– Странная история – задумчиво начал он, когда Алекс замолк – Откровенно говоря, она настолько фантастична, что мне очень трудно в нее поверить. Да что там, в нее просто невозможно поверить. Но приходится считаться с фактами. Во-первых (он начал загибать пальцы) ваш странный иврит. Откровенно говоря я его с трудом понимаю, хотя нет ни малейшего сомнения, что это какой-то варварский диалект нашего языка. Но и не это самое странное, а то что я вообще вас понимаю. Ведь вы, если не лукавите, не знаете ни одного из базовых языков. Мне, признаться, казалось, что в наш век коммуникаций (тут он использовал древнее танахическое слово) хотя бы один из двух базовых известен в самом глухом уголке Земли.

Коэн перевел дух и глотнул воды из стакана, принесенного полицейским.

– Во-вторых, ваше судно. Конечно, парусные суда широко в ходу в Киеве (последнее слово заставило Алекса вздрогнуть), но такой конструкции еще свет не видывал и она, несомненно, вызывает изумление, в особенности ваш таинственный двигатель. Ну и, наконец, то что вы называете "паспорт". Я такое видел только в собраниях редкостей.

Наверное, он хотел сказать – "в музеях" и Алекс подумал, уж не в будущее ли он попал на своей "Алисии"? Но отсутствие Израиля и наличие Иудеи никак не укладывались в это предположение.

– При всех этих странностях – продолжил дипломат – Я допускаю, что вы иудей и даже не попрошу вас снять вашу киевскую одежду (так он назвал шорты и майку Алекса) и предъявить доказательство, тем более, что это ничего не доказывает. Ну, а раз вы иудей, то моя обязанность вам помочь – он помолчал, выразительно посмотрел на Алекса и добавил – Если, конечно, вы не совершили ничего, скажем так, предосудительного. Вы ведь не совершили?

Смерть Салима вполне могла дать простор для толкования отпетым законникам, но Алекс имел все основания классифицировать ее как самоубийство, а не как причинение смерти по неосторожности. Пассажиры дау, видевшие это событие под своим углом зрения, могли думать иначе, но их здесь не было. В истории же с наркотиками он был склонен считать себя пострадавшим, а не совсем законно приобретенную крошку "Алисию" полагал компенсацией за свои страдания.

– Нет! – твердо, насколько мог, сказал Алекс – Не совершил!

Неизвестно, поверил ли ему Коэн, который, несмотря на молодость, был профессиональным дипломатом, но иудей улыбнулся и заметно расслабился.

– На этом предлагаю закончить официальную часть – сказал он – Если честно, то мне надоело взвешивать каждое слово. Я ведь совсем недавно в этой должности, а до этого был военным и даже повоевал немного. Быть легатом для меня внове.

– Легатом? – это слово звучало знакомо, но не вспоминалось.

– Понятно! – хмыкнул Коэн – В вашем Израиле, где бы он ни был, язык захватчиков не в почете. А у нас, уж извини, привычка: латинские слова застряли в глотке. Наверное, правильнее будет сказать "посланник"?

Посланниками в современном Алексу иврите называли молодежь, подрабатывающую доставкой заказанных в Сети товаров, но он предпочел не уточнять и просто кивнул.

– Так что я еще немного "зеленый", извини – продолжал каяться иудей в порыве откровенности – Не поверишь, сколько времени мне понадобилось, чтобы научиться правильно носить эту тряпку.

С этими словами он дернул свое одеяние за идеальную складку и скривился.

– Это тога? – спросил Алекс.

– Ага, и ты не чужд их речи – усмехнулся Эфраим – Да, она самая. Ладно, дай-ка подумать.

Он задумался на минуту и Алекс замер, боясь спугнуть того единственного в этом чужом мире, кто согласился ему помочь.

– Мне кажется… – неуверенно начал Коэн – Что я знаю человека, который может тебе помочь и сегодня же вечером я попробую найти его по дальней связи. Раньше все равно не получится из-за разницы во времени. Ты пока останешься здесь…

– Это полиция? – спросил Алекс.

Этого слова Эфраим не понял и пришлось сказать "стража”.

– Да – подтвердил Эфраим – Или "вигилы" по-латински, а по-киевски ты все равно не говоришь.

– "Стреженье"? – спросил Алекс наугад.

– Ух ты! – восхитился Коэн – Так ты что, из киевских иудеев?

– Вроде того, только у нас язык очень сильно отличается, а вот буквы похожи. Правда, не все – признался Алекс.

Картина мира, в который он попал, начала обретать очертания. Впрочем, назвать это очертаниями было рановато: пока речь могла идти только о туманных контурах.

– Ладно – твердо сказал дипломат – Местные вигилы тебя пристроят на ночлег. Не беспокойся, будешь не узником, а гостем, под мою ответственность. А я пока попробую договориться с первым посланником, чтобы тебя забрали к нам. Тем временем, надеюсь, придут вести из Парисии.

Быть гостем в тюрьме Алексу еще не приходилось. После ухода легата, Альюр снова провел его по длинному коридору и открыл перед ним дверь самой последней комнаты. Или камеры? Но комната, хоть и не блистала роскошью, выглядела достаточно уютно и никак не походила на тюремную камеру. Впрочем, в тюрьме ему до сих пор бывать не приходилось и, возможно, именно так должна была выглядеть камера комфортабельной северо-европейской тюрьмы. Для Филиппин это просто шикарно, думал Алекс, рассматривая низкий столик, знакомую скамью с поручнями, узкую кровать с такими же ручками по краям (к которой идеально подходило слово "ложе"), душевую кабинку за складчатой серой ширмой, совмещенную со знакомым по путешествиям в Азию "индийским" туалетом. Впрочем, здесь были совершенно иные Филиппины, если и Филиппины вообще.

Ему еще раз принесли еду и воду и на этот раз он с аппетитом умял все ту-же рыбу с овощами и рис в отдельной плошке. Теперь, на сытый желудок, утолив жажду и приняв душ, можно было бы поразмыслить и построить парочку непротиворечивых предположений о том, куда же его занесло? Но на сытый желудок думать не хотелось, а хотелось спать, поэтому первая ночь в новом мире прошла спокойно, без тревог и почти без сновидений. Под утро в комнату принесли завтрак и принес его не кто иной, как танзанийский "Господин Васиф". Наркоторговец униженно кланялся и извивался всем телом и, хотя он не произнес ни слова, его пантомима была более чем понятной: Васиф умолял простить его за отвратительную провокацию. Алекс собрался было гневно отклонить поползновения мерзавца, но вместо этого лишь вальяжно взмахнул рукой, отправляя негодяя восвояси, и попытался поправить недостаточно изящно лежащую складку белоснежной тоги. Но складка упорно отказывалась ложиться под углом, предписанным Синедрионом и пришлось проснуться.

Завтрак принес не фантомный наркоторговец, а давешний слуга. Еда выглядела по крайней мере съедобной и поесть стоило, но прежде следовало проверить кое-что. Алекс встал и убедился, что дверь комнаты-камеры не была заперта, но в конце коридора стоит полицейский-вигил, твердо пресекающий попытку пройти мимо. Комфортабельная, но тюрьма, понял он. Алекс вернулся в комнату и принялся за завтрак, попытавшись одновременно разобраться с мыслями. Это оказалось не так просто: мысли путались, цеплялись одна за другую и отказывались выстраиваться в каком-либо порядке. Итак… Еще вчера, один в маленькой яхточке, затерянной среди Индийского океан, без связи, без еды и почти без воды, он мечтал увидеть хоть какой-нибудь берег и встретить хоть каких-нибудь людей. Ситуация не из лучших, не правда ли? С тех пор прошло чуть более суток и его мечта осуществилась: вот он, берег и вот они, люди. Он даже попал в уютную, хоть и скромную обитель с трехразовым питанием и всеми удобствами. Правда на входе в ту обитель стоит грозный страж, но Эфраим Коэн заверил, что это временно и ему следовало верить. Итак, ситуация явно изменилась к лучшему, так почему же это не радует?