В телецентре первым делом забегаю к себе, за несколько часов моего отсутствия на столе скопилась приличная стопка бумаг. Когда я получила должность редактора-координатора и поняла, что отныне вся деятельность творческой группы, занимающейся сбором информации и созданием новостного сюжета, завязана на мне, – опешила. Канал у нас маленький, поэтому основа, конечно, местные новости. Но, несмотря на это, геморроя все же хватает. Иногда приходится быть мамочкой или же злобным цербером для сотрудников.
С этим я разберусь позже. Мажу взглядом по принесенным бумагам – пора. Прижимаю сумку к груди и топаю к директору канала. Пока взбираюсь по лестнице, никак не могу перестать думать, что там, на этом накопителе, и какие дела могут быть у Клима с нашей Горгоной. Амалия Константиновна Берг – царь и Бог этой обители, по совместительству дотошная незамужняя дамочка сорока лет. Откуда ее вообще знает Клим, и если знает лично, то зачем эти сложности? Почему не отдаст накопитель сам? Вопросов море, а вот с ответами куда скуднее.
Заношу руку и касаюсь дверной поверхности костяшками пальцев.
– Войдите, – скрипучий голос по ту сторону сегодня звучит раздраженно. Кажется, Амалия не в духе.
– Добрый день, – прикрываю за собой дверь и лезу в сумку, – меня просили тут вам передать.
– Здравствуй, Хабибуллина. Спасибо, можешь идти.
Амалия кидает накопитель в ящик стола и переводит взгляд к ноутбуку. Меня своим вниманием больше не балует, и слава богу.
Выхожу в коридор и громко выдыхаю. Прижимаюсь головой к стенке и прикрываю глаза. До ночи разгребаю бумаги, составляю отчеты для руководства, созваниваюсь с завтрашними «жертвами» нашего ведущего журналиста и даже выползаю на площадку, наблюдаю за прямым новостным эфиром. Ирония в том, что главная экранная звезда здесь – Мельникова Ангелина Станиславовна. Жена Виктора.
Отработав программу, Геля машет мне рукой и с искренней улыбкой на губах приклеивается с объятиями.
– Без тебя здесь сегодня такой бедлам, ужас. Куда ты пропала? – Ангелина откидывает за спину свои светлые густые волосы и поправляет манжеты.
– Ромка приболел, скорую пришлось вызвать. Жар.
– Какой кошмар. Может быть, нужна помощь? Ты же нам не чужая, Луиз. Почти член семьи.
Она говорит без иронии. И правда так думает – ну о том, что после гибели моих родителей Мельниковы взяли нас с Ромой под опеку. Член семьи, блин.
Иногда мне так и хочется открыть ей правду, вывалить все это дерьмо, и пусть делают что хотят. Разбираются как хотят. Хочется… но я не могу. Слишком сильно подставлюсь. Сама точно не выгребу.
– Спасибо, мы справимся, Гель.
– Ну, если что…
– Я поняла. Обязательно обращусь, – приторно улыбаюсь, а Мельникова чешет в гримерку.
Передергивает. Пытаюсь унять дрожь и тупые мурашки. Они расползлись по всему телу и колются, колются. Еще один кофе, отчет – и домой.
С таким настроем я завершаю этот рабочий день и уезжаю уже за полночь. Дома долго брожу по пустым комнатам, никак не могу заснуть. Ворочаюсь, поднимаюсь, дышу свежим воздухом на балконе, а потом снова залезаю под одеяло. Нужно выпить свое снотворное. Честно говоря, даже не помню, когда засыпала без него. Не помню.
Откидываюсь на подушку, а в голову вновь лезут эти навязчивые мысли. Они все, как одна, вертятся вокруг Вяземского. Чтоб его.
Если я сейчас скажу, что не думала о нем все эти годы, то жестко совру сама себе. Конечно же, думала, анализировала. Что, если бы я согласилась тогда уехать с ним? Как бы мы жили? Возможно, счастливо, а возможно, давно разбежались бы. Что бы случилось с моим Ромой? Его бы усыновила другая семья, как говорил Витя?
Вопросов так много, как и исходов событий. Но я уже выбрала свой путь. Наломала дров, наделала ошибок. Вывернула всю себя наизнанку десятки раз. Летела с обрыва, поднималась, а потом летела вновь. Я стала той, кого презирала в свои восемнадцать. Наглой, беспринципной, изворотливой тварью. Я сама себя погубила. Может быть, все, что происходит, – это некое наказание за мои решения? А может быть, просто стечение обстоятельств. Не знаю.
Закидываю в рот таблетку снотворного и почти сразу проваливаюсь в сон.
Впервые за долгое время он яркий, солнечный. Я вижу маковое поле, слышу смех. Знакомый смех. Оборачиваюсь, уже зная, кто там. Мама. Она обнимает, шепчет что-то мне на ухо, но я не могу разобрать и слова. Пытаюсь, но у меня не выходит. Я переспрашиваю, сжимаю ее ладони, но она растворяется…
Поле тает на глазах. Теперь я в комнате, до боли знакомой, с приглушенным светом ночника, стоящего на тумбочке. Я сижу в кресле и впиваюсь ногтями в свое запястье. Я помню эту ночь. Помню свои слова и его глаза. Они наполнены разочарованием и чем-то еще. Тогда я еще не понимала чем, а сейчас знаю наверняка – любовью.
Мы сидим друг напротив друга, я в кресле, Клим на кровати. На нем только джинсы, он так и не надел футболку. Наблюдаю за покачивающимся черепом на цепочке, он висит у него на шее, и не могу поднять глаз.
– Значит, для тебя это ничего не значит? – его губы изгибаются в полуулыбке, а я задыхаюсь. Близость была моей инициативой, и он поддержал ее. Посмеялся, что секс по дружбе, это даже весело.
Весло настолько, что теперь, я давлюсь происходящим. Почему он так смотрит? Ему же все равно, еще один трофей. Он сам рассказывал, что каждая девчонка равна кресту на кожаном браслете. А теперь прожигает меня взглядом, будто бы я ему что-то должна. А может быть, просто ждет, чтобы я поскорее ушла.
– Как и для тебя, – сглатываю вставший в горле ком и просыпаюсь.
Открываю глаза. На часах шесть утра. Итого проспала я от силы часа четыре. Душ, завтрак и поездка к Ромке.
Дожевываю бутерброд и всовываю ноги в ботинки. Шарф, куртка, ключи, сумка. Расстегиваю молнию и убираю в нее телефон. Отлично. Выхожу на лестничную клетку и застываю. Передо мной стоит Виктор. Кажется, он должен был вернуться только завтра.
– Зачем ты ходила к моему брату?
– Что? – пячусь, припечатываясь спиной к двери. – Что за бред, кто тебе такое ска…
– Клим. Мы мило побеседовали за обедом у отца. Он все еще верит в нашу любовь, дорогая. Хотел уколоть.
Витя прищуривается и подается ко мне. Его пальцы огибают мое горло, сдавливают.
– Ты с ним трахалась? – шепчет, касаясь моей щеки языком, который оставляет после себя влажный след. – Отвечай, когда я спрашиваю.
– Нет, – шиплю, пытаясь дышать равномерно, – нет. Пусти, – впиваюсь ногтями в его руку, – пусти!
– Умница, еще рано. Это даже хорошо, что ты сама к нему поперлась. Так будет убедительнее.
Виктор загорается улыбкой и даже поправляет ворот моей куртки. Заботливый, мать его.
– О чем ты? –хмурюсь, все это мне абсолютно не нравится.
– Помнишь, я говорил тебе о деле, в которое посвящу на ужине отца?
– Помню.
– Все, что от тебя требуется, это поумерить бдительность моего брата. Как ты это умеешь. Мы проворачивали с тобой такое сотни раз. Сделаешь красиво, и мы в расчете. Свалите со своим мелким упыренком на все четыре стороны, ведь ты этого хочешь?
Киваю и до боли сжимаю в кулаке ключи.
– Я не шлюха. Прекрати пытаться меня под кого-то подложить.
– Точно? – заламывает бровь, – Ты забыла про наш маленький секрет? – бьет точно в цель, -Устала от хорошей жизни? Так я могу исправить.
– Зачем тебе это?
– Он лезет туда, где ему нет места, в семейный бизнес.
– Но по завещанию все и так достается тебе.
– Согласен, только вот мой маленький братец за эти годы приобрел поддержку в столице. Не хотелось бы ударить в грязь лицом. Ты будешь отвлекающим маневром, маленькой занозой в тылу врага. Помни, одно дело – и мы в расчете.
Мельников уходит, а я еще минуту стою здесь, словно приросла к полу. В голове до сих пор вертятся сказанные им слова: «…поумерить бдительность моего брата. Соблазнить, влюбить, как ты это умеешь. Сделаешь красиво, и мы в расчете».
В расчете!
«Свалите со своим мелким упыренком на все четыре стороны».
Свалите…
« Наш маленький секрет».
Что мне теперь делать? Это же шанс…или…
В субботу вечером Ромку наконец-то выписывают из больницы. Выглядит он, конечно, устрашающе, но я рада, что теперь буду не одна. За эти годы я так привыкла, что он рядом. Веду себя как наседка.
– Ты тут без меня вообще не ела, что ли? – брат хлопает дверцей холодильника и опускается на стоящий рядом стул с банкой вишневого йогурта в руках.
– Ну так, набегами, – щелкаю кнопкой на чайнике, и тот начинает тихо шуметь. – Как ты? Синяки вон пожелтели уже.
– Лучше всех. Не бери в голову, – Ромка отправляет в рот еще одну ложку и внимательно на меня смотрит.
– Что?
– Серьезно? У тебя тут апокалипсис происходит, а ты спокойная как танк.
– А смысл рыпаться?
– И чью сторону занимаем? – братец вытягивает шею и резко морщится, все еще больно. Бедный мой.
– Не знаю. Я не доверяю Вите, но и Клим… Он как бы тоже не самый надежный элемент в этой цепочке.
– Когда банкет?
– Через три часа.
– И ты еще не на макияже?
– Девочка должна вот-вот приехать, – опускаю взгляд и пристально смотрю на свои пушистые тапки. На кой черт я их купила? Розовое уродство.
– И все же я считаю, что нам стоит держаться поближе к Вяземскому. Если ты ему расскажешь про Витькины планы… думаю, заработаешь доверие.
– Будто бы я об этом не думала, – вновь смотрю на брата. Он сидит в расслабленной позе, темные волосы взъерошены, а черные глаза поблескивают каким-то азартным предвкушением.
– Давай я ему скажу. Ну типа сама ты к нему идти боишься.
– Обалдел? Дома сиди, скажет он.
– Ой, Лу, мне не десять, – закатывает глаза и даже хочет пожестикулировать, только вот облом. Боль ползет по его лицу гримасой.
– Но и для семнадцати умишка маловато. Это надо было так вляпаться с этой наркотой.
– У меня перед глазами всегда был достойный пример, – брат ухмыляется, а я закатываю глаза. Юмор у Ромы своеобразный, но бьет точно в цель.
Тут он прав, нормального примера перед глазами у него и правда не было. Я вечно варилась в каких-то мутных делишках. Помогала Вите. Последние четыре года только помогала, желание спать с ним отпало, а он не из тех, кто будет брать силой. Если после аборта, вереницы обещаний, псевдопомощи с адским моральным давлением я еще верила в его слова и надеялась на счастливое будущее, будучи полной закомплексованной дурой, то тогда, четыре года назад, все кардинально изменилось. Он окончательно перешел черту в своих играх. Отправил к какому-то партнеру, я должна была передать документы. Только вот этих чертовых бумаг там никто не ждал. Там меня ждали. Я была подарком к заключению сделки. Этот урод положил на меня глаз, и Витя с барского плеча…
– …Лу, я говорю, к тебе пришли, – голос Ромы врывается в воспоминания, тормошит меня.
– Слы-шу, – проговариваю очень медленно и сажусь перед зеркалом. За спиной появляется улыбчивая девочка Лиза.
Она около полутора часа наводит мне красоту. Убирает волосы наверх, контурирует лицо, подчеркивая скулы. Делает из меня настоящую стерву. Я теперь такая не только внутри, но и снаружи.
После ее ухода еще пару минут смотрю в зеркало. Выщипанные и идеально прокрашенные брови с симметричными заломами на хвостиках, не широкие, но и не тонкие. Губы с чуть более пухлой нижней и четко очерченными треугольниками верхней. Глаза – темные, с бежево-золотыми тенями и черными ровными стрелками, чуть вздергивающими внешнее веко. Лисий взгляд.
Вытаскиваю из присланной Мельниковым коробки платье, прикидывая к груди. Алое, с довольно провокационным вырезом по ноге и открытыми плечами. Точно, я же должна начать соблазнять Клима. Выглядеть шлюховато теперь мой долг. Только вот меня терзают смутные сомнения на этот счет. Даже если я и попытаюсь, Вяземский скорее придушит меня, чем начнет доверять или хоть как-то отвлечется на мои поползновения.
– Систер, это космос.
Ромка с широкой, по-мальчишески озорной улыбкой появляется в дверях моей спальни. Подпирает косяк плечом, сложив руки на груди.
Я стою перед зеркалом, полностью готовая к выходу.
– Думаешь? – разглаживаю слегка бархатистый материал на талии.
– Ага. Тебя сегодня ждать?
Передергиваю плечами и поворачиваюсь к нему лицом.
– Посмотрим. Если что, позвоню.
В доме Мельниковых шумно. Сегодня здесь и правда собралось много народу. Сердце заходится в бешеном ритме, а каждый шаг отдается в голове уколом боли. А может быть, и укором?! Чем дальше я продвигаюсь, тем ужаснее себя чувствую.
Витины холодные руки касаются моей талии, и я вздрагиваю. Он стоит позади, крепко сжимает пальцы, вдавливая их в мою кожу, спрятанную под платьем. Мышцы спины напрягаются, а плечи расправляются, становятся шире. Грудь по инерции толкается вперед, округляется еще больше.
– Хорошо выглядишь, это то, что нам нужно, – улыбается. Я не вижу, но чувствую это по интонациям.
– Луиза! – громкий, довольно задорный голос его жены позволяет выдохнуть. Вытолкнуть из себя этот холод. Она быстро перебирает ногами и становится напротив.
– Привет, – взмахиваю рукой и наконец понимаю, что Мельников отстранился, – шикарно выглядишь, –пробегаю взглядом по ее светлому, невообразимо нежному платью.
О проекте
О подписке