2. Родительский день

Наступила зима. Вдова определила меня в школу, я научился читать и писать, даже осилил таблицу умножения. Когда становилось невтерпеж, я удирал с уроков, а на следующий день получал порку от учителя. Это шло мне на пользу. Чем дольше я ходил в школу, тем больше привыкал к ней, да и к правилам вдовы Дуглас тоже постепенно притерпелся. В одном мы с ней никак не могли сойтись: вдова ни в какую не хотела верить приметам, какими бы верными я их не считал.

Как-то утром за завтраком меня угораздило опрокинуть солонку. Я поскорей схватил щепотку соли, чтобы перекинуть ее через левое плечо, чтобы отвести беду, но тут очень некстати подоспела мисс Уотсон и остановила меня.

– Не сори, Гекльбери, – заявила она и аккуратно, ладонью, собрала соль со скатерти.

Отвести беду не удалось, и остаток дня я шатался по городу в самом унылом настроении и ждал неприятностей.

Свежий снег тонким слоем лежал на земле, и я заметил возле нашего дома странные следы. На левом каблуке незнакомца был набит крест из больших гвоздей. Так делают, чтобы отводить нечистую силу. Я вспомнил, что похожие башмаки были у моего отца, и испугался, что он снова явился в город. Добра от его появления мне ждать не приходилось: он был большой любитель колотить меня. К тому же, узнай папаша, что у меня завелись деньги, он непременно потребовал бы свою долю. Сам бы я от него ни за что не отвертелся. Надо было обратиться к кому-нибудь за помощью, и я побежал к судье Тэтчеру.

– Вчера я получил за тебя больше ста пятидесяти долларов, – обрадованно сообщил судья, едва я поздоровался. – Это проценты за полгода, Гек. Я положу эти деньги вместе с остальными шестью тысячами, а то ты, чего доброго, истратишь их, если возьмешь.

– Нет, сэр, – решительно заявил я, – тратить я их не буду. Вообще мне эти деньги не нужны. Возьмите себе и шесть тысяч, и все проценты.

– Ты что, Гек? Что случилось? – оторопел судья. – Тебе кто-нибудь угрожал?

– Пожалуйста, возьмите мои деньги и ни о чем не спрашивайте, – твердо стоял я на своем. – Тогда мне не придется врать.

Судья задумался.

– Кажется, я понял, – наконец сказал он. – Ты хочешь уступить мне свой капитал на время, а не навсегда.

Он взял бумажку и что-то написал на ней.

– Тут сказано: «За вознаграждение». Это значит, что я приобрел у тебя твой капитал и заплатил за это. Вот тебе доллар. Распишись здесь.

Я расписался и пошел к Джиму, негру мисс Уотсон, большому специалисту по части примет, гаданий и предсказаний. У него был большой волосяной шар величиной с кулак, который Джим вынул из бычьего сычуга, и теперь гадал на нем, взимая за свои предсказания деньги. Негр утверждал, что в шаре сидит дух, который может ответить на любой вопрос.

– Джим, я хочу узнать, правда ли, что мой папаша вернулся в город, – начал я. – Если да, то пусть шар скажет, что старик собирается делать.

– А плата, мистер Гек?

– У меня есть старая фальшивая монета в четверть доллара, – честно сказал я, – но, может, шар ее возьмет, не все ли ему равно? Понимаешь, я все свои деньги отдал судье, потому что боюсь, отец их у меня отнимет.

Джим понюхал монету, покусал и потер ее.

– Ладно, мистер Гек, я сделаю так, что шар примет ее за настоящую, – пообещал он. – Надо разрезать сырую картофелину пополам, положить в нее монету на ночь, а наутро меди уже не будет заметно и на ощупь она не будет такая скользкая. Такую монету и в городе кто угодно возьмет с удовольствием, не то что волосяной шар.

Монета исчезла у Джима в кармане, и гадание началось. Шар стал нашептывать Джиму, а Джим пересказывал мне.

– Ваш папаша еще сам не знает, что ему делать. То думает, что уйдет, а другой раз думает, что останется. Лучше всего ни о чем не беспокойтесь, пусть старик сам решит, как ему быть.

Легче от этого предсказания мне не стало, но пришлось довольствоваться имеющейся уклончивой информацией. Я поплелся домой, полный мрачных предчувствий. Первое, что я увидел, войдя к себе в комнату, был мой родитель собственной персоной!

Отцу было лет около пятидесяти. Его длинные, нечесаные, грязные волосы свисали космами на лоб. Волосы были черные, без седины, а лицо совсем бледное, как рыбье брюхо. Одежда состояла из одних лохмотьев, один сапог лопнул, и наружу вылезли два пальца.

– Ишь ты, как вырядился! – вместо приветствия заявил мне папаша. – Небось думаешь, что ты теперь важная птица?

– Может, думаю, а может, и нет, – буркнул я.

– Говорят, образованный стал, читать и писать умеешь, – продолжал он недовольно. – Думаешь, отец тебе и в подметки теперь не годится, раз он неграмотный? Гляди, я дурь-то из тебя выколочу. Школу свою брось. Твоя мать ни одной буквы не знала, так неграмотная и померла. И все родные тоже. Я сам ни читать, ни писать не умею, а сынок, смотри ты, каким франтом вырядился! Зря думаешь, что я это терпеть буду! А может, врут, про грамотность-то? Ну-ка, почитай вслух.

Я взял учебник и начал читать что-то про генерала Вашингтона. Не прошло и минуты, как отец вы рвал книжку у меня из рук, и она полетела в угол.

– Вижу. Читать ты умеешь, – проговорил он беря в руки синюю с желтым картинку, где был нарисован мальчик с коровами. – Это что такое?

– Это мне дали за хорошую учебу.

– Я тебе тоже дам кое-что: ремня хорошего! – рассердился отец и разорвал картинку. – Разбогател, говорят! Это каким же образом?

– Все врут – вот каким, – буркнул я.

– В общем так: ты мне эти деньги завтра же достань.

– Нет у меня денег.

– Врешь! Они у судьи Тэтчера.

– Судья Тэтчер приобрел у меня весь капитал. Вот расписка. У меня есть всего один доллар, и тот мне самому нужен…

– Какое мне дело, что тебе нужно!

Папаша отобрал у меня единственный доллар, а на другой день напился и пошел к судье Тэтчеру требовать, чтобы тот отдал ему мои накопления. Ничего из этого не вышло, и тогда отец пригрозил, что заставит отдать деньги по закону.

Вдова и судья Тэтчер подали прошение в суд, чтобы меня у отца отобрали и кого-нибудь из них назначили в опекуны. Однако судья у нас с Сент-Питерсберге был новый. Он недавно получил назначение, еще не знал моего папашу и сказал, что суду не следует без крайней необходимости вмешиваться в семейные дела и разлучать родителей с детьми.

Будь моя воля, я объяснил бы новому судье, что такая крайняя необходимость существует. Папаша все время требовал у меня денег. Пришлось занять три доллара у Тэтчера. Отец их отнял, напился и в пьяном виде шатался по всему городу, ругаясь и безобразничая. Кончилось тем, что его поймали и посадили под замок, а наутро повели в суд и приговорили к недельному заключению.

Новый судья заявил, что намерен сделать из старика Финна человека. Он привел папашу к себе в дом, одел с головы до ног во все чистое, посадил за стол вместе с семьей и завел разговор о трезвости, да так, что папашу слеза прошибла.

– Боже мой, господин судья! – запричитал отец. – Столько лет я вел себя дурак дураком! Но уж теперь – все! Начинаю новую жизнь, и больше ни капли в рот не возьму!

Судья прослезился, жена его заплакала от умиления. Отец дал письменное обязательство не пить и вместо подписи поставил крест.

– Это историческая, святая минута… – проговорил новый судья, и добавил, – друг мой.

Старика отвели в лучшую комнату, которую берегли для гостей. Папаша лег спать трезвым, чего с ним не случалось ни разу за последние лет пятнадцать. Однако ночью ему захотелось выпить, он вылез на крышу, спустился по столбику на крыльцо, обменял свой новый сюртук на бутылку виски, влез обратно и осушил ее до донышка. На рассвете он, пьяный в стельку, вывалился из окна, скатился с крыши, сломал себе левую руку в двух местах и чуть было не замерз насмерть. Лучшую комнату судьи папаша превратил в уборную, и хозяин здорово обиделся.

– Старика, пожалуй, можно исправить, – процедил рассерженный судья, – хорошей пулей из ружья. Другого способа я не вижу.

Когда рука у отца зажила, он подал жалобу на судью Тэтчера, чтобы тот отдал мои деньги. Мне самому сильно от него влетало, потому что я так и не бросил школу. Раза два папаша ловил меня на улице и немилосердно порол, а весной выследил прямо после уроков, поймал и увез в лодке вверх по реке.

Мы с ним стали жить в старой хибарке. У отца было краденое ружье, и мы ходили на охоту, удили рыбу, так что еды хватало. Временами он запирал меня на замок и уезжал в лавку к перевозу. Там старик менял рыбу и дичь на виски, привозил бутылку домой, напивался вдребезги, пел песни, а потом колотил меня. Вдова узнала, где я нахожусь, и прислала мне на выручку слугу, но отец выгнал его, пригрозив ружьем.

После этого случая старик совсем распустился, повадился драться палкой, и я понял, что надо удирать. Обдумав все как следует, я решил, что возвращаться к вдове нет смысла. Лучше возьму с собой ружье и удочки и пойду бродяжничать по всей стране, а пропитание буду добывать охотой и рыбной ловлей. Я уйду так далеко, что ни старик, ни вдова меня больше ни за что не найдут. Дождавшись, когда папаша в очередной раз уехал за виски, я взял старую ржавую пилу без ручки и начал отпиливать кусок толстого бревна в углу хибарки, чтобы можно было пролезть в дырку. Времени это отняло порядочно, однако, когда я услышал шаги отца, дело уже шло к концу. Я наскоро уничтожил следы работы и спрятал пилу.

В тот вечер старик явился сильно не в духе. Он по бывал в городе у адвоката, и тот сказал, что выиграет процесс и получит деньги от Тэтчера, если удастся довести дело до суда. Существовало множество способов оттянуть разбирательство, а судья Тэтчер по праву считался большим мастером в таких делах. Адвокат упомянул, что судья со своей стороны затевает новый процесс, чтобы отобрать меня у отца и отдать под опеку вдове.

– Посмотрим, как им это удастся! – орал папаша. – Я буду глядеть в оба! Пусть только попробуют! Я-то знаю одно место, где тебя спрятать!

Ночью со стариком стало твориться неладное. Он как сумасшедший метался по хижине и кричал. Ему мерещились змеи, и он жаловался, что гады ползают у него по ногам, причем я никаких змей не видел и решил, что папаша допился до белой горячки. Потом стало еще хуже: он принялся гоняться за мной с ножом и называл Ангелом смерти.

Наконец он обессилел, повалился на кровать и задремал. Больше оставаться под одной крышей с ним было нельзя. Я снял со стены ружье, улегся в углу, прицелился в папашу и решил, когда он проснется, потребовать ключ, отпереть дверь и вы браться на свободу.