительно, но при условии, что единство стиля и содержания будут соответствовать той убийственной природе сомнамбулического увядания, которое свойственно любой престарелой провинциальной кокетке, украшающей своею персоной свет и памятующей еще о своем высшем предназначении. Предложения у него раз в десять длиннее, а мысль порою прерывиста и часто отсутствует в принципе. Нет, она, конечно, есть, но ее можно бы было выразить на 2-3 листах вместо тысячи.

Минуточку, я сейчас отпущу слуг, подождите. Спасибо. А теперь еще немного. Я должен поспать. Страниц 200. В прустовском выражении 200 страниц - это один миг или 12 лет. Выбирайте сами. А теперь еще 200. Не страниц, естественно, а грамм. Великий сакральный смысл построения всего произведения строится на подобных фразах

Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Вероятно, для подобного вялотекущего существа и ему подобных они имеют огромнейшее основополагающее значение, но для тех, кто живет реалиями жизни - подобные "откровения" вызывают перманентное желание заснуть. Я же, ибо был готов к подобному, от души посмеялся.

В общем и целом этот труд можно бы было назвать "оправданием для пассивных". Ходят слухи, что далее - там еще бесчисленное количество книг в этом хорроре - Марсель Пруст переживает необычайное потрясение, вызванное началом Первой Мировой Войны и смертью любимого дворецкого. Ути-пути, маленький. Наш прустик волноваться-волноваться будет, ма-а-альчик. Уверен, что дальнейшем он всегда будет спать вместе с бабушкой, так как подобный перелом в судьбе обязывает желанию себя обезопасить.

P.S. Если бы в этом произведении не упоминалось что-то типа золотого унитаза, то я заподозрил бы свою логику в несостоятельности. Но, как и предполагалось, она меня не подвела, и вот он пришел, наш дорогой золотой унитаз.

они тешились тем, что, в поэтичных и грубоватых своих фарсах, подобных феерии шекспировской «Летней ночи», превращали мой ночной горшок в сосуд, наполненный благоуханиями
Речь о поедании спаржи.

p.p.s. Ах, ну да, из плюсов - текст идеален и похож на поэму. Подобные ощущения возникали только при чтении Венедикта Ерофеева. Если выпить до чтения кварту текилы, то, вероятно, это сделает приятным процесс и абсолютно не отразится на восприятии.
26 января 2015
LiveLib

Поделиться

Shishkodryomov

Оценил книгу

Прежде всего хочу принести свои извинения господину Оноре де Бальзаку, которого когда-то обозвал "первейшим из зануд". На тот момент еще плохо был знаком с Марселем Прустом. Вся разница в том, что у Бальзака упоминается форма дверной ручки и начинается ее описание, сравнение, история происхождения, занимающие страниц 5, а у Пруста при этих же обстоятельствах 10 страниц занимают переживания главного героя только по поводу формы этой же дверной ручки. За каких-то 12 лет я прочитал первую половину начала великой прустовской жвачки. Если рассуждать логически, то еще за 12 лет ее вполне можно бы было дочитать. Примерно 24 затраченных года дали бы и за его убийство. Но, нужно отдать Свану должное - его можно бросить на пару лет, продолжить читать с середины, зевать, чихать - восприятие от этого абсолютно не пострадает.

Если бы это был не Марсель Пруст, то можно бы было заподозрить, что автор издевается. Это реальнейший из примеров бессмысленнейшего тысячестраничного порожняка. Открытия, что делает главный герой, события в его жизни столь велики и необычайны, что могут быть сравнимы с проблемами блохи, хорошо устроившейся в подвальной ветоши с полной уверенностью в том, что ее благополучию ничто не угрожает. Служанки, папы-мамы, двоюродные бабушки - через час ты уже чувствуешь себя маленьким задротом, обвязанным носовыми платками и мечтающим самолично совершить кругосветное путешествие в свои неполные 20 лет - до ванной комнаты и назад.

Моя двоюродная бабушка заметила как-то в приватной беседе со мною, которую я должен был вести с чуть приотворенной дверью, ибо только так позволяли правила приличия, что при незыблемом и в то же время переменчивом положении вещей писать рецензии на Марселя Пруста очень даже позволительно, но при условии, что единство стиля и содержания будут соответствовать той убийственной природе сомнамбулического увядания, которое свойственно любой престарелой провинциальной кокетке, украшающей своею персоной свет и памятующей еще о своем высшем предназначении. Предложения у него раз в десять длиннее, а мысль порою прерывиста и часто отсутствует в принципе. Нет, она, конечно, есть, но ее можно бы было выразить на 2-3 листах вместо тысячи.

Минуточку, я сейчас отпущу слуг, подождите. Спасибо. А теперь еще немного. Я должен поспать. Страниц 200. В прустовском выражении 200 страниц - это один миг или 12 лет. Выбирайте сами. А теперь еще 200. Не страниц, естественно, а грамм. Великий сакральный смысл построения всего произведения строится на подобных фразах

Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Вероятно, для подобного вялотекущего существа и ему подобных они имеют огромнейшее основополагающее значение, но для тех, кто живет реалиями жизни - подобные "откровения" вызывают перманентное желание заснуть. Я же, ибо был готов к подобному, от души посмеялся.

В общем и целом этот труд можно бы было назвать "оправданием для пассивных". Ходят слухи, что далее - там еще бесчисленное количество книг в этом хорроре - Марсель Пруст переживает необычайное потрясение, вызванное началом Первой Мировой Войны и смертью любимого дворецкого. Ути-пути, маленький. Наш прустик волноваться-волноваться будет, ма-а-альчик. Уверен, что дальнейшем он всегда будет спать вместе с бабушкой, так как подобный перелом в судьбе обязывает желанию себя обезопасить.

P.S. Если бы в этом произведении не упоминалось что-то типа золотого унитаза, то я заподозрил бы свою логику в несостоятельности. Но, как и предполагалось, она меня не подвела, и вот он пришел, наш дорогой золотой унитаз.

они тешились тем, что, в поэтичных и грубоватых своих фарсах, подобных феерии шекспировской «Летней ночи», превращали мой ночной горшок в сосуд, наполненный благоуханиями
Речь о поедании спаржи.

p.p.s. Ах, ну да, из плюсов - текст идеален и похож на поэму. Подобные ощущения возникали только при чтении Венедикта Ерофеева. Если выпить до чтения кварту текилы, то, вероятно, это сделает приятным процесс и абсолютно не отразится на восприятии.
26 января 2015
LiveLib

Поделиться

Shishkodryomov

Оценил книгу

Прежде всего хочу принести свои извинения господину Оноре де Бальзаку, которого когда-то обозвал "первейшим из зануд". На тот момент еще плохо был знаком с Марселем Прустом. Вся разница в том, что у Бальзака упоминается форма дверной ручки и начинается ее описание, сравнение, история происхождения, занимающие страниц 5, а у Пруста при этих же обстоятельствах 10 страниц занимают переживания главного героя только по поводу формы этой же дверной ручки. За каких-то 12 лет я прочитал первую половину начала великой прустовской жвачки. Если рассуждать логически, то еще за 12 лет ее вполне можно бы было дочитать. Примерно 24 затраченных года дали бы и за его убийство. Но, нужно отдать Свану должное - его можно бросить на пару лет, продолжить читать с середины, зевать, чихать - восприятие от этого абсолютно не пострадает.

Если бы это был не Марсель Пруст, то можно бы было заподозрить, что автор издевается. Это реальнейший из примеров бессмысленнейшего тысячестраничного порожняка. Открытия, что делает главный герой, события в его жизни столь велики и необычайны, что могут быть сравнимы с проблемами блохи, хорошо устроившейся в подвальной ветоши с полной уверенностью в том, что ее благополучию ничто не угрожает. Служанки, папы-мамы, двоюродные бабушки - через час ты уже чувствуешь себя маленьким задротом, обвязанным носовыми платками и мечтающим самолично совершить кругосветное путешествие в свои неполные 20 лет - до ванной комнаты и назад.

Моя двоюродная бабушка заметила как-то в приватной беседе со мною, которую я должен был вести с чуть приотворенной дверью, ибо только так позволяли правила приличия, что при незыблемом и в то же время переменчивом положении вещей писать рецензии на Марселя Пруста очень даже позволительно, но при условии, что единство стиля и содержания будут соответствовать той убийственной природе сомнамбулического увядания, которое свойственно любой престарелой провинциальной кокетке, украшающей своею персоной свет и памятующей еще о своем высшем предназначении. Предложения у него раз в десять длиннее, а мысль порою прерывиста и часто отсутствует в принципе. Нет, она, конечно, есть, но ее можно бы было выразить на 2-3 листах вместо тысячи.

Минуточку, я сейчас отпущу слуг, подождите. Спасибо. А теперь еще немного. Я должен поспать. Страниц 200. В прустовском выражении 200 страниц - это один миг или 12 лет. Выбирайте сами. А теперь еще 200. Не страниц, естественно, а грамм. Великий сакральный смысл построения всего произведения строится на подобных фразах

Но, когда от давнего прошлого ничего уже не осталось, после смерти живых существ, после разрушения вещей, одни только, более хрупкие, но более живучие, более невещественные, более стойкие, более верные, запахи и вкусы долго еще продолжают, словно души, напоминать о себе, ожидать, надеяться, продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке, огромное здание воспоминания.

Вероятно, для подобного вялотекущего существа и ему подобных они имеют огромнейшее основополагающее значение, но для тех, кто живет реалиями жизни - подобные "откровения" вызывают перманентное желание заснуть. Я же, ибо был готов к подобному, от души посмеялся.

В общем и целом этот труд можно бы было назвать "оправданием для пассивных". Ходят слухи, что далее - там еще бесчисленное количество книг в этом хорроре - Марсель Пруст переживает необычайное потрясение, вызванное началом Первой Мировой Войны и смертью любимого дворецкого. Ути-пути, маленький. Наш прустик волноваться-волноваться будет, ма-а-альчик. Уверен, что дальнейшем он всегда будет спать вместе с бабушкой, так как подобный перелом в судьбе обязывает желанию себя обезопасить.

P.S. Если бы в этом произведении не упоминалось что-то типа золотого унитаза, то я заподозрил бы свою логику в несостоятельности. Но, как и предполагалось, она меня не подвела, и вот он пришел, наш дорогой золотой унитаз.

они тешились тем, что, в поэтичных и грубоватых своих фарсах, подобных феерии шекспировской «Летней ночи», превращали мой ночной горшок в сосуд, наполненный благоуханиями
Речь о поедании спаржи.

p.p.s. Ах, ну да, из плюсов - текст идеален и похож на поэму. Подобные ощущения возникали только при чтении Венедикта Ерофеева. Если выпить до чтения кварту текилы, то, вероятно, это сделает приятным процесс и абсолютно не отразится на восприятии.
26 января 2015
LiveLib

Поделиться

-273C

Оценил книгу

Читай Пруста, учись хорошим манерам. Пусть нам трижды плевать на всю аристократию с комбрейской колокольни, но все же как страшно и неловко было бы опозориться в таких салонах своим полным незнанием этикета и даже того, какой вилкой что есть. Все "светские правила приличия" - единственное, что осталось потомственной знати и в качестве рыцарского доспеха, и в качестве оружия, а наши мягкие тела, избалованные комфортом частной жизни, перед ними совершенно беззащитны. Однако виртуальное погружение в этот серпентарий хороших манер в сопровождении опытного гида обещает быть вполне себе безопасным. Ну а Пруст по-прежнему тот же и не изменяет себе - все то же плавное, медом текущее повествование, где так мало случается и так много происходит. Это, наверное, похоже на просмотр балета в замедленном воспроизведении. Причем это не просто просмотр, а глубокий и детальный анализ каждого оттенка каждого движения. В течение второй половины этого тома я прямо-таки переживал, успеет ли Марсель заглянуть к дяде Паламеду после 11 прежде, чем кончится книга? Спойлер: Марсель успел, но, кажется, толку от этого ему не было. Изложение Пруста даже чем-то напоминает голограмму, когда, казалось бы, отдельный небольшой кусочек текста вполне дает полную картинку происходящего (вот герой, он болтается по салонам и наблюдает за аристократией), однако чем больший объем страниц мы набираем, тем более выпуклым и резким становится видимое. Это уже не тихое салонное щебетание, это грохочущий бой барабанов, и имя одному барабану - Величие, а другому - Тщета. Даже удивительно, как Марсель, с его хрупкими нервами, может выдерживать этот оглушительный концерт.
А вот последняя сцена со Сваном - уж не предтеча ли это "Постороннего"? Столь много мотивов, позже детально разработанных Камю, внезапно вспыхнуло в этом небольшом эпизоде! И, думаю, это лишь верхушка айсберга, то, что выхватил мой неопытный глаз из бесчисленной череды сцен и отступлений, которые оказали влияние на всю последующую литературу...
Так что ощущения двойственные. С одной стороны, приятно, что уже перевалил за три тома, а с другой - так жаль, что осталось всего четыре!

Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)

Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)

Человек совершенно глухой не может даже вскипятить молоко, не следя глазами за появлением на открытой кастрюле белого гиперборейского отсвета, напоминающего отсвет метели и заменяющего тревожный сигнал, которым опасно пренебрегать и по которому, подобно тому как Господь усмирил волны, нужно усмирить эту стихию, а для этого нужно выключить электричество; ибо яйцо кипящего молока, судорожно рвущееся кверху, после нескольких наклонных всплесков уже достигло предельной высоты, оно раздувает, округляет поникшие паруса, которые сморщила пенка, затем метнет один из них, перламутровый, прямо навстречу буре, и только выключение тока, если вовремя заклясть электрическую грозу, сначала закрутит их все, а потом заставит лечь в дрейф и преобразит в лепестки магнолий. Но если глухой, пока еще не поздно, не принял мер предосторожности, то вскоре после молочного прилива его книга и часы будут чуть видны на поверхности белого моря, так что ему придется звать на помощь старую служанку, и служанка, хотя бы он был знаменитым политическим деятелем или великим писателем, скажет ему, что ума у него столько же, сколько у пятилетнего ребенка.
29 декабря 2012
LiveLib

Поделиться

-273C

Оценил книгу

Читай Пруста, учись хорошим манерам. Пусть нам трижды плевать на всю аристократию с комбрейской колокольни, но все же как страшно и неловко было бы опозориться в таких салонах своим полным незнанием этикета и даже того, какой вилкой что есть. Все "светские правила приличия" - единственное, что осталось потомственной знати и в качестве рыцарского доспеха, и в качестве оружия, а наши мягкие тела, избалованные комфортом частной жизни, перед ними совершенно беззащитны. Однако виртуальное погружение в этот серпентарий хороших манер в сопровождении опытного гида обещает быть вполне себе безопасным. Ну а Пруст по-прежнему тот же и не изменяет себе - все то же плавное, медом текущее повествование, где так мало случается и так много происходит. Это, наверное, похоже на просмотр балета в замедленном воспроизведении. Причем это не просто просмотр, а глубокий и детальный анализ каждого оттенка каждого движения. В течение второй половины этого тома я прямо-таки переживал, успеет ли Марсель заглянуть к дяде Паламеду после 11 прежде, чем кончится книга? Спойлер: Марсель успел, но, кажется, толку от этого ему не было. Изложение Пруста даже чем-то напоминает голограмму, когда, казалось бы, отдельный небольшой кусочек текста вполне дает полную картинку происходящего (вот герой, он болтается по салонам и наблюдает за аристократией), однако чем больший объем страниц мы набираем, тем более выпуклым и резким становится видимое. Это уже не тихое салонное щебетание, это грохочущий бой барабанов, и имя одному барабану - Величие, а другому - Тщета. Даже удивительно, как Марсель, с его хрупкими нервами, может выдерживать этот оглушительный концерт.
А вот последняя сцена со Сваном - уж не предтеча ли это "Постороннего"? Столь много мотивов, позже детально разработанных Камю, внезапно вспыхнуло в этом небольшом эпизоде! И, думаю, это лишь верхушка айсберга, то, что выхватил мой неопытный глаз из бесчисленной череды сцен и отступлений, которые оказали влияние на всю последующую литературу...
Так что ощущения двойственные. С одной стороны, приятно, что уже перевалил за три тома, а с другой - так жаль, что осталось всего четыре!

Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)

Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)

Человек совершенно глухой не может даже вскипятить молоко, не следя глазами за появлением на открытой кастрюле белого гиперборейского отсвета, напоминающего отсвет метели и заменяющего тревожный сигнал, которым опасно пренебрегать и по которому, подобно тому как Господь усмирил волны, нужно усмирить эту стихию, а для этого нужно выключить электричество; ибо яйцо кипящего молока, судорожно рвущееся кверху, после нескольких наклонных всплесков уже достигло предельной высоты, оно раздувает, округляет поникшие паруса, которые сморщила пенка, затем метнет один из них, перламутровый, прямо навстречу буре, и только выключение тока, если вовремя заклясть электрическую грозу, сначала закрутит их все, а потом заставит лечь в дрейф и преобразит в лепестки магнолий. Но если глухой, пока еще не поздно, не принял мер предосторожности, то вскоре после молочного прилива его книга и часы будут чуть видны на поверхности белого моря, так что ему придется звать на помощь старую служанку, и служанка, хотя бы он был знаменитым политическим деятелем или великим писателем, скажет ему, что ума у него столько же, сколько у пятилетнего ребенка.
29 декабря 2012
LiveLib

Поделиться

-273C

Оценил книгу

Читай Пруста, учись хорошим манерам. Пусть нам трижды плевать на всю аристократию с комбрейской колокольни, но все же как страшно и неловко было бы опозориться в таких салонах своим полным незнанием этикета и даже того, какой вилкой что есть. Все "светские правила приличия" - единственное, что осталось потомственной знати и в качестве рыцарского доспеха, и в качестве оружия, а наши мягкие тела, избалованные комфортом частной жизни, перед ними совершенно беззащитны. Однако виртуальное погружение в этот серпентарий хороших манер в сопровождении опытного гида обещает быть вполне себе безопасным. Ну а Пруст по-прежнему тот же и не изменяет себе - все то же плавное, медом текущее повествование, где так мало случается и так много происходит. Это, наверное, похоже на просмотр балета в замедленном воспроизведении. Причем это не просто просмотр, а глубокий и детальный анализ каждого оттенка каждого движения. В течение второй половины этого тома я прямо-таки переживал, успеет ли Марсель заглянуть к дяде Паламеду после 11 прежде, чем кончится книга? Спойлер: Марсель успел, но, кажется, толку от этого ему не было. Изложение Пруста даже чем-то напоминает голограмму, когда, казалось бы, отдельный небольшой кусочек текста вполне дает полную картинку происходящего (вот герой, он болтается по салонам и наблюдает за аристократией), однако чем больший объем страниц мы набираем, тем более выпуклым и резким становится видимое. Это уже не тихое салонное щебетание, это грохочущий бой барабанов, и имя одному барабану - Величие, а другому - Тщета. Даже удивительно, как Марсель, с его хрупкими нервами, может выдерживать этот оглушительный концерт.
А вот последняя сцена со Сваном - уж не предтеча ли это "Постороннего"? Столь много мотивов, позже детально разработанных Камю, внезапно вспыхнуло в этом небольшом эпизоде! И, думаю, это лишь верхушка айсберга, то, что выхватил мой неопытный глаз из бесчисленной череды сцен и отступлений, которые оказали влияние на всю последующую литературу...
Так что ощущения двойственные. С одной стороны, приятно, что уже перевалил за три тома, а с другой - так жаль, что осталось всего четыре!

Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)

Для гурманов (хотя я сам и не люблю кипяченое молоко)

Человек совершенно глухой не может даже вскипятить молоко, не следя глазами за появлением на открытой кастрюле белого гиперборейского отсвета, напоминающего отсвет метели и заменяющего тревожный сигнал, которым опасно пренебрегать и по которому, подобно тому как Господь усмирил волны, нужно усмирить эту стихию, а для этого нужно выключить электричество; ибо яйцо кипящего молока, судорожно рвущееся кверху, после нескольких наклонных всплесков уже достигло предельной высоты, оно раздувает, округляет поникшие паруса, которые сморщила пенка, затем метнет один из них, перламутровый, прямо навстречу буре, и только выключение тока, если вовремя заклясть электрическую грозу, сначала закрутит их все, а потом заставит лечь в дрейф и преобразит в лепестки магнолий. Но если глухой, пока еще не поздно, не принял мер предосторожности, то вскоре после молочного прилива его книга и часы будут чуть видны на поверхности белого моря, так что ему придется звать на помощь старую служанку, и служанка, хотя бы он был знаменитым политическим деятелем или великим писателем, скажет ему, что ума у него столько же, сколько у пятилетнего ребенка.
29 декабря 2012
LiveLib

Поделиться

1
...
...
13