Глава 1

Если бы спутники ASE (all-seeing eye) обладали бы способностью критически мыслить, то, бороздя безмолвные просторы околоземной орбиты, рассказывали друг другу, что раньше за Землей было наблюдать куда интереснее. Моря и реки, зелёные леса и пустыни, глаза и перья циклонов и забавная белая шапочка на полюсе планеты… Иногда обитатели поверхности устраивали фейерверк из грибовидных вспышек, но в целом картина не менялась до того момента, пока жёлтый карлик не обиделся и не выжег всю жизнь на планете, превратив её в песочного цвета посредственность.

Немного больше повезло рукотворным наблюдателям, которые, зависнув на геостационарной орбите, наблюдали за лучиком света в этой непроглядной ночи обратной стороны Земли. Город Утренней Зари на ночной поверхности планеты выглядел как единственная, но очень яркая звезда на небосклоне. Но если приглядеться, то он напоминал глаз, который внимательно наблюдал за вселенной. Всё это благодаря кольцевой планировке города, в которой самое яркое и самое маленькое верхнее кольцо сияло ярче солнца, а внешнее было покрыто сумраком, исключая самый внешний периметр. Зрелище завораживало, и спутники, зависшие над городом, расплачивались за это представление своей короткой жизнью, которая под воздействием активных солнечных потоков стала ещё короче, чем раньше.

Граница рассвета неумолимо приближалась к городу, в котором жизнь не замирала ни на секунду. Если бы спутник прищурился, то увидел, как во втором кольце, незатейливо прозванном Средним городом, в развлекательный центр премиум-класса уверенно зашёл наёмник Джон Айрон, как обычно, недоверчиво посмотревший на небо.

Через полчаса он уже был в своей личной раздевалке и лицезрел свою недовольную физиономию в зеркале. Зеркало было настолько идеальным, что его аристократические черты стали ещё острее, что не позволяло скрыть внутреннее разочарование. Поправив прямые золотистые волосы средней длины, он попытался убрать подозрительный прищур стальных глаз, блеск которых не был характерен для людей его профессии. Он всё ещё сохранил ясный взгляд и здоровый цвет лица, потому что использовал катетер для боевых стимуляторов только по назначению, а не как другие наёмники, которые пускали по венам всякую дрянь неизвестного происхождения для снятия стресса. Несмотря на то что Джон был мужчиной в полном смысле этого слова, у него была хорошо развита интуиция, что позволяло ему, минуя рассудочный алгоритм, находить верные решения. С другой стороны, это сильно мешало в общении с людьми, которые с трудом понимали, что он имеет в виду (кроме его верного друга и напарника Кристиана Мейна, конечно). Благодаря узам дружбы он научился понимать Джона, хотя во многом с ним был не согласен.

Джон немного развернулся левым боком и, поморщившись, взглянул на старый шрам от пули на животе, напоминающий ему о временах, когда он не надевал бронежилет, желая быть похожим на своего отца – в прошлом известного в узких кругах наёмника. Он погиб на каком-то серьёзном задании (по крайней мере, так говорили завсегдатаи бара «Весельчак Бо»). Джон помнил тот день, когда отец не вернулся. Ему говорили, что такова жизнь наёмников в городе Утренней Зари – короткая и бесславная. Тогда он с этим не согласился, в результате чего уже более десяти лет являлся лучшим в своём деле.

Чем дольше Джон смотрел в зеркало, тем недовольнее становилось его отражение, а черты лица делались ещё острее… Он понял, что нужно срочно сменить позицию, пока он окончательно не провалился в эту «волчью яму». Здесь наверху всё, что может нарушить идиллию доброжелательности и, если изволите, любви, находилось под запретом и под пристальным вниманием соответствующих органов контроля. Джон надеялся, что за солидную сумму, которую он перевёл на счёт данного заведения, ему дадут время привыкнуть к здешней атмосфере. Несмотря на опасности Нижнего города, являющегося сумрачным предместьем города Утренней Зари, и на враждебность выжженных Солнцем пустошей, там он чувствовал себя в большей безопасности. Он бы уже давно перебрался в Средний город, так как заслуги перед администрацией и финансы это позволяли, но его внутренний голос не давал ему покоя ни на секунду, когда он посещал этот устроенный и залитый светом оазис безопасности и счастья.

– «Ты должен посетить «Дом Любви»… Ты должен посетить «Дом Любви»…», – бурча под нос, вспоминал Джон уговоры Кристиана. – Что ж, вот я и здесь!

В отличие от своего напарника, Джон был здесь на задании – ему предстояло ликвидировать одного человека. В Среднем городе нельзя было использовать оружие. Уже никто и не помнил, когда здесь произошло последнее убийство. Это стало возможным после того, как благодатный свет Владыки этого города и всего человечества, именуемого Сыном, регулярно проливался на улицы среднего кольца, не говоря уже о Верхнем городе. Джону нравилось говорить про этот свет «проливается», а не «изливается» (как пишется даже в школьных учебниках). Это слово лишь подчеркивало его пренебрежение к происходящему, о чём ему постоянно напоминал Кристиан Мэйн.

– Подведёшь нас под статью! – сетовал он.

– Мне в Средний город не переезжать и комиссию не проходить, – отшучивался Джон, ссылаясь на свою безграмотность.

Да, в Среднем городе ему не нравилось, хотя он не мог внятно объяснить почему. Всё аккуратно, чисто, зелёные парки, улыбчивые прохожие, но от этой идиллии ему было не по себе. Кристиан считал, что это связано с детством Джона, но, несмотря на то что они с десяти лет росли вместе, он так и не смог расколоть своего друга ни с помощью выпивки, ни с помощью девушек из борделя мадам Питерсон, которые могли разговорить кого угодно. Всё это было заявкой на внутреннюю собранность несгибаемого мистера Айрона.

Он снова обвёл глазами личную раздевалку, предназначенную для щедрых посетителей. Этот свет, этот ужасный в своей настойчивости свет невероятно напрягал, потому что невозможно было спрятаться, что заставляло наёмника испытывать чувство забытой им уязвимости и незащищённости.

– Как они вообще так ходят? – Джон посмотрел на инструкцию, раз за разом транслируемую на экране рядом с зеркалом.

В «Доме любви» нужно было ходить полностью обнажённым. Несмотря на то, что его фигура всегда восхищала девушек в заведении мадам Питерсон, здесь он не хотел расхаживать голышом.

– Нет уж! – поморщившись, Джон закрепил белоснежное полотенце на бёдрах.

Он вышел в следующий зал, который был не таким большим, как приёмная, но всё так же был пронизан сиянием искусственного света. Стоит отдать должное, что, несмотря на рост в сто восемьдесят три сантиметра, в Среднем городе не нужно было следить за тем, чтобы не стукнуться о какой-нибудь косяк или потревожить «жителя паутинной засады». Настало время снова доказать, что он легенда Нижнего города. Эпитет «легенда» Джон не любил, потому что считал, что как минимум до тридцати лет нельзя бросаться такими словами, но как потомственный охотник за головами он уже в свои двадцать семь внушал уважение сотрудникам по цеху. Замечая его в баре, другие поговаривали: «Вот что значит пойти по стопам отца!» Рядом с ним, как по мановению волшебной палочки, возникла сотрудница заведения.

– Мистер Айрон, меня зовут Сьюзен. Я ваш гид по нашим замечательным залам. Пройдите в кабинки инфракрасной сауны, там вы расслабитесь и подготовитесь к основной процедуре, – ласково произнесла девушка в коротком белом платье с нежно-голубыми вставками в районе талии.

По характерным, но еле уловимым морщинкам вокруг глаз, которые на мгновение проступали при улыбке, Джон сразу разглядел в ней опытную женщину, которой перед гостями необходимо было казаться молодой цветущей девушкой. Он даже немного укорил себя за то, что его внутренний охотник за головами никак не может расслабиться и не воспринимать всё происходящее как угрозу, ежесекундно анализируя окружающее пространство.

– Не строй из себя недотрогу, ты же многое повидала, лет десять уже тут работаешь, – прошептал ей на ухо Джон.

Девушка не подала и вида, что показывало, что работала она тут не менее одиннадцати лет. Сьюзен пристально взглянула на Джона, а тот жестом дал понять, что не будет больше искать неприятностей. Наверняка она начинала ещё у мадам Питерсон в Нижнем городе, ибо такую выдержку можно было приобрести только там.

В высокотехнологичной парной были столь же высокотехнологичные лавочки и пара кресел релаксации возле перегородки из матового стекла.

– Я надеялся, что у меня всё будет индивидуальное? Для кого эти скамейки?

– Ваш «Путь любви» уже начался, – доброжелательно ответила Сьюзен, не замечая упрёков наёмника.

Джон ответил своей фирменной сдержанной улыбкой, которая могла означать всё что угодно: от «я без ума от вас» до «я вынужден вас застрелить». Он уселся в кресло, помахав пальцами своему гиду через закрывающуюся дверь. Кресло было настолько потрясающим, будто его специально изготовили под антропометрию Джона, заранее сняв с него мерки. Он закрыл глаза, мягкое тепло заструилось по забитым боевыми стимуляторами мышцам. Последнее дело заставило его побегать по крышам, чего он терпеть не мог. Но за живую цель в этот раз давали в шесть раз больше, а так как она огрызалась, то пришлось погоняться за ней. Он позволил дремоте завладеть его телом и разумом, потому что знал, что его сегодняшняя цель будет здесь только через час. Так что любезный персонал в нужное время проводит его дальше по нашумевшему «Пути любви».

Дверь в парную открылась тихо и уверенно, и рука Джона рефлекторно схватилась за несуществующую рукоятку револьвера. В парилку вошла красивая обнажённая девушка в набедренной повязке с фирменными золотыми логотипами заведения. Ни грамма лишнего веса, но это было именно то, что в борделе мадам Питерсон называли «сочной стройностью». Она присела на лавочку напротив кресла Джона и лёгким движением пальцев развязала повязку. Наёмник понял, что его слабая надежда на то, что не он один расхаживает здесь в одежде (если можно так сказать), умерла. Казалось, всё было шикарно, как во влажных подростковых фантазиях, но вслед за девушкой зашла девочка пяти лет. Джон хотел уже крикнуть «какого хрена», но пример отца приучил его не ругаться при женщинах и детях ни при каких обстоятельствах, к тому же мадам Питерсон закрепила уроки детства своими показательными «нравоучениями».

– Простите, дочка не хотела вас потревожить, – без тени смущения извинилась девушка со снисходительной улыбкой, сразу же узнав по немного ошарашенному виду представителя Нижнего города. – Вам нужно расслабиться…

– Куда уж больше, – прохрипел Джон, который ещё не успел надеть привычную маску холодной непроницаемости.

Мадам Питерсон никогда не позволяла находиться детям в борделе, так как они мешали клиентам расслабиться. Джон, тщетно пытаясь скрыть негодование, смотрел на них. Она была не работницей заведения, а просто мамой с ребёнком. Всё это выглядело крайне странно, как в кошмарном сне. Тут он заметил, что матовое стекло парной становится прозрачным. На уличной площадке «Дома Любви» находились обнажённые люди с детьми, которые прохаживались или сидели на лавочках, радуясь безопасным лучам восходящего солнца, заботливо отсеянным двойным защитным барьером этого премиум-заведения. Это было излишним, так как защитный барьер в Среднем городе был отменного качества и не пропускал солнечное излучение, в отличие от посредственных генераторов поля в нижней части города Утренней Зари. Но здесь, чтобы посетители смогли почувствовать превосходство над природой, была установлена усиленная защита. Кто-то бросил несколько искренних улыбчивых взглядов на Джона и его новых знакомых, после чего он, уже еле сдерживая поток отборной ругани, выбежал обратно во внутренние залы.

– Никогда бы не подумал, что открою для себя новый круг ада! –ворчал Джон.

Перед ним тут же возникла Сьюзен, прикреплённая к столь платёжеспособному клиенту.

– Почему вы меня не разбудили? Я слишком долго спал. Здесь уже полно лишних глаз… – посетовал он, сделав характерный для жителей Нижнего города недовольный вид.

– Система показывает, что вам требуется ещё немного времени для релаксации. Ваш организм слишком напряжён, – ответила Сьюзен. – Вы не думали сменить работу?

Джон покачал головой и сразу же заметил, что несмотря на то, что процедура не была закончена, он чувствует себя отдохнувшим. Он, улыбнувшись, прошёлся вперёд, наслаждаясь ощущением лёгкости. Сьюзен, заметив это, пригласила его пройти дальше по «Пути любви». Взяв Джона под руку, она сопроводила его в другие залы.

Пока они шли, Джон смотрел строго перед собой, но боковое зрение наёмника сканировало окружающее пространство, предоставляя информацию для анализа. С одной стороны, такая профессиональная деформация постоянно спасала ему жизнь, но, с другой стороны, мешала наслаждаться непринуждённой обстановкой. Сейчас он пытался совместить приятное с полезным. В залах уже было достаточно много посетителей, выбиравших себе досуг. Они сильно отличались от людей из нижней части города, как будто олимпийские боги спустились на землю и решили пожить обычной жизнью. Высеченные из бронзы и мрамора тела поражали своим совершенством, хотя Джон внешне не уступал им, несмотря на то что множество шрамов на теле выдавали в нём обычного человека.

– Так кем вы работаете? – Сьюзен провела Джона в ещё один зал.

– Я всё указал в анкете.

– Вы должны расслабиться, – тонким голоском пропела она.

Он знал, что она уже начала что-то подозревать: почему он, заплатив огромные деньги, не отдаётся потокам света и благодати Сына, нашедших свою своеобразную форму в «Доме Любви». За свою долгую работу в заведении девушка сопровождала сотни гостей из Нижнего города. Все они быстро проникались атмосферой дома и старались походить на местных, но этот высокий наёмник сопротивлялся. Сьюзен попыталась игриво сбросить набедренную повязку, но её пальцы были остановлены твёрдым и уверенным движением руки Джона. Прищурившись, он немного покачал головой, так что девушка оставила всякие попытки лично подтолкнуть гостя к дальнейшим шагам по «Пути любви». Теперь всё в руках девушек из соседнего зала, в котором располагались массажные комнаты для стеснительных клиентов. Джон же всё это время думал, что на деньги, оставленные здесь, он мог просто жить у мадам Питерсон в кабинете. От этой мысли несколько капель пота покатились по спине, что для Джона означало напряжение второй стадии. Его спутница это почувствовала. Остановившись, она развернула его к себе.

– Скажите, что вас беспокоит? Здесь вы, которые приходите снизу, должны научиться ничего не утаивать и открыться свету Сына и его благодати, – мягким бархатным голосом произнесла она.

– Первое, меня напрягает всё, – Джон стал загибать пальцы, не боясь оттолкнуть её, так как ему с ней детей не растить. – Второе, сами знаете, что там внизу нам есть что скрывать, и то, что мы скрываем, вам здесь вряд ли понравится.

– Вы не поняли. Сын принимает всех, и его свет, если вы его впустите в себя, уничтожит всё то, о чём вы так переживаете, – Сьюзен продолжала своё наставление.

– То есть уничтожит меня? – Джон спросил это как можно безучастнее.

– Покажет вам себя нового, – ответила она. – Когда-то на одной из общественных проповедей Сын лишь мельком взглянул мне в глаза. После этого я изменилась навсегда.

– И теперь работаешь в борде… кхм-кхм, в этом заведении.

– Служу, чтобы таким, как вы, помочь подготовиться, – ответила она.

– Служение? Хм, – Джону даже стало немного стыдно за сдерживаемый смех. – За такой анекдот я точно получу полугодовую скидку у мадам Питерсон.

Сьюзен повела упрямца дальше, но Джон стал идти очень медленно, будто капризный ребёнок. Она, улыбаясь, подстроилась под новый темп, который внешне казался крайне смешным. Девушка выдала новую порцию намёков глазами из серии «всё в порядке?» и, на удивление, Джон снова начал идти как нормальный человек. Слева параллельно с ними шёл один из посетителей. Седоволосый статный высокий мужчина, который привлёк внимание Джона больше остальных, и не потому, что был полностью обнажённым. Ему было за семьдесят, но армейскую походку и выправку не силах изменить ни время, ни свет Сына и ни Его благодать. Шрам от шрапнели, красота которого захватывала левую сторону лица и дотягивалась до искромсанного уха, явно должен был подчеркнуть профессиональную принадлежность мужчины, показать, как он гордился делом, которым занимался всю жизнь. Он мог бы убрать его за пару сеансов в чудотворных клиниках пластической хирургии Среднего города, но посчитал кощунством прикосновение лазера к реликвии из прошлого. Скорее всего, он заработал его на войне тёмного века ещё до появления Сына, о чём говорил его возраст, но в то же время он не казался дряхлым. Наёмники в тридцать пять – сорок лет начинали выглядеть на все сто в худшем смысле этого слова, но человек со шрамом явно был исключением из правил. Сьюзен связывала возникший интерес именно с этим. С телом армейского дядьки, как и с телами остальных жителей Среднего и Верхнего города, было всё в полном порядке, но Джона уже давно интересовал взгляд, которым они смотрят вокруг: от них исходило какое-то неуловимое сияние. Джону даже стало как-то не по себе. Он ничего не понимал в мужской красоте и вообще считал, что так как мужчина – это воплощение функциональности, то такая категория как красота в его описании должна отсутствовать в принципе. Вот женщины – это совершенно другая история. При этом он ещё больше проникался уважением к слабому полу за то, что в этой мужской функциональности они находят какую-то привлекательность для себя и даже способны ЭТО полюбить.

– Знаете, я бы не хотел здесь встречать голых мужиков, даже если это «Дом похоти и разврата», – попытался скрыть своё замешательство Джон. – Ладно, красивые женщины (а других здесь Джон и не видел) пусть ходят, но это… это странно.

– Что странно? – спросила гид.

– Странно, что всех такое устраивает, – с удивлением произнёс он.

– Кого вы пытаетесь обмануть? Он же вас заинтересовал, – спокойно заметила Сьюзен. – То, что вы увидели у него, это дар Сына всем, кто открывается Ему и отказывается от образа прошлого, позволяя преобразить себя и раскрыть то, к чему мы призваны.

– Ходить в чём мать родила? – кивнул в сторону идущего впереди мужчины Джон.