Девушка сидела на скамейке, обхватив себя тонкими, слабыми руками. На лице ее застыло выражение тоскливого страха. Де Мария поспешил подойти к ней и сразу же понял, что у его невесты что-то стряслось.
– Анна, почему у тебя такое выражение лица?
– Все из-за брата. Его перевели в другую тюрьму. В Палермо, в Уччардонскую. Он страшно испуган, хочет тебя видеть. Говорит, должен тебе что-то сказать. Ты к нему съездишь?
– Конечно. Сегодня же, – успокоил ее полицейский.
Возвратясь из Палермо, Де Мария позвонил невесте.
– Да, я с ним говорил. Это очень важно. Ты успокойся, а я сейчас же должен повидать комиссара.
В квартире Каттани зазвонил телефон. Комиссар находился как раз у аппарата и сразу же снял трубку.
– Слушаю.
И услышал, как что-то щелкнуло, словно повесили трубку. Через несколько минут вновь раздался звонок.
– Говорит Де Мария.
– Это ты сейчас звонил? – спросил комиссар.
– Нет, я только вот набрал ваш номер.
– Ну ладно. Выкладывай.
– Я ездил в тюрьму к брату Анны. – По его голосу можно было понять, что Де Мария не в силах скрыть волнения. – Я должен немедленно видеть вас, комиссар. Я нахожусь в баре на площади, в трех кварталах от вас, там, где поворачивает автобус.
– Сейчас приду.
Вешая трубку, Де Мария не заметил вошедшего в бар приземистого парня с худым лицом и пластиковым пакетом в руках. Полицейский подошел к стойке бара, парень, намеренно замедляя шаги, сзади приблизился к нему. В двух шагах от Де Марии он сунул руку в пакет и вынул оружие. Взгляд его был прикован к затылку полицейского. Он поднял пистолет и спустил курок. Тело Де Марии, ударившись о стойку, сползло на пол.
Никто не пошевельнулся. Всех парализовал ужас. Только хозяин бара, словно в истерическом припадке, стал кричать как одержимый. Киллер, схватив его за отворот пиджака, прошипел ему в лицо:
– Молчать, молчать!
Прежде чем опустить пистолет в пластиковый пакет, он снова прицелился в голову полицейского, и вновь прогремел выстрел.
Не спеша вышел из бара, свернул за угол и исчез. Как раз в тот момент, когда с противоположной стороны подходил Каттани. Комиссар уже слышал взволнованные крики посетителей бара. Они не в силах были без ужаса глядеть на мертвое тело у своих ног.
– Все это выдумки, – монотонно твердил молодой парень. Он сидел, весь скорчившись. Левая сторона лица у него то и дело подергивалась от нервной усмешки.
Каттани обвел взглядом тесную голую тюремную камеру.
– Послушай, – сказал он вполголоса увещевающим тоном, – тебя сейчас никто не слышит. Не бойся и повтори все, что ты сказал Де Марии.
– Вы что, не понимаете, что я вам говорю? Все, что он вам наболтал, – выдумки. Я ему ровно ничего не сообщал, – упрямо твердил заключенный.
– Зачем же ты просил, чтобы пришел Де Мария? О чем хотел с ним поговорить?
– Семейные дела, – пожал плечами заключенный. – Моя сестра Анна осталась одна, мы с ней сироты. И кроме меня, хоть я и попал за решетку, кто же о ней позаботится? А так как Де Мария увивался за ней, я хотел разобраться в его намерениях. Комиссар начал терять терпение.
– Этого парня убили за то, что ты ему нечто сообщил. Что-то такое, о чем ему нельзя было знать. Если ты мужчина, то должен сказать мне, в чем тут дело.
– Я, господин комиссар? – прохныкал арестованный. – Да я ведь ничего не знаю. Я хотел его спросить, собирается ли он жениться на моей сестре. Клянусь вам.
Каттани пристально на него посмотрел.
– Ну что же. Ты сделал свой выбор, – сказал он. Юноша молчал. – Но если передумаешь, дай мне знать через Анну.
Анна Карузо прибиралась в кухне, когда в дверь позвонил комиссар. Увидев его, она не выказала удивления. Молча отодвинулась, пропуская его в комнату. В черном траурном платье она выглядела старше своих двадцати лет.
– Я пришел просить о помощи, – сказал Каттани. – Мне необходимо знать, не сообщил ли вам жених какие-нибудь тайные сведения, которые узнал из разговора с вашим братом.
Девушка даже не подняла глаз.
– Мне не хочется мучить вас, – продолжал Каттани, – но я тоже был привязан к Де Марии. Если у вас есть хоть какие-то данные, они могли бы быть очень полезны.
– Я ничего не знаю, – резко ответила девушка.
– Вы должны хотя бы знать, зачем вашему брату понадобилось видеть Де Марию.
– Семейные дела, – пробормотала Анна. – Брат хотел узнать, когда он собирается на мне жениться.
– Вижу, вы тоже поете эту песенку, – взорвался комиссар. – Известно ли вам, что я могу привлечь Вас к ответственности за сокрытие улик?
Наконец Анна подняла голову. Взгляд ее был полон горя и отчаяния.
– Вы думаете, это будет иметь для меня какое-нибудь значение?
Сильный и резкий африканский ветер гнал по небу гигантские дождевые тучи. Они были желтые от песка пустынь, и все вокруг казалось нереального желтовато-серого цвета. Песчаные дожди не редкость на Сицилии – они оставляют свой след на автомобилях, покрывая их тонким слоем песчинок, и на людях, изнемогающих от жаркого дыхания Африки.
Каттани ехал на работу в самом мрачном настроении. Этот странный свет на улице еще больше усиливал его раздражение. Его стратегия, как видно, зашла в тупик. Каждый шаг ведет к неудаче. Где выход? Что теперь, черт возьми, ему делать дальше?
Он поставил машину на стоянке. полицейского управления, взял пистолет, который, когда был за рулем, всегда держал в углублении под приборной доской, и направился к своему кабинету. Следом за ним с похоронным выражением на лице шел его заместитель Альтеро.
– К сожалению, ничего нового. Известно только, что убийца Де Марии был очень молод.
Они вместе вошли в лифт.
– Мы ведем проверки во всех направлениях, – выказывая служебное рвение, добавил Альтеро, словно желая оправдаться в том, что расследование брело наугад в абсолютной тьме.
Они подошли к кабинету Каттани. Комиссар резко обернулся и взглянул на Альтеро так, словно хотел испепелить его взглядом.
– Скажите положа руку на сердце, вы ничего от меня не скрываете?
– Не знаю, почему вы меня об этом спрашиваете. – Альтеро весь напрягся, и лицо у него потемнело.
– Например, в ту ночь, когда убили Маринео, вам позвонила по телефону какая-то женщина.
– Женщина? Не припомню. Может, моя жена.
– И вы куда-то бросились сломя голову из-за звонка жены?
– Послушайте, дорогой Каттани, – с некоторой досадой произнес Альтеро, – вы пренебрежительно относитесь ко мне с первого же дня, как тут появились. И мне непонятно почему. Если к тому же вы мне теперь не доверяете, то отстраните меня от расследования. Поступайте, как хотите, но я не желаю, чтобы на меня смотрели как на врага.
– Идите, идите работайте, – выговорил, показывая, что разговор окончен, Каттани, – но не надейтесь на мое слепое доверие. Теперь я никому не доверяю, даже себе.
Паола весело бросилась ему навстречу и повисла у него на шее.
– Здравствуй, папа, иди посмотри, что нарисовала мама. Так здорово! – И потащила его за руку на террасу. – Гляди.
На мольберте стояло полотно. Какое-то абстрактное изображение, написанное нестерпимо яркими, резко контрастирующими красками. На террасу вышла и синьора Каттани.
– А, ты вновь взялась за живопись, – прокомментировал со скучающим видом комиссар. – Ты же несколько лет не держала в руках кисти. Ну что ж, по-моему, хорошо.
– Папа, разве тебе не нравится картина? – не отставала девочка.
– Конечно, нравится, очень красиво, – ответил он без всякого энтузиазма.
Жена внимательно следила за реакцией Коррадо – она глядела на него изучающим взглядом, как исследователь смотрит в микроскоп.
У Каттани была тяжелая голова, он чувствовал себя разбитым, больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Он мучительно пытался подобрать какие-то подходящие слова.
– Я решила устроить выставку, – объявила жена, продолжая следить за каждым его жестом. – Я рассчитала, что если поднажму, то через пару месяцев у меня будет достаточно картин для выставки.
– Такая спешка? А выставочный зал?
– Ну, это не проблема, – ответила она уверенным тоном, – все организует Нанни Сантамария в одной из картинных галерей в центре города.
Каттани почувствовал, как кровь ему ударила в голову.
– А кроме того, он сделает тебе рекламу по своей задрипанной телепрограмме, и все толпой кинутся покупать твои картины, потому что ты – жена комиссара полиции.
– А может, потому, что они нравятся людям, – обиженно возразила Эльзе. Ее вдруг охватила ярость. Не в силах сдержаться, она сорвала картину с мольберта к несколько раз ударила о стену, пока та не превратилась в клочья.
– Да что с тобой? – удивился Коррадо. – Она мне понравилась.
– Видела я, как она тебе понравилась! Ты жестокий, бессердечный человек!
– Ну что тебе от меня надо? – Каттани говорил спокойно и сурово. – Разве ты не видишь, каково мне приходится? У меня убивают людей, а я не знаю, где искать виновных. Ты же выходишь из себя, если я не восхищаюсь твоими шедеврами и не сравниваю их с полотнами Пикассо.
Эльзе, казалось, проняли его слова.
– Ох, прости меня, дорогой. – Она обняла его. – Может, я просто дура, но мне так нужна твоя ласка и внимание. – Коррадо молча погладил ее по голове. – Когда ты со мной вот так ласков, я чувствую себя счастливой.
Кто-то позвонил в дверь.
– Извините, господин комиссар, что беспокою вас дома, но мне было необходимо вас срочно увидеть.
Это был священник Манфреди Сантамария – брат журналиста. Дон Манфреди приобрел в округе известность благодаря своему человеколюбию, воплотившемуся в некоторые конкретные дела, и непримиримости, с которой обрушивался в проповедях на мафию – этот «позор Сицилии». По его инициативе возник Центр по лечению молодежи – жертв наркомании,
– Я вам принес вот это, – и он протянул комиссару белую коробку.
– Конфеты? – спросил Каттани. – Кто-то женится?[4]
– Нет, – мрачно ответил дон Манфреди. – Советую вам их не пробовать. Они наполнены героином.
Каттани не смог сдержать удивления.
– Откуда они у вас?
– Их получил один парень, который находится на излечении у меня в Центре, и передал мне.
Каттани повертел коробку в руках. Вид ее не внушал никаких подозрений – на крышке красовалось название фирмы: «Премированная кондитерская фабрика братьев Капитуммо».
– Что это значит? – растерянно спросил комиссар.
– Все очень просто, – объявил священник, – это значит, что здесь действует организация по торговле наркотиками. Под видом экспорта конфет ей удается пересылать в Соединенные Штаты крупные партии героина.
– Вы хотите знать, колюсь ли я? Да все знают, что я насквозь пропиталась героином! – как ни в чем не бывало призналась герцогиня Титти Печчи-Шалойя, сопровождая свои слова выразительным жестом.
Она сидела в машине комиссара, мчавшейся по направлению к Палермо. Каттани пригласил девушку на ужин. «В какое-нибудь местечко поспокойней и подальше отсюда», – сказал он ей. Теперь, ведя машину в розовых сумерках, он наблюдал за спутницей краешком глаза.
Комиссар еще сам толком не понимал, какого рода интерес питал к этой девушке – профессиональный или же личный. Порой он думал о ней – такой хрупкой, светловолосой – с искренней нежностью. Иногда же его мысли обращались к ней только в связи со следствием. Имя юной герцогини частенько встречалось в деле и постепенно заняло в нем не последнее место.
Каттани вел машину сосредоточенно, с таким же вниманием и вместе с тем азартом, с каким шел «по следу» в своей работе.
– Ну давайте же, – поддразнивала его девушка, – прочтите мне нотацию. «Наркотики очень вредны для здоровья, они тебя погубят».
Он искоса взглянул на нее,
– Вы уже достаточно взрослая, чтобы самой понимать это. Меня больше интересует, кто вас ими снабжает. Чиринна, не так ли?
– Почему именно он?
– Потому что я это знаю.
– В таком случае зачем же спрашивать? – Девушка отвернулась. Потом тихо добавила: – Да, он.
Смуглый мальчик на стоянке у ресторана показал им свободное место, где поставить машину.
– А теперь что вы мне скажете? – спросила Титти. – Начнете объяснять, что Чиринна опасный тип и что девушке из приличной семьи следует держаться от него подальше?
– Да, именно это я вам и хочу сказать.
Перед входом в ресторан Каттани слегка коснулся ее плеча, пропуская девушку вперед.
Ужин удался на славу. Когда Титти приподняла бокал, любуясь золотистым цветом легкого сицилийского вина, Каттани приблизил к нему свой бокал, и раздался веселый звон.
– Я пью, – сказал комиссар, – за ваше выздоровление.
Титти, казалось, тронули эти слова.
– Да, вы можете выздороветь, – убежденно продолжал он. – Вам нужно для этого не пожалеть сил и проявить выдержку. Но это вполне вам по плечу. И как первый шаг – вы должны заставить себя порвать с Чиринна.
Титти пригубила вино.
– Но вы, может быть, еще опаснее, чем Чиринна, – сказала она, хлопая ресницами.
– В каком смысле?
– Вы такой умный, смелый, с вами чувствуешь себя уверенно. Любой женщине легко потерять голову.
– Если вы боитесь довериться мне, я знаю одного священника, который разбирается в подобных вещах. Он вам может помочь по-настоящему.
– Ну вот, – усмехнулась она, – не хватало только священников!
На обратном пути у Каттани стал одерживать верх профессиональный интерес.
– Мне хотелось бы задать один чуточку нескромный вопрос, – сказал он.
– Слушаю вас.
– Комиссар Маринео бывал у вас в доме? – спросил он без обиняков.
– У нас в доме? Да, иногда…
– И он заезжал к вам в тот вечер, когда был убит?
Каттани спрашивал с таким строгим и решительным видом, что Титти даже не сделала попытки отрицать. Ее начала бить нервная дрожь.
– Ну, – еле слышно произнесла она, – посмотрим, какой еще козырь вы прячете в рукаве.
– Мой козырь – коробок спичек «Минерва» с пятнышком крови.
– Я не курю.
– Однако курил Маринео. Это его спички, и кровь на них тоже его. Когда вынесли труп, вы или кто-то из прислуги подняли коробок и положили в сигаретницу.
Заморосил мелкий дождь, и Каттани включил «дворники», шуршание которых заполнило повисшую – между ними тишину.
Потом вновь зазвучал голос комиссара:
– В тот вечер у вас в гостиной было двое мертвецов. Маринео и ваша мать. Не кажется ли вам такое совпадение довольно странным? Впрочем, если немножко подумать, это вовсе не так уж странно. – Каттани сделал многозначительную паузу. – Ведь Мари- нео и ваша мать были любовниками, не так ли?
– Хватит! – закричала Титти. – Немедленно отвезите меня домой!
Она свернулась клубочком на сиденье, повернувшись к Каттани спиной и прижавшись лбом к стеклу дверцы. И не произнесла больше ни слова.
Когда автомобиль остановился у ворот палаццо, Титти не пошевелилась. Каттани заглушил мотор.
Дождь прекратился, и в мокром асфальте мостовой отражался свет фонарей.
– Весьма сожалею, – сказал комиссар, – я был груб с вами.
Титти продолжала молчать, вся сжавшись, застыв, словно кусок льда.
– Я не знаю, как заслужить ваше прощение, – вновь попробовал он добиться примирения.
Девушка чуть приоткрыла дверцу, но не вышла из машины. От свежего воздуха она зябко передернула плечами и повернулась к комиссару. В ее огромных глазах светилась нежность. Неожиданно она схватила Каттани за руку, потянулась к нему и легко коснулась губами его губ. Потом, по-прежнему не произнося ни слова, вышла из машины и, понурив голову и глубоко засунув руки в карманы плаща, скрылась в темноте ночи.
В большом пустом доме ее шаги отзывались мрачным эхом. Она обошла все комнаты и везде зажгла свет. Но это не помогло ей развеять мрак, переполнявший сердце. Титти попыталась подбодрить себя алкоголем. Щедрой рукой плеснула виски и осушила одним глотком. Она почувствовала, как согревается все внутри, и от удовольствия прикрыла глаза. В душе у нее что-то шевельнулось. Она взяла второй бокал, налила в него немного виски и поставила рядом со своим. Бокалы звякнули, словно ими чокнулись.
Резкий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.
– Так, значит, эта полицейская ищейка еще не оставила тебя в покое! – Звонил Чиринна, вне себя от бешенства. – Чего ему было надо?
Захваченная врасплох, Титти пролепетала:
– Да ничего особенного, спросил, знала ли я его помощника, того, которого застрелили.
– И что ты ответила?
– Я сказала, нет, мне о нем ничего не известно.
– Ты ему не верь. Поняла? – Теперь Чиринна говорил покровительственным тоном. – Если что-то будет не в порядке, я позабочусь сам.
Титти слушала его через силу, прикрыв глаза. Подтянула стул, опустилась на него, с трудом следила за словами, жужжавшими в трубке.
– Может, он еще ухажера из себя строил? – вновь завелся Чиринна, и в голосе его опять зазвучало подозрение. Казалось, он и впрямь ревнует.
– Да нет, – ответила она после короткого замешательства. – Ничего похожего.
Она надавила пальцами на правый висок. Голову пронзили первые стрелы начинающейся мигрени.
– Можно, я сейчас к тебе приеду? – спросил Чиринна.
– Нет, сейчас не надо, прошу тебя. Я неважно себя чувствую.
Голос его опять зазвучал угрожающе.
– Ты от меня что-то скрываешь?
– Нет, клянусь тебе, ничего не скрываю.
Она оперлась локтем о колено и опустила голову на руку.
Но Чиринна не утихомирился:
– Послушай, госпожа герцогиня, если ты вздумаешь шутить со мной шутки, то ни черта больше не получишь. Понятно?
На другом конце провода Чиринна с садистским удовольствием слушал ее отчаянные всхлипывания. «Да, ваша идиотская светлость, ты у меня в кулаке, – думал он. – Санте Чиринна твой полный хозяин, захочет, может тебя, черт подери, сземлей смешать, а то и вовсе в порошок стереть».
Но, казалось, ему все еще мало. Чтобы превратить свою победу в полный триумф, он заговорил ласковым тоном:
– Титти, ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе зла. Я ведь люблю тебя. А ты-то, ты меня любишь?
Помимо его воли, голос Чиринна звучал чуточку растроганно. Было ясно, что он строит из себя жестокосердного злодея, а сам без ума влюблен в эту девушку.
Он умолк, ожидая, какой эффект произвели его слова. Последовало долгое молчание. Потом из трубки донесся прерываемый всхлипами шепот:
– Да, я люблю тебя.
Он удовлетворенно ухмыльнулся и повесил трубку.
О проекте
О подписке