3. Побег

– Вставай! Что это ты задумал?

Я открыл глаза и оглянулся. Надо мной стоял отец. Солнце уже взошло. Значит, я все же уснул и проспал момент пробуждения старика.

– Почему ты взял ружье? – спросил он.

– Кто-то ломился в дверь, – не растерялся я.

– Почему ты меня не разбудил?

– Я пробовал, но не смог вас растолкать.

– Если кто-нибудь в другой раз будет шататься вокруг дома, разбуди меня, слышишь? Этот человек не с добром сюда приходил. Я его застрелю.

Слова отца навели меня на новый план побега. В тот день по реке плыл пустой челнок, и мне удалось выловить его и спрятать в кустах чуть в стороне от того места, где стояла наша хибарка.

После обеда отец запер меня, взял лодку и около половины четвертого отправился за виски в город, предупредив, что в эту ночь домой не вернется. Я подождал, пока его лодка отъедет подальше, и принялся выпиливать кусок бревна в углу хибарки. Работа заняла не больше получаса. Путь к бегству был открыт, и я полез в образовавшуюся дыру.

Пускаться в бега с пустыми руками мне не хотелось. Я взял свиную грудинку, забрал весь сахар, кофе, порох и дробь, ведро и флягу из тыквы, ковш и жестяную кружку, старую пилу, два одеяла, котелок и кофейник. Подумав, я прихватил отцовские удочки и спички, а кроме того ружье. Все это пришлось перетаскивать в челнок по траве, чтобы не оставлять следов.

Я сильно подрыл стену, когда пролезал в дыру и вытаскивал такое количество вещей. Пришлось как следует засыпать угол землей, чтобы не было видно опилок. Потом я вставил выпиленный кусок бревна на старое место, подложил под него два камня, а один камень приткнул сбоку. Теперь со стороны подкоп под домом казался незаметным. Оставалось представить мой побег как похищение, а еще лучше – как убийство.

Я взял ружье, зашел поглубже в лес, подстрелил дикого поросенка и принес его к хибарке. Несколькими ударами топора мне удалось взломать дверь, причем я старался изрубить ее посильнее. Подтащив поросенка к столу, я перерубил ему шею топором. На земляной пол тут же вытекла лужа крови. Я накидал в мешок камней и поволок его от убитого поросенка к дверям, а потом к реке и сбросил в воду. Возвращаясь, я с удовлетворением отметил, что трава сильно примята: сразу бросалось в глаза, что здесь тащили по земле что-то тяжелое, например, труп человека.

Для полной достоверности я вырвал у себя клок волос, намочил топор в крови поросенка, прилепил волосы к лезвию и швырнул топор в угол. Обернув поросенка курткой, чтобы не капала кровь, я отошел подальше от дома и бросил тушку в реку. Тут мне пришла в голову еще одна удачная мысль. Я прорвал в мешке с мукой дыру и поволок его через ивовые кусты к востоку от дома, где начиналось мелкое озеро, заросшее тростником. Мука сеялась всю дорогу, так что получилась тоненькая белая дорожка – ложный след, по которому я хотел пустить пре следователей. Потом я завязал дыру, и отнес мешок в челнок.

Стемнело. Я спустил челнок на воду и стал ждать, пока взойдет луна, а заодно выкурил трубочку и еще раз обдумал свой план. Отец вернется, обнаружит, что я исчез, дверь взломана, а на полу – лужа крови. Он позовет подмогу, люди пойдут по следу мешка с камнями до берега и начнут искать мое тело в реке. Другие пойдут по мучному следу до озера и по вытекающей из него речке станут ловить преступников, которые убили меня и украли вещи. Скоро им это надоест, и больше беспокоиться обо мне никто не будет.

Когда взошла луна, я лег на дно челнока и пустил его по течению. Через пару часов показался заросший лесом остров Джексона. Здесь я вышел на берег, сел на бревно и стал смотреть на воду. Я был опьянен своей свободой, очарован красотой ночной реки и, совершенно успокоившись, уснул.

Когда я проснулся, солнце поднялось уже высоко. Вниз по реке шел пароходик, битком набитый народом. С него раздавались выстрелы. Я понял, что это экспедиция, которая занимается моими поисками. В городке решили, что я мертв, а труп мой сброшен в реку. Теперь они искали тело и стреляли из пушки, чтобы я всплыл наверх. Удивительно, но наши люди никогда не верят в приметы, пока им не приспичит по-настоящему, то есть когда кто-нибудь не умрет. Потом по воде поплыли караваи. Так всегда ищут утопленников – наливают ртуть в хлеб, и он должен плыть туда, где лежит покойный, и остановиться над ним. Одну ковригу прибило к берегу, что меня очень обрадовало. Я вытащил затычку, вытряхнул небольшой шарик ртути и запустил зубы в белый мягкий хлеб.

Пароходик шел так близко от острова, что мне удалось разглядеть почти всех пассажиров: отца, судью Тэтчера, Бекки Тэтчер, Джо Гарпера, Тома Сойера с тетей Полли, Сидом и Мэри и других знакомых. Все они разговаривали про убийство, некоторые плакали.

– Здесь течение подходит ближе всего к берегу, – расслышал я голос капитана. – Смотрите внимательно: может, тело выбросило на берег и оно застряло где-нибудь в кустах у самой воды.

Я спрятался получше, чтобы меня никто не заметил. Пароход прошел мимо и скрылся из виду, обогнув мыс. Теперь можно было успокоиться – больше никто меня искать не станет. Я вытащил свои пожитки из челнока и устроил себе уютное жилье в чаще леса: даже соорудил из одеял палатку, чтобы вещи не мочило дождем. Я поймал соменка, распорол ему брюхо пилой, а на закате развел костер и поужинал. Когда стемнело, я уселся у костра с трубкой, а потом пошел на берег и долго слушал, как плещется река, считал звезды, бревна и плоты, которые плыли мимо, а потом лег спать.

Так прошло три дня и три ночи. Весь остров принадлежал мне, и я вдоволь гулял, чтобы убить время. В лесу обнаружилось много спелой земляники, зеленого винограда и зеленой малины. Один раз я чуть не наступил на змею, но она ускользнула, извиваясь в траве. Я пустился вслед, стараясь подстрелить змею, и вдруг наступил на головни дымящегося костра.

Сердце у меня бешено заколотилось от страха. Я осторожно спустил курок, повернул и побежал со всех ног к своей палатке. Душа у меня совсем ушла в пятки. Я поскорей собрал свои пожитки и перенес их в челнок, с глаз долой, потом погасил огонь и разбросал золу, чтобы костер был похож на прошлогодний, и в довершение своих предосторожностей залез на дерево.

Кажется, я просидел там часа два, но так ничего не увидел и не услышал. В эту ночь мне пришлось спать в челноке, вскакивая от каждого шороха. Утром я побоялся разводить костер, полдня пролежал в лодке, пригнув голову, голодный и напуганный до полусмерти.

– Нет, так больше невозможно! – сказал я себе. – Надо узнать, кто, кроме меня, есть на острове!

После этого мне сразу стало легче, я взял ружье и пошел к тому месту, где наступил на костер. Уже стемнело, когда среди деревьев замелькал огонек. На земле лежал человек. Голова у него была закутана одеялом. Я уселся в кустах и стал ждать. Скоро человек зевнул, потянулся и сбросил одеяло. Гляжу – а это Джим, негр мисс Уотсон!

– Привет, Джим! – обрадовался я и вылез из кустов.

Тот прямо подскочил на месте и вытаращил глаза, а потом бросился на колени и сложил руки, словно для молитвы.

– Не тронь меня! – истошно завопил он. – Я мертвецов не обижаю. Ступай обратно в реку, откуда пришел, оставь в покое старика Джима, я с тобой всегда дружил…

– Не бойся, Джим, – улыбнулся я. – Не надо бояться. Я не умер, а просто сбежал от своего изверга-папаши. Он меня бил и угрожал отнять деньги.

– А кого же убили в хибарке? – спросил Джим.

Я честно рассказал ему историю своего исчезновения.

– Ловко! Даже Тому Сойеру лучше не придумать, – признал Джим.

Я принес муку, грудинку, кофе, кофейник, сковородку, сахар и жестяные кружки, так что Джим прямо остолбенел от такой роскоши. Потом я поймал здорового сома, а Джим выпотрошил его ножом и поджарил. Когда завтрак был готов, мы развалились на траве и принялись за трапезу. Джим ел так, что за ушами трещало.

– А ты как сюда попал, Джим? – поинтересовался я.

Он замялся.

– Обещаешь не выдавать меня? – выдавил он наконец.

– Обещаю.

– Я… я убежал.

– Почему?

– Старая хозяйка, мисс Уотсон, вечно ко мне придиралась, просто жить не давала, но все-таки обещала, что в Орлеан ни за что не продаст. Однако в последнее время около дома стал вертеться один работорговец. Однажды я подслушал, как хозяйка говорит вдове, что собирается продать меня на Юг: ей бы не хотелось, но за меня дают восемьсот долларов, а это куча денег! Вдова принялась ее уговаривать, чтобы она меня не продавала, но я не стал дожидаться, чем у них кончится, взял да и сбежал. Кто ее знает, эту мисс Уотсон!

– Ну и правильно сделал, – одобрил я. – Чем дальше от мисс Уотсон, тем, по-моему, лучше!

Наутро мы с Джимом перебрались на крутой холм, в хорошую, просторную пещеру и перетаскали туда все вещи. Челнок пришлось надежно спрятать под густыми ивами. Жизнь наша потекла привольно и размеренно. При дневном свете мы носу не показывали из пещеры, а по ночам ловили рыбу, бродили по острову и много болтали.

Дней десять или двенадцать подряд вода все поднималась и поднималась и наконец вышла из берегов. В низинах остров затопило. По реке плыло много разного хлама – от разбитых лодок и плотов до целых строений. Как-то на рассвете мы взобрались в окно одного такого плавучего дома. Внутри виднелась кровать, стол, два старых стула, на полу валялись вещи, а на стене висела одежда. В дальнем углу лежал человек.

– Эй! – окликнул его Джим.

Человек не шевелился.

– Он не спит он мертвый, – приглядевшись, сказал Джим. – Стой здесь, я пойду посмотрю.

Он подошел к лежащему человеку и нагнулся над ним.

– Мертвец, – подтвердил Джим. – К тому же голый. Его застрелили сзади. Должно быть, дня два или три, как он умер. Поди сюда, Гек, только не смотри ему в лицо – уж больно его раздуло.

Джим прикрыл труп старым тряпьем, и мы принялись подбирать валявшуюся одежду и грузить ее в челнок. Нам достались жестяной фонарь, новенький карманный ножик, куча свечей и подсвечник, фляжка, жестяная кружка, рваное ватное одеяло, дамская сумочка с иголками, булавками, нитками, куском воска, пуговицами и прочей чепухой, топор и гвозди, удочка с большими крючками, свернутая в трубку оленья шкура, собачий ошейник и подкова. Когда мы уже собрались уходить, я нашел довольно приличную скребницу, а Джим – старый смычок от скрипки и деревянную ногу. Ремни от нее оторвались, а так вполне хорошая оказалась нога, только мне она была длинна, а Джиму коротка.

В пещере мы как следует осмотрели одежду, которая нам досталась, и нашли восемь долларов серебром, зашитые в подкладку старого пальто из попоны.

– Вот ты говорил позавчера, когда я нашел на горе змеиную кожу, что это не к добру, – заметил я Джиму. – А что плохого случилось? Наоборот, столько обновок раздобыли, даже деньги нам перепали! Врет твоя примета!

Этот разговор состоялся во вторник, а в пятницу после обеда я пошел в пещеру за табаком и наткнулся там на гремучую змею. Я ее убил, свернул кольцом и положил Джиму на одеяло: думаю, вот будет потеха, когда Джим найдет у себя на постели змею! К вечеру, однако, затея со змеей вылетела у меня из головы. Джим бросился на одеяло, пока я разводил огонь, а там оказалась подружка убитой змеи, которая его укусила.

Джим велел мне отрубить змеиную голову и выбросить, а потом снять со змеи кожу и поджарить кусочек мяса на огне. Он съел мясо, запивая его виски, и сказал, что это его должно вылечить. Ступня у Джима сильно распухла, и вся нога выше ступни тоже. Я решил, что ни за какие коврижки больше не дотронусь до змеиной кожи. Джим промучился четыре дня, а потом опухоль стала спадать.

Дни проходили за днями, вода спала и снова вошла в берега. Мне стало скучно, и я сказал Джиму, что переправлюсь за реку и разузнаю, что делается в городе. Джиму эта мысль пришлась по вкусу.

– Подожди до темноты, а в городе держи ухо востро, – посоветовал он. – А еще лучше переоденься девочкой. Так тебя никто не узнает.

Мы укоротили найденное в плавучем доме ситцевое платье, я закатал штаны до колен и влез в него. Джим застегнул сзади все крючки, и оно пришлось мне как раз впору. До самого вечера я тренировался носить эту непривычную одежду. Джим сказал, что у девочек походка более плавная, и велел, чтобы я бросил привычку задирать платье и засовывать руки в карманы.

Я переправился в город немного ниже пристани, и течением меня снесло к окраине. Привязав челнок, я побрел по берегу. В маленькой хибарке, где очень давно никто не жил, теперь горел свет. Я подкрался поближе и заглянул в окно. Женщина лет сорока сидела за простым сосновым столом и вязала при свече. Я набрался смелости и тихонько постучал.