4

Десятый «Б» толпился в коридоре. Только что закончился экзамен – сдали все, и даже лучше, чем можно было рассчитывать. Вообще весь последний год класс учился гораздо лучше, чем раньше, отстающих не осталось. Исчезли и замечания по поведению: ребята больше не собирали шумных компаний, не играли в ножички и не бегали на танцы вместо того, чтобы готовить уроки. Да и самих танцев больше не было. Зато были субботники и воскресники, на которые ходили все, не отлынивая и не возмущаясь; были ожидания писем и тревога за судьбу близких, дежурства по городу и сборы денег для госпиталя, комсомольские собрания и сводки Информбюро. Была война…

Вот и сейчас, несмотря на удачную сдачу последнего экзамена, на успешное окончание школы, в коридоре не было слышно ни громких разговоров, ни смеха, ни обсуждений дальнейших планов. Ребята просто тихо переговаривались, ожидая, когда их пригласят в класс. Перед началом экзамена подошел директор и попросил задержаться, чтобы сделать важное сообщение. И вот теперь все ждали и боялись того, что скажет директор.

Варвара тоже ждала, пытаясь сосредоточиться на том, о чем говорили ребята, но мысли ее все время возвращались домой. Сегодня ночью девушка опять слышала, как плачет мама – теперь она плакала каждую ночь, когда думала, что дети ее не слышат. А Варя не могла плакать, но и маму утешать тоже не могла. Она просто старалась не думать об отце, известий о котором не было уже пять месяцев.

Павленко Сергей Дмитриевич – главврач 1 городской больницы, военврач 3-го ранга, добровольцем ушел на фронт в ноябре 1941 г. Потом было два письма – второе из-под Юхнова, где находился его полевой госпиталь. И с тех пор – тишина. И вот уже несколько недель мама тихонько плачет ночами. Хотя от отца Костика тоже долго не было писем, и тетя Аня каждый день высматривала на улице почтальонку, а потом долго глядела ей вслед. А три недели назад письмо все-таки пришло, только не от дяди Коли, а от медсестры из московского госпиталя – у дяди Коли больше не было правой ноги. Идя в тот день из школы, ребята обнаружили Митьку, катавшегося на соседской калитке. Девушка бросилась к брату, подхватила его на руки:

– Митька, ты что тут делаешь?

– Мамку жду – лицо ребенка приняло какое-то задумчивое выражение – они там плачут с тетей Аней.

Костик побледнел, закусил губу, и ребята кинулись в дом. Варвара увидела мать, стоявшую у окна, обнимавшую себя за плечи, как будто ей было холодно. Тетя Аня сидела за столом перед листком бумаги; обе женщины подняли на ребят заплаканные глаза, но ни та, ни другая не произносили ни звука. Костик сначала попятился, потом робко, как-то боком, подошел к столу. Мать молча подвинула ему листок. Он долго, очень долго, глядел в него, хотя Варя видела, что исписано не больше, чем пол-листа. А потом вдруг грохнул по столу кулаком и метнулся за дверь. Девушка испуганно прижала к себе Митьку, которого продолжала держать на руках. Ей хотелось спросить, что же там, в этом желтом листке, вырванном, похоже, из школьной тетрадки. Но она не могла произнести ни звука – язык как будто прилип к гортани. Ольга Евгеньевна подошла к ней, взяла у нее Митьку. И тогда Варя шепотом произнесла, глядя куда-то в пол:

– Дядя Коля?

– Да, доченька, случилось несчастье.

– Несчастье?! – голос тети Ани взметнулся и сорвался – Да что ты такое говоришь Оля? Что ты говоришь! Какое же это несчастье?! Нет! Это счастье! Счастье! Он живой! Живой! – ее опять душили рыдания – а то, что без ноги, так это ерунда… Без ноги – ерунда. Главное – живой… Живой!

И женщины долго еще сидели обнявшись, и, то принимались плакать, то тихо о чем-то говорили.

Теперь тетя Аня так же, как раньше почтальона, ждала поезда, приходящие из Москвы, ежедневно бегая на вокзал. Вот только поезда теперь приходили не регулярно.

А Костик в тот день вернулся поздно ночью – Варя, сидевшая на подоконнике не в силах уснуть, видела его из окна, – и несколько дней ходил как в воду опущенный.

Сейчас он стоял в стороне ото всех, облокотившись на стену. Было видно, что мысли его витают где-то далеко. Сегодня он чуть не опоздал на экзамен, придя в самый последний момент. С ним явно что-то было не так. Варя вздохнула поглубже и направилась в сторону друга – это был их первый разговор после истории на речке, все эти дни девушка его не видела. Она прислонилась к стене возле него:

– Ты чуть не опоздал сегодня – Костик молчал, он даже не поднял головы, – Костик, ты можешь мне сказать, где ты был? – молчание – Послушай, мы же всегда были друзьями. Ты прекрасно знаешь, что можешь все мне рассказать. Ну, где ты был?

– В военкомате – Костик сказал это тихо, как-то отрешенно. Потом вскинул голову, – в военкомате.

– И… что? Что тебе сказали?

– Сказали, что не возьмут – голова юноши опять опустилась.

– А ты что?

– А что я. А ничего.

В конце коридора показался директор в сопровождении мужчины, одетого в брюки и светлую рубашку.

– Ребята, спасибо, что дождались. Пожалуйста, проходите все в класс – голос директора прозвучал в абсолютной тишине. И в такой же тишине все потянулись в классную дверь, так же молча еще раз, теперь уже, наверное, последний, сели за свои парты, ставшими за десять лет частью их жизни.

Директор подождал, пока все рассядутся, помолчал еще несколько мгновений, потом улыбнулся:

– Ну вот, сегодня вы, наконец, сдали последний экзамен. Мы все верили в вас и не ошиблись – вы показали отличный результат. Я хочу поздравить вас с последним экзаменом и окончанием школы. Ну и, конечно, пожелать, чтобы достигнутые вами результаты не пропали зря, чтобы вы и дальше решали поставленные жизнью задачи с таким же упорством и стремлением к отличным результатам, как вы решали их в этом, таком нелегком году. Будьте достойными своей Родины и своего народа. И еще… Несмотря на лихую годину и испытания, которые всем нам предстоят, постарайтесь все-таки стать счастливыми, – голос его прервался. – Ну а теперь о главном. Вы, наверное, удивлены, что я сейчас говорю вам те слова, которые обычно говорят на выпускном вечере. Но на это есть две причины. Во-первых, мне необходимо было сказать это именно сегодня, потому что завтра я ухожу на фронт…

Как будто волна всколыхнула класс:

– На фронт?

– Но как же так, Евгений Осипович?

– Почему завтра?

– А как же школа?

– Мы ничего не знали.

Двадцать восемь пар глаз устремились к человеку, который олицетворял для школьников спокойствие и порядок, ум, силу, честь и совесть. Но Евгений Осипович поднял руки, и шумная волна схлынула так же внезапно, как и поднялась – сработала многолетняя привычка.

– Да я и сам, если честно, не знал, даже уже не надеялся. Я столько раз просился, а мне все: «Подождите, да подождите», бронь, понимаешь. И вот, вчера, наконец… Тяжелое сейчас время, ребята. Да, мы отбросили фашиста от стен Москвы, но теперь он рвется на Кавказ, а на пути у него наш с вами город. Может статься, скоро он доберется сюда. А сколько уже наших людей осталось там, за линией фронта. Немцы не щадят никого: ни больных, ни раненых, ни женщин, ни детей, ни стариков. Тысячи километров нашей земли истоптано, испоганено вражескими сапогами. И в такое время каждый, слышите, каждый уважающий себя мужчина должен быть там. Мы обязаны отстоять нашу землю, наши села и города, наших детей, жен, матерей. А школа, ну что ж, школа останется в надежных руках – наша завуч, Анфиса Юрьевна, вполне справится, и в сентябре, мы все в это верим, первоклассники займут парты, которые вы сегодня оставляете. Ну а теперь второе сообщение, ради которого я попросил вас сегодня задержаться. Знакомьтесь, это секретарь райкома Гвоздев Иван Николаевич, у него есть к вам серьезный разговор.

Вперед выступил мужчина, который пришел с Евгением Осиповичем, но на которого до сих пор никто не обращал внимания, а он и не привлекал его, сидел тихонько за столом. Теперь же он поднялся, притягивая к себе взгляды, и сразу стали видны его изможденное лицо, мешки под глазами, которые он то и дело прикрывал, как человек, долгое время не спавший.

– Ребята, девочки, – он обвел класс своими воспаленными глазами, – я тоже хочу от лица райкома поздравить вас с таким замечательным и важным событием, с окончанием школы. Но не только это привело меня сюда. Как уже сказал Евгений Осипович, да вы, наверное, и сами знаете из сводок, враг рвется к Сталинграду. Положение на фронте сложилось крайне серьезное. За городом началась постройка оборонительных рубежей. Но и в самом городе тяжело – не хватает рабочих рук ни на заводах, ни в госпиталях. Поэтому райком принял решение обратиться к вам с просьбой о помощи. Мы просим всех, кто сможет, выехать на рытье окопов.

Первым встал Петька Шувалов, только вчера провожавший на фронт отца и мужа сестры:

– Я поеду. Куда приходить?

– И я – это поднялся Ванюшка Петровский, щупленький мальчик в очках, но при этом добрейшей души человек; иначе как Ванюшкой его никто не называл. Две недели назад пришла похоронка на его старшего брата.

– Я тоже.

– И я еду.

Следом за мальчиками стали подниматься и девочки, и через несколько минут стоял уже весь класс. Последним поднялся Костик, казалось, он сомневался до последнего, но потом все-таки встал. Иван Николаевич на мгновенье отвернулся, потом упер кулаки в стол.

– Выезжать надо завтра, времени уже нет.

– Ну что ж, завтра, так завтра.

– Что с собой брать?

– Где собираемся?

Класс загудел, как растревоженный улей. Мужчины переглянулись – в их глазах плескалась гордость, перемешанная с горечью и сожалением. Каждый из них понимал, что разговор необходимо довести до конца.

–Завтра должен был состояться ваш выпускной вечер, – голос директора ворвался в ровный гул класса. На мгновенье воцарилась тишина, в которой особенно отчетливо раздался голос Петьки:

– Мы ведь не маленькие. И каждый из нас, я уверен, способен на большее, чем танцульки. Не до праздников сейчас – не то сейчас время. Вот закончится война, и отгуляем все сразу. Правда, ребята?

– Точно!

– Правильно!

– Хватит нам сопли вытирать!

– Ну что ж, похоже, вы и правда совсем взрослые, и я горд тем, что не ошибся в вас. Теперь осталось обсудить детали, но это уже в компетенции Ивана Николаевича. А мне, пожалуй, пора. – Слова Евгения Осиповича как будто толкнули класс вперед, но директор остановил ребят, – Не надо, долгие проводы – лишние слезы. Прощайте, ребята, авось еще свидимся, и помните, о том, что я вам сегодня говорил. Я верю в вас, и вы должны верить друг в друга и в свою страну.

С этими словами он почти бегом вышел за дверь.