Виолончелист в черном смокинге

Жгучий брюнет в черном смокинге с бабочкой на шее шел по московской улице. В руках он держал футляр с виолончелью. Инструмент был тяжелым и дорогим. Музыкант нес его, как хрустальную вазу, оберегая от случайных столкновений с беспечными гражданами и кривыми деревьями, нависшими над тротуаром. На вид ему было лет тридцать. Навстречу мужчине по узкому тротуару шла толстая неопрятная старуха. Музыкант попытался обойти ее, но, не рассчитав объемы препятствия, больно ударил женщину виолончелью.

– Куда прёшь, злодей! – заорала старуха. – Понаехали тут, порядочным людям пройти невозможно!

– Извините, – не останавливаясь, буркнул под нос музыкант. Слово «злодей» его не обидело. Длинный горбатый нос и вытянутое узкое лицо делали музыканта похожим на театрального Мефистофеля.

– С такой рожей и в музыканты, вообще стыд потеряли! – продолжала орать старуха. – Да я б не то, что на сцену, я бы на улицу не выходила с таким носом.

Тем временем мужчина прошел мимо стены Цоя, свернул в один из арбатских переулков и бесследно исчез.

Не менее интересным оказался и второй мужчина, который минут через десять появился у той же самой стены. На вид ему было за шестьдесят, среднего роста, с небольшим пивным животиком в дорогом сером костюме. Из украшений на нем был только золотой крестик на тончайшей золотой цепочке. Мужчина, настороженно оглянулся по сторонам, и, бросив взгляд на часы, стал изучать рисунки и надписи на стене. Одна из них несколько озадачила бывшего секретаря ЦК комсомола Егорова. Через всю стену неизвестный автор большими буквами написал о том, что «Цой-жив!». Нет, к Виктору Цою, который тридцать лет назад требовал перемен, у господина Егорова претензий никогда не было. Да и к демократам в бандитские девяностые он относился положительно. Егоров называл их массовкой, которая помогла небольшой группе товарищей из ЦК прибрать к рукам всю комсомольскую собственность в Москве, на Кавказе и в Крыму. Крымскую, правда, потом пришлось вернуть секретарю обкома Андрею Семченко и его боевой подруге, королеве подвалов Марго, зато остальное добро оказалось в надежных руках Егорова и его столичных коллег.

О своем комсомольском прошлом Егоров вспоминать не любил и все попытки журналистов раскрутить бывшего секретаря ЦК на откровенный разговор, заканчивались вызовом охраны. А вот сегодня рядом с ним не было ни охраны, ни личного водителя, и если бы журналисты узнали о посещении Егоровым Арбата, то они непременно забросали его вопросами о перестройке и приватизации госимущества. Но эта встреча готовилась в строжайшей тайне, что и дало возможность господину Егорову без лишней суеты получить в висок свои семь грамм свинца. Бесшумный выстрел из снайперской винтовки раздался ровно в 12 часов.

Потом у стены Цоя появилась полиция, «скорая», ФСБ и личная охрана господина Егорова.

Клиническая смерть

Барский обреченно смотрел на падающие в систему капли. Неожиданно у больного закружилась голова, и он полетел куда-то вниз, в пропасть.

«Надо дернуть за кольцо и раскрыть парашют», – подумал мужчина, но ничего не сделал для своего спасения.

Потом он оказался в длиннющем черном тоннеле. И летел уже не вниз, а параллельно земле. Вдоль стен висели лампочки, но они не горели. Минут через пять он вырвался из темноты и увидел горящий факел. Один, другой, третий. И тут дорогу ему преградил сержант с карабином в руках.

– Стой! Стрелять буду! – громко крикнул сержант, направляя на него ствол карабина.

– Стреляй! Я из «инфарктной» палаты, – сообщил Барский.

– Значит, ты уже готов к исповеди?

– А ты кто такой, чтобы мне вопросы задавать? У входа в рай меня должен был встретить седой старик с бородой. Я его на картине видел, – возмутился больной.

– Ты же атеист, грешник. Тебе в рай не положено, – радостно сообщил сержант. – Я тебя сейчас пристрелю, и мы навсегда закроем тему.

– С каких это пор у входа в рай расстреливают тех, кто пришел к ним сам?

– Я часовой, лицо неприкосновенное, – сообщил сержант. – И убить тебя должен был еще при твоей жизни, но не смог.

– Струсил? – уточнил больной. Разговор с часовым в советской военной форме ему не понравился.

– Да, – я не смог выстрелить из этого карабина, – зло крикнул сержант. Если бы тогда я убил тебя, то все было б иначе.

– И за что ты меня хотел убить? – спросил Барский.

– Ты девушку у меня увел.

– Из-за бабы мужика убивать? Глупо, – больной внимательно посмотрел на сержанта, но так и не вспомнил, кто он и откуда. – Ты, хоть, скажи, как ее звали. А то умру и не узнаю, из-за кого пострадал.

– Ее Матильда звали, – сообщил сержант, передергивая затвор.

– Хорошо, хоть не Наташа, – чему-то своему улыбнулся Барский. – В Турции все русские бабы «Наташи». Не было у меня Матильды. А Наташи были. Может, ее Наташа звали?

– Нет, Матильда, – стоял на своем военный.

– Ошибочка вышла, сержант. Ты все перепутал. Не знаю я никакой Матильды. И тебя первый раз вижу! – повысил голос Барский. Его утомил этот пустой разговор.

– Матильда – моя жена, – неожиданно признался сержант. – Перед смертью она клялась, что ты у нее был первый. Из-за чего я был обречен воспитывать твоего сына.

– О покойницах – только хорошее. Всему вас, дураков, учить нужно.

– Это не она, я умер. Матильда теперь вдова, плачет по мужу, потому что изменила мне. Она так и сказала, если б не гуляла до замужества, то в нашей жизни всё было б иначе.

Сержант поднял карабин и нажал на спусковой крючок. Пуля пролетела рядом с больным, но в него не попала.

– Придурок, левее надо было брать, левее! На моем карабине прицел сбит, – крикнул Барский, вырывая из рук сержанта оружие. И в этот момент он услышал голос того, кто должен был встретить вновь прибывшего у ворот рая. Это были раскаты грома, временами превращавшиеся в слова.

– Я даю тебе шанс, – гремел невидимый создатель. – Шанс, всего один шанс! Вернись и исправь всё!

– А что исправить-то? Я, вроде, правильно жил. Государству не изменял, на демонстрациях портреты генеральных секретарей носил, а вера в бога у нас была запрещена. За крестик на шее могли и в психбольницу на лечение отправить. Так, что я должен изменить на земле, чтобы мне и после смерти жилось не хуже?

Но ответа не последовало. Лишь где-то вверху громыхнул, уходящий вдаль гром и сверкнула змея-молния. Она подожгла землю, и Барский, спасаясь от огня, бросился в черный тоннель.

Потом больной летел куда-то вниз, распугивая выстрелами из карабина огромных крыс. Ему казалось, что он летит уже целую вечность. Неожиданно в конце тоннеля мужчина увидел яркий безжизненный свет и преследующую его черную тень. Барский обернулся. Вслед за ним летел скелет человека с черными отверстиями вместо глаз. На нем была военная форма, но не такая как у сержанта.

Больной попытался определить род войск, в которых служил преследовавший его военный, но сделать это не успел. Его отвлек голос соседа по койке.

– Я же говорил, что он станет четвертым. Четвертым покойником за последние сутки на этой кровати. Костя, давай мандарин, я выиграл.

– Погоди, надо врача позвать, пусть подтвердит официально, – отмахнулся от Василия Петухова толстый неповоротливый мужик с одутловатым лицом. Барский отчетливо видел мужчин сквозь железобетонную стену тоннеля.

– Не надо ничего подтверждать. Он умер, я выиграл! Давай мандарин, – размахивая руками, прокричал Петухов. – Договор дороже денег!

«Суки, они еще пари заключили. Выживу, убью всех, а первым, Петухова, – пронеслось в голове у больного. В этот момент где-то рядом сверкнула молния, и загремел гром. Грохот был такой силы, что рухнула бетонная стена, которая отделяла мужчину от мира живых. – Неужели создатель и вправду дал мне шанс, чтобы я смог всё изменить и наказать тех, кто заслужил?!».

Убийство у стены Виктора Цоя

Полковник Геннадий Иванович Морозов на место происшествия приехал одним из первых, но красными корочками не размахивал и в работу следственно-оперативной группы местного райотдела не вмешивался. Он стоял в стороне и нервно раскуривал трубку. С трубкой в зубах Морозов был похож на известного литературного героя, но в отличие от Шерлока Холмса на его голове не было шляпы, и он не играл на скрипке. На вид Геннадию Морозову было около пятидесяти. В ФСБ ему поручали расследование самых запутанных дел. На этот раз Морозова подключили к поиску таинственного снайпера. Это было уже пятое «заказное» убийство крупных предпринимателей в Москве.

Минут через пятнадцать к полковнику подошел мужчина в кожаной куртке и фуражке «аэродром». Такие фуражки в конце девяностых носили в Москве жители солнечной Грузии, а в 2018-ом фуражку «аэродром» можно было увидеть на голове только одного человека «мандаринового короля» Мичуринского рынка. Мандаринами на рынке в свободное от основной работы время, «приторговывал» оперативник из ФСБ Андрей Козырев.

– Нашли ствол, – сообщил оперативник Морозову. – Снайперская винтовка из первой партии, я сверил номер. Ствол в розыске с девяностых, его похитили в Чечне.

– Приметы, пальцы?

– Ничего. Как всегда, работал в перчатках. За три минуты собрал винтовку, прицелился, выстрелил и ушел. Стрелял из чердачного окна. Выстрела жители дома не слышали. Стрелка никто не видел. На видеозаписи один раз в кадр попал музыкант с виолончелью.

– Свидетели?

– Есть старуха, которая столкнулась с музыкантом на улице. Она его уродом называет. Ей запомнился длинный горбатый нос и золотые зубы, которые «пускали солнечные зайчики». Сейчас ее допрашивает следователь.

– Надо найти музыканта, изучить видеозаписи…

– Уже ищут. Полиция объявила «план-перехват», но это мимо денег. Музыкант ушел переулками, а там ни одной камеры. И телефон он с собой не носит. Не исключено, что недалеко от стены Цоя его ждал автомобиль. За двадцать минут до убийства в этом районе было угнано три иномарки.

– С этим понятно. Что с потерпевшими? – спросил полковник.

– Пятеро убитых – олигархи из третьего ряда.

– Это как?

– Долларовые миллионеры, но не из тех, о ком пишут газеты. Дачи, квартиры, охрана, крутые тачки присутствуют, но они ничего не решают, в политику не лезут и что самое интересное, друг с другом не знакомы. Во всяком случае, о каких-либо контактах погибших за последние двадцать лет неизвестно. Есть, правда одна деталь. Все пятеро выходцы из комсомола.

– Это не аргумент. Меня тоже по комсомольской путевке в органы направил горком.

– Все погибшие в 1991 году работали в аппарате ЦК ВЛКСМ.

– И что из этого? – продолжил пробивать версию «на слабо» полковник. – В аппарате ЦК работали сотни сотрудников.

– Эти пятеро занимались приватизацией комсомольской собственности и хорошо поднялись на этом деле.

– Притянуто за уши. Тридцать лет прошло. Если б у них были проблемы с подельниками, то под раздачу попали пятнадцать лет назад.

– Почему через пятнадцать?

– Потому что тогда больше пятнадцати никому не давали, даже за убийство. Их бы убили пятнадцать лет назад. Здесь работает кто-то другой. Приватизаторов оставь в покое.

– И Рыжего, который помог им приватизировать комсомольскую собственность?

– У чиновника, которого ты некстати вспомнил, есть фамилия, имя и должность. Весьма высокая должность, – недовольно поморщился полковник. – И он не при делах. Во всяком случае, к этим убийствам он не причастен. И еще, мне не нравится кличка Рыжий.

– И как же его шифровать?

– Я бы назвал его Золотой. Умнейший человек и к тому же демократ с большой буквы.

– Золотой, так Золотой, – не стал спорить Козырев. – Так вот, ваш демократ с большой буквы был знаком с убитым секретарем.

—Ты Егорова имеешь в виду?

– Так точно!

– И что это меняет? Я был знаком с тобой по работе.

– Если бы меня убили, то вас первым дернули на допрос. Классика жанра.

– А я ничего о тебе не знаю. Жгучий брюнет с усиками а-ля Джугашвили и замашками Сталина. Фуражка «аэродром», прикидывался грузином, не женат, торговал мандаринами на рынке. Кличка «Мандариновый король» Мичуринского рынка.

– Я же по заданию, – не на шутку обиделся оперативник. – Сами послали, а теперь издеваетесь. И фуражка эта не моя.

– Я тебе ее напрокат дал, а официально, мы не знакомы. Ни любовниц твоих не знаю, ни бывших жен, ни рыночных подружек, которых ты делал счастливыми в кузове «КАМАЗа». Думаю, что и Золотой не вникал в подробности. Таких приватизаторов, как Егоров у него в кабинете были сотни, а то и тысячи. И через тридцать лет после распила комсомольской собственности он не станет никого «заказывать», а они что-либо ему отстегивать. Так, что Золотой не при делах. Насколько я проинформирован, сегодня нас послали сюда для того, чтобы мы снайпера нашли или у тебя другое задание было?

– Нет.

– Тогда работай по снайперу и корочки не свети. Эти убийства официально расследуют следственный комитет и полиция. Ты меня правильно понял, грузин с аэродромом на голове?

– Понял. Если найдем киллера, прокукарекаем, а если нет, скромно уйдем в тень.

– Не уйдем, а останемся в тени! Ты разницу в словах осознал?

– Да понял я всё, понял! Не было нас здесь, потому что начальство наше «висяки» не любит.