Гриша рисует

ТОНЯ ЗАНИМАЛАСЬ ГИМНАСТИКОЙ

У Гриши было вдоволь свободного времени, и он рисовал каждый день.

Но показывал свои рисунки он избирательно – что-то показывал Тоне, что-то – отцу, а некоторые не показывал никому.

Бывало, что он доставал давно выполненный рисунок и советовался с Тоней или с отцом, если ему рисунок казался недостаточно точным. Такие случаи бывали тогда, когда Гриша считал нарисованное не в полной мере отвечающим его требованиям к портрету.

Иногда Тоня – или отец – не могли уловить, что же именно не устраивает художника, но практически всегда Гриша переделывал портрет …

Тоня занималась утренней гимнастикой на балконе.

Гриша не рисковал и занимался в комнате у открытой двери на балкон, а Свиридов устраивал пробежки по расчищенным дорожкам на улице, наводя ужас на редких встречных своим голым торсом – все-таки минус 25 градусов, хотя и небольшой по здешним местам морозец.

К его приходу с улицы Тоня и Гриша уже успевали освободить душ, и он умывался и выходил к столу с мокрой головой.

– Доброе утро!

– Доброе утро, милый!

– Доброе утро, папа!

Часы можно было не проверять – они показывали ровно семь часов утра. Правда, это бывало не всегда – чаще Свиридов просыпался еще раньше и уходил, оставляя Тоню и Гришу в сонном состоянии.

– А ведь сегодня праздник.

– Что? Какой праздник, Тоня? Чей-нибудь день рождения?

– Нет, Гриша. Сегодня три месяца, как мы сюда приехали. Ешь, не отвлекайся.

– Верно, Тонечка, сегодня три месяца, – задумчиво сказал Свиридов. – Подумай только – уже три месяца … Еще только три месяца …

– И ты очень много сделал. Да, много. Пусть не все видно, или видно совсем не то, что нужно и важно. Ты у нас молодец. Правда, Гриша?

– Ну, какие могут быть сомнения?

СПРОС НА МАЛЬЧИКОВ

На мальчиков был большой спрос – Даша это специально отметила в своем дневнике. Сперва к ним пришла знакомится Оля Петрова, старший лейтенант из отряда капитана Воложанина. Вернее, сюда ее привел знакомится Андрюша Васин.

Ольга вошла к детям без своих темных очков и сразу позабыла свои страхи и опасения – мальчики не стали обращать внимания на ее шрамы, и только потом, когда и она, и мальчики освоились и Дима уже сидел у нее на коленях, он осторожно коснулся пальцами ее лица.

– Тебе не больно? Мне можно погладить? – спросил он.

«Дьявольщина какая-то! – подумала Ольга. – То же самое и теми же словами!»

Это было при их третьей – или четвертой? – встрече в лесочке около института – ВВ еще даже за руку ее не брал, а вот так же коснулся шрама на лице и сказал то же самое …

Потом пришел Свиридов с ужасно любопытной женщиной по имени Ангелина Митрофановна. Она всему удивлялась – и тому, что мальчики без труда освоили ее имя и отчество, и как легко они могли складывать и вычитать, и как читали на русском и английском языке. А потом она ужасно удивлялась, что мальчики могут разговаривать мысленно и даже узнавать, про что такое она сейчас думает.

Потом Ангелина Митрофановна играла с мальчиками в какую-то странную игру, когда мальчики рисовали то, что она им называла, а потом надо было вспомнить по рисунку, что именно она называла.

Когда Сережа ей сказал, что эти тесты на ассоциативное мышление слишком примитивны, она опять очень удивилась и согласилась с ним, и они эту тему очень дружно обсудили и решили, что надо будет подобрать что-нибудь поинтереснее …

А когда Даша забирала у Суковициной свой дневник про мальчиков, то узнала, что Свиридов интересовался лошадьми, которые есть в городе.

РАБОТЫ ПО МИНИРОВАНИЮ ВЫПОЛНЕНЫ

– Командир, все работы по минированию корпуса интерната выполнены полностью. Линии проверены. Все замаскировано. Арестованные переведены туда, сидят в камерах – кроме Оратынцева. Камеры одиночные, Шипук сидит далеко от остальных. Для подъезда ко входу проложена новая дорога, дорога накатана, старая со стороны центра засыпана снегом. К подрыву все готово, взрывники дежурят постоянно.

– Хорошо. Думаю, генералы прибудут завтра. Всем быть в боевой готовности. Больше двух человек охраны с каждым из генералов я туда на территорию не пущу, исходите из этого …

ГРИША ПОКАЗЫВАЕТ РИСУНКИ

– Гриша, на рисунки-то времени хватает? – Скворцов наконец выбрал время.

– Хватает. Мы еще с Тоней занимаемся музеем памяти, я портреты рисую. Вот, посмотри – узнаешь?

– Ты знаешь, мне очень нравится … А это? Ты с натуры рисовал?

– Нет, они все умерли … погибли.

– Но как же ты мог передать … как ты мог увидеть … Тьфу, не знаю, как сказать! Как ты мог нарисовать их мысли? Они же мыслят, они думают, они … они живые!

– Тут есть папин тезка, он здесь с самого начала и всех знает. Он тоже удивлялся, как я мог нарисовать их такими похожими. Я думаю, что это не совсем так.

– Что – не так? Они не похожи?

– Да, они не похожи. В фотографическом смысле. Они больше похожи на воспоминания о них. Здесь больше изображено то, что о них рассказывали другие – те, кто их знал.

– А кто эта красавица? Нет, правда, она изумительно красива … она по ту сторону смерти? Ты это рисовал? Но подожди, еще …

Виктор всматривался, отворачивался, крутил головой.

– Никак не пойму … Но она же говорит мне! Что!? Она … ждет ребенка!?

– Эту женщину любил дядя Саша Баранов. Она погибла. Осталось несколько фотографий, старых, когда она училась в университете. Я боюсь показывать это дяде Саше и Лене Карцевой … Не могу …

– Гришка … Ты же гений! Я не знаю, похожа она или нет, но это великолепная работа!

– Папа тоже так сказал. Он знал ее. Ее звали Василиса …

Некоторое время Виктор рассматривал рисунки молча.

– Ты молодец … А это? Стой, я их видел!

– Да, ты их видел в кафе – это мои названные тетки. Папа с ними побратался и теперь они ему названные сестры. Это у них мальчики … особенные. Ладно, так и быть – посмотри мальчиков.

Гриша достал еще одну папку и вывалил на стол ворох рисунков. Скворцов взял наугад – на листе было несколько незавершенных набросков разных мальчишечьих лиц. Они все были как живые – они играли, читали, слушали, говорили, но всех их объединяло одно общее выражение лиц. Они думали, они мыслили, они жили – и все по разному, по своему.

– Гриша, но ведь это же чудо какое-то! Они же все у тебя живые!

– Да ладно …

– А своих ты рисуешь – отца, Тоню?

– Рисую … Я тебе потом покажу … Мне почему-то их труднее рисовать … Мне зарисовки легче даются … Вот, смотри. Это на установке. Сварщики, монтажники. Тетя Лена Долгополова. Михеич. Ты знаешь, мы к нему ездили в баню попарится. Вот его жена, тетя Маша. Вот дочка их, Аришка. Вот их пес – серьезный такой зверь по имени Дизель …

Гриша еще долго показывал Скворцову свои новые рисунки, выбирая и откладывая в сторону некоторые из них. И когда пришла Тоня Гриша аккуратно уложил свои папки.

– Он и мне далеко не все показывает. – шепнула Тоня Скворцову. – Никак с Толей не можем уговорить его выставку устроить. Помог бы …

ИВАНИЩЕВА и УМАРОВ

– Эрнест Умарович, мне нужна ваша поддержка.

– В чем дело? Вы чем-то расстроены, Ангелина Митрофановна?

Чуть заметный акцент Умарова превращал имя и отчество Иванищевой в нечто мягкое и ласковое.

– Это мягко сказано. Я полностью деморализована. Этот мальчик, ему нет еще шести лет, и он обсуждает со мной психофизические тесты! Это со мной, доктором наук, профессором – и как обсуждает! Да ладно бы обсуждал – он понимает сущность этого теста не хуже меня! Вы можете это себе представить?

– Могу, Ангелина Митрофановна. Я с подобным мальчиком столкнулся еще два года назад.

– А я, доктор наук, профессор … Да я чуть в обморок не хлопнулась как зеленая первокурсница в резекционном кабинете, когда он стал со мной разговаривать об этом …

– Не слишком ли часто вы упоминаете свои титулы? Я их помню. Надеюсь, вы не очень показывали им свое волнение?

– Я старалась держаться. Спасибо, Эрнест Умарович, поплакалась вам, полегче стало. А то кроме вас мне поплакаться-то и некому …

– Моя жилетка всегда к вашим услугам.

– Поможете мне прикинуть стратегию обследований?

КАК СЧАСТЛИВЫ БЫЛИ МОИ СТАРУШКИ

– Лео, ты не представляешь, как счастливы были мои старушки! Вчера привезли рояль, сегодня его настроили …

– Да ты ешь!

– Я ем. А потом приехали Семен Гаврилович Черномырдин с Олегом и Дмитрий Германович Лопаткин … Это правда, что он доктор наук?

– Правда, правда. Ешь, пожалуйста.

– Я ем, ем. И Лопаткин стал играть на рояле. Это было что-то потрясающее! Мои старушки его окружили, потом мы принесли стулья … Он играл бесподобно.

– А мальчик?

– Что – мальчик? Олег сидел около Черномырдина.

– Они держались за руки?

– Кажется … А что?

– Лопаткин один играть не может. Просто не может играть сам по себе. Играет Мальчик с Лопаткиным. А тут, видимо, и с Черномырдиным.

– Ты хочешь сказать, что этот мальчик … индуцирует то, что играет Лопаткин?

– Примерно, хотя на самом деле это, видимо, значительно сложнее. Это сложное взаимодействие.

– Но Свиридов играет и поет и без Олега?

– Конечно. И Лопаткин с ним играет. Но с Мальчиком – лучше.

– Значит, нужно будет попросить Свиридова … А мои старушки так аплодировали, так их благодарили! Просили приходить еще.

– Ты будешь есть, наконец?

– Лео, не сердись. Я и так достаточно толстая. А мне пришла одна интересная мысль – как бы устроить танцы? Мои старушки еще совсем не так стары … Как ты думаешь?

– Думаю, что ты права. И посоветуйся со Свиридовым.

– И даже такие вопросы решает только он?

– Ты не совсем правильно поняла. Во-первых, действительно, здесь все решает только он, и, возможно, это правильно. А во-вторых, это не так-то просто – найти кавалеров для твоих старушек. Не всякого мужчину можно туда пригласить. Они ведь многих помнят – кто знает, что произойдет, если увидятся старые знакомые. Не исключено, что каждый из них уже считал другого умершим …

– Об этом я не подумала. Ты совершенно прав, мой милый Лео … И еще меня очень беспокоят мои беспамятные старушки … У них идет какая-то скрытая умственная работа, непонятная для них самих …

ВИТЯ, ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ

– Витя, это для тебя.

Свиридов поправил гитару.

Лунный свет над равниной рассеян,

Вдалеке ни села,

ни огня.

Я сейчас уезжаю на север -

Я спешу,

извините меня.

На холодных просторах

великих

В бесконечные дали маня

Поезда

Громыхают на стыках…

Я спешу,

извините меня.

Незатейливая мелодия, простые слова, негромкий голос.

Он так мягко извинялся за причиненное беспокойство, за звонок …

Говорю вам,

Как лучшему другу,

Вас нисколько ни в чем не виня,

Соберитесь на скорую руку -

Я спешу,

извините меня.

Такое возвышенное волнение было скрыто в этих словах, такая страстная надежда быть понятым …

Не хотите?

Ну, что вы, ей богу…

Тихо дрогнули

Рельсы, звеня.

Хоть присядьте

со мной

на дорогу -

Я спешу,

извините меня…

Растерянность, неуверенность, горечь невозвратимой утраты…

Может быть,

Вы раскаетесь где-то

Посреди

Отдаленного дня,

Может быть,

вы припомните это:

«Я спешу,

извините меня».

Жизнь прожить

Захотите сначала

Расстоянья и ветры

ценя…

Но как поменялся человек, поменялся голос. Стал жестким, уверенным, непреклонным.

Вот и все.

Я звоню вам с вокзала.

Я спешу.

Извините меня.

Все кончилось. Он так решил.

Осталась только суховатая вежливость просто знакомого с ней человека.

И жалость к ней, к той, которая, скорее всего, проморгала самое главное в своей жизни.

По крайней мере, его жизнь ей уже больше не принадлежит.

Вот и все.

Я звоню вам с вокзала.

Я спешу.

Извините меня.

И это был уже совершенно другой человек, решительный и целеустремленный.

Он был уже не здесь, а где-то там, далеко …

Мелодия распалась и снова возродилась, и все пошли танцевать.

Гриша пригласил на танец Дину.

Она не удивилась – Гриша танцевал часто и не только с Тоней, но и с другими женщинами.

– Молодой человек, вы отменно танцуете! – удивилась Дина тому, как сильно и уверенно Гриша вел ее.

– Вы тоже совсем неплохо танцуете, тетя Дина. Интересно, как вы танцуете модные танцы типа рока и твиста …

– Возможно, когда-нибудь увидишь … Хотя я уже столько времени их не танцевала … Что ты меня разглядываешь? У меня что-нибудь не в порядке?

– Не волнуйтесь, все хорошо. Я просто приглядываюсь, хочу вас нарисовать.

– Я столько слышала о твоих рисунках … Но еще не видела …

– Что же вы остановились? Вы ведь хотели сказать – покажи мне?

– Мне иногда приходится выбирать … выражения.

– Выражения приходится выбирать всем, но не до такой же степени.

– А до какой, молодой человек? Что вы знаете обо мне?

– Все.

– Как это все?!

– Да так – все. Все есть все. Нет, ну, конечно, я не знаю всяких мелочей …

– И ты не боишься … общаться со мной?

– Дура ты, как сказал бы мой папа. Но мне так говорить нельзя, и я поэтому говорю, что вы просто неправы.

– Ты хороший сын и приятный молодой человек … Ты хотел просить меня позировать тебе?

– Возможно. Только попозже, не сейчас. Мне нужно сперва приглядеться, я не могу сразу работать с натурой.

– Я готова тебе позировать. Скажи, когда будешь готов.

Гриша отвел Дину на место, подвинул ей стул.

– Я благодарю вас за доставленное удовольствие, – он наклонил голову. – Спасибо, Лев Вонифатьевич.

– Интересный мальчик, правда?

– Я бы сказала – интересный молодой человек.

– Даже так? Я ревную!

– Милый Ле-ва!

– А меня сегодня отругал Свиридов. Почему я не привожу тебя в бассейн. Намекнул, что иначе пригласит тебя сам.

– Ах, Ле-ва! С тобой – куда хочешь, можно и в бассейн!

ЗАЯВЛЕНИЕ НА ЖЕНИТЬБУ

– Юра, я написал заявление. Наверное, надо передать командиру?

– Давай, посмотрю. Жениться надумал? Поздравляю.

– Нам надо побыстрее. Нина беременная. Третий месяц.

– Понял. Я тебя понял, Коля. Ты молодец, настоящий мужик. Поздравляю вас с Ниной и желаю счастья. Ты первый принес заявление, но не последний. Поговорим вечером, ладно?

Вечером собрались почти все офицеры, по крайней мере, все заинтересованные лица.

– Мужики, есть разговор. Сели тихо.

Капитан Воложанин выждал и продолжил.

– Николай Петроченков подал мне заявление с просьбой разрешить ему жениться на Самохиной Нине Павловне.

– Ну и молодец!

– Глянь, всех обогнал!

– Тихо. Я так понимаю, что у него появятся последователи. Или я неправ?

– Прав, командир, прав. Давайте, ребята, кто созрел. Напишем?

– Так. Поднимите руки, кто из вас созрел. раз, два … семь человек. Нормально.

– А ты что руку не поднимаешь, командир? Аль не созрел?

– Созрел. Поднимаю.

– Вот и славненько! Восемь свадеб зараз – это же убиться можно!

– Точнее – упиться … Так писать, командир? Ольге надо сказать …

– Да она уже все поняла, не слепая … А к Свиридову тебе идти, командир. Ух, и будет тебе!

– А что? Что будет-то? Или Свиридов сам слепой? Он, что, никого из нас не видел вечерком на прогулке? Или не заметил, что комнаты свиданий не пустуют?

– Все, мужики. Кончилась ваша холостая жизнь!

– Ишь, завистник нашелся! Глядеть надо было вовремя, не прозевал бы. А таких, как наши, хрен найдешь. Дайте мне бумагу и ручку, я писать буду!

РЫБАЧКОВ и ДЖУБАНОВСКАЯ

– Толенька, милый … А Олег только о тебе и говорит … чуть что – все дядя Толя да дядя Толя …

– А ты? – Рыбачков поцеловал Дзюбановскую.

– А что я? – ответила поцелуем она. – А я тоже …

Она придвинулась к нему еще ближе и обняла за шею. Его руки гладили ее спину. Ее рука робко пробралась под куртку и несмело прикоснулась к груди Рыбачкова.

– Я тебя люблю, Лера …

– И я тебя …

Его рука осторожно спускалась по спине вниз и тело женщины отвечало на эту невинную ласку нетерпеливым подрагиванием. Рука опустилась до талии, потом ниже, потом перешла на бедро. Рука женщины гладила его грудь, а губы искали его губы.

– Ты знаешь, сегодня ребята писали заявления …

– Заявления? О чем?

– С просьбой разрешить жениться …

– На наших девочках? А … ты?

– Я тоже написал. Прости, не спросил тебя, хочешь ли … согласна ли ты.

– Милый Толенька … Ты же видишь – я согласна … – и ее рука расстегнула пуговицу его куртки, которая мешала ей проникнуть поглубже …

ПРИЛЕТЕЛИ ТРИ ГЕНЕРАЛА

– Привет, Свиридов.

– Привет, Назар. Что нового?

– Прилетели три генерала. Остановились на нашей квартире. Главный хочет тебя видеть. Конфиденциально. – Брызга старательно выговорил это длинное и необычное для него слово.

– Когда?

– Попозже.

– Чем занят гость московский?

– Собирается почитать материалы. Ему передали перечень – тот … Про Шипука спрашивал. Я ответствовал, что он всецело у тебя и никакой связи у меня с ним нет.

– Сколько народа привез с собой?

– Немного, но двое – чистые уголовники.

– Передай главному, что мы ждем визита и к нему готовы.

– Понял. Передам. Бывай.

МАЛЬЧИКИ СМОТРЯТ РИСУНКИ

– Тетя Даша, можно нам пойти в гости к Грише? Он позвал нас посмотреть свои рисунки. Он их не показывает никому, а нам хочет показать.

– А мне можно с вами пойти?

– Тетя Даша, я тебе потом отдельно покажу, ладно?

– Ладно, Гриша. Договорились.

Мальчики гурьбой переместились в номер Свиридовых.

– Это папина комната, – объяснил им Гриша. – Мы с Тоней спим в другой. А тут я только рисую, а всякие другие дела я делаю там, у нас в комнате. Одна тумба в столе – моя, а другая папина.

Он достал из тумбы стола несколько больших папок с завязочками, начал развязывать. В гостиной тем временем с книжкой в руках пристроился дежурный – старший лейтенант Подлеснев.

Гриша выложил целую кипу листов.

Дима осторожно взял верхний лист.

На рисунке молодая женщина склонила голову и осторожно приложила пальцы к своему большому животу. Веки ее были опущены – то ли она смотрела на свой выпирающий живот, то ли просто отгородилась от окружающего мира. Лица ее почти не было видно за спустившимися волосами, но оно было так красиво и все светилось внутренней радостью, и она так нежно и ласково касалась своего живота.

– Она беседует со своим ребенком … Гриша, откуда ты знаешь, что мама может разговаривать со своим ребенком? Ты мог разговаривать?

– Что ты, я не помню.

– А я помню. И мы все – помним. Наши мамы иногда разговаривали с нами, хотя они и не знали, что мы их понимаем. Мы это помним до сих пор. А если приложить руку в маминому животу, то можно разговаривать и другим.

– Правда? Значит можно поговорить с любым ребенком еще когда он не родился? А как он ответит?

– Ответить он может только маме, но свои чувства ребенок может выразить движением … Когда станет побольше. Вот у тети Нины он пока еще так не может …

– Но мама считает, что дядю Колю он уже узнает, – сказал Вася. – Мама мне говорит, что ему очень нравится, когда с ним дядя Коля разговаривает.

– Но как же ты смог это нарисовать, если не знаешь, что ребенок разговаривает?

– Я не знаю.

Гриша показал свои рисунки для музея памяти.

– А вот с этим дядей моя мама работала, – узнал по портрету Дима. – Она помнит его. Она так его боялась сперва, когда начинала работать… она часто ошибалась … Они потом с моим папой … с настоящим моим папой придумали усовершенствование, которое теперь есть на всех установках. Это такой прибор на пульте, они его называют «люпус» …

В ГОРОДЕ НАЧАЛИ РЕМОНТ

Безлюдные деревенские улички на окраине города, где жили в основном вольнонаемные работники научного центра, оживились.

Сперва по ним прошлись снегоочистители и занесенные снегом промежутки между рядами домов с извилистыми узкими тропинками стали похожи на улицы.

Затем по этим расчищенным улицам начали ездить грузовики со строительным материалом и у некоторых домов появились штабели бревен и досок. За ними пришли строители – у наиболее ветхих домов закипела работа. А от самого конца, от опушки леса электрики начали тянуть по столбам новые провода и черный кабель. И от этого кабеля к каждому дому шел отвод из такого же черного блестящего кабеля – оказалось кабельное телевидение.