Прошло 2 года.
– Баженова! Ба-же-но-ва!
– Да иду я, – ворчу, открывая дверь.
Подружка залетает в квартиру с горящими глазами, скидывая туфли у комода, и нагло прет на кухню.
– У меня таки-и-и-ие новости, закачаешься. Мой Доронин возвращается из армии, – заявляет, усаживаясь на стул. – Людка сказала, что Саня сегодня приезжает.
– Когда он успел стать твоим? – наливаю в чашки заварку.
– Всегда им был, – хмурит бровки, – вернулся мой Сашенька.
– Я тебя поздравляю, – забираюсь на подоконник, сжимая в руках кружку, и делаю небольшой глоток.
– Ты за меня совсем не рада?
– Очень рада, – улыбаюсь, но, наверное, не очень искренне.
Меня бесит эта ее приставочка «мой», потому что не ее он совсем.
Анфиса продолжает болтать, а я смотрю сквозь нее, крепче сжимая фарфор в своих ладонях. Ее бестактность дико раздражает. Впрочем, мы же с ним просто друзья. Да, именно они, но почему-то сейчас этот факт меня дико напрягает. Возможно, потому что, пока он был в армии, я регулярно бегала на почту за письмами, до сих пор чувствую то предвкушение, с которым я их распечатывала.
Прошло целых два года, а я все еще с замиранием сердца вспоминаю, как убегала ночью из дома тайком от родителей, чтобы прогуляться по ночному городу. Как он тащил меня с карьера шесть километров, когда я свалилась с горы, он тогда рассказывал мне дурацкие анекдоты и дул на разбитые колени. А я ревела и смеялась.
Мы не встречались, нет. Даже не целовались, мы дружили. А потом его забрали в армию, так быстро, словно по щелчку. Я заболела в самый неподходящий момент, и, когда я лежала с температурой под сорок, папа, решивший навестить нас с бабулей, не пустил меня на проводы, и я прорыдала полночи в подушку, слыша из окна песни под гитару и крики Доронинских друзей во дворе. Я так с ним и не попрощалась…
Через неделю, как только мне отменили постельный режим, я купила конверт, села за стол и долго не знала, что написать, было так много мыслей, что позже невозможно было остановиться. Исписав четыре листа, я оправила лишь один.
Два года его службы мы обменивались письмами, которые были моей отдушиной. Они были наполнены позитивом и возвращали во времена беззаботности. Я писала только о хорошем, как и он. Я писала о том, как мне нравится учиться, а сама рыдала над этим письмом, смотря на фото умершей матери. Я ничего ему не рассказала, ни о том, как ее не стало, ни о том, как в моей жизни появился Боря. Долгое время никто не знал о наших отношениях с Яковлевым, нет, мы ничего не скрывали, все это вышло само собой. Когда умерла мама, он очень сильно меня поддержал, не знаю, что бы со мной стало, не будь его рядом.
– Так, на вечер ничего не планируй, я все придумала.
Анфиска вернула мена на землю своим заявлением, а дверь в прихожей открылась. Я спрыгнула на пол и направилась туда, оставляя Мартынову наедине с ее безумными идеями.
– Бабушка! – забрала у нее пакет. – Зачем ты все это таскаешь? У тебя же сердце.
– Прекрати, я не беспомощная, Марин.
– Конечно нет, но я переживаю.
Бабуля разулась и бойко пошагала в кухню.
– Баба Ванда, Сашка Доронин из армии возвращается, – прощебетала Анфи воодушевленно. Мартынова никогда не умела сдерживать свои эмоции.
– Считай, прощай, спокойная жизнь. Весь двор опять вздрогнет.
Бабуля вздохнула, а я со смешком закатила глаза, усаживаясь обратно на подоконник. Ба же налила в кастрюльку молока, ставя ту на плиту.
– А вы Марину отпустите с нами сегодня?
– Анфиса!
– С кем с вами?
– С Борей, например, – наимилейше улыбнулась, пытаясь задобрить бабулю.
– Опять гулянки? Не нравится мне это.
– Бабулечка, – хмурюсь, закинув ногу на ногу, – не ворчи. Тебе ничего не нравится.
– Я не ворчу. За тебя же переживаю.
– Ну мы же хорошие девочки, вы же знаете.
– Знаю я, знаю. А по поводу вечера надо подумать…
– Пошли, Анфиса, – хватаю подругу за руку, раздражаясь из-за бабушкиных слов.
Я не хочу ее расстраивать, но и отпрашиваться на погулять в восемнадцать лет меня тоже не совсем устраивает.
– Куда пошла? Есть сейчас будем, – грозно кричит вдогонку бабушка.
– Мы в комнату, – закрываю дверь, падая на подушку рядом с телефоном.
– Блин, ну она же отпустит?
– Не знаю. Да и какая разница?
– Марина! Как – какая разница? Ты моя подруга, ты мне нужна, а как же группа поддержки?
– Ну если только…
– Ты что, совсем не рада Сашкиному возвращению? Вы же все детство дружили.
– Дружили, дружили. Очень рада, – отворачиваюсь.
Какая-то я сегодня нервная, чересчур нервная. Анфи это чувствует, а потому быстренько собирается слинять.
– Так, я домой, мне срочно нужно сделать прическу и маникюр. Ты ко мне забежишь?
– Не знаю. Борю подожду, обещал приехать.
– Он все еще на даче?
– Да, маман припахала его по уши.
– Тогда тем более ко мне приходи, вместе веселее ждать, и у меня у мамки вино домашнее припрятано.
Анфиса подмигнула и, подпрыгнув с пола, провела ладонями по своей талии, покрутившись перед трюмо.
– Я подумаю.
За дверью послышался недовольный голос бабули.
– Все, мне пора, приходи!
– Ладно.
Выпроводив Мартынову, иду обратно на кухню.
– Ты полы вымыла?
– Конечно, – отвечаю, вытеснив ее от плиты и помешав кашу железной ложечкой.
– Отец обещал приехать завтра.
– С этой своей?
– Марина, ты знаешь…
– Я знаю, просто не могу с этим свыкнуться.
– Он еще не старый мужик, ему нужно жить дальше.
– Я все понимаю, бабушка. Все понимаю.
Со смерти матери прошло чуть меньше двух лет, а отец уже нашел себе новую пассию. Елена, врач-онколог, они познакомились при еще живой маме, и иногда мне кажется, что их шашни начались еще тогда. Не могу об этом думать, стискиваю пальцы в кулаки. Отец тяжело перенес смерть мамы. Не знаю, кто для него эта женщина, носовой платок, жилетка, или он действительно что-то к ней чувствует…
Отец с матерью были вместе еще со школы, поженились, когда маме было семнадцать, ее родители подписывали разрешение на заключение брака. После еще десять лет мотались по гарнизонам. Отец был военным моряком, а я поздним ребенком, до меня у матери было три выкидыша, это сильно подорвало ее здоровье. Когда я родилась, папа уже был при звании, сейчас же он и вице-адмирал, и первый заместитель главнокомандующего ВМФ. Серьезный человек, у которого ни на что нет времени.
Мама была рядом с ним всю свою жизнь, но, несмотря на его успехи в работе, не переставала заниматься и своей карьерой. Сразу после родов она продолжила играть в театре. Вся ее жизнь напоминала хорошо поставленный спектакль.
Я не очень помню родителей в те времена, когда была ребенком. Сначала меня воспитывали няньки, потом отец решил, что будет лучше, если я поеду жить к бабушке. Так и случилось, я отправилась в небольшой город в пятистах километрах от Москвы, а родители продолжили строить карьеру.
Поджав губы в такт своим мыслям, я чуть не проворонила момент, когда закипело молоко. Вздрогнув, убавила огонь, высыпая ячневую кашу в кастрюльку.
– Скоро будет готово.
Бабушка одобрительно кивнула, выглянув из-за развернутой газеты, и вновь принялась за чтение, поправив на носу очки.
Помешивая крупу, я задумалась о Сашке. Когда мы учились в школе, от Доронина пищали все девчонки, которых я знала. Многие из этих дам терпеть меня не могли, я ведь вечно таскалась за Саней следом, так пошло с детства, он стал первым человеком, с которым я познакомилась в этом городе. Помню, как его друзья надо мной издевались, обзывали и угрожали у Сашки за спиной, чтобы я больше к ним не приходила. Правда, я сразу же ему на них настучала, после они меня не трогали, видимо, получили люлей. Я всегда воспринимала Доронина как старшего брата, а когда выросла, окончательно поняла, что с ним мне ничего не страшно.
Я верила и верю в нашу дружбу, как во что-то священное, настоящее, когда у тебя есть человек, с которым ты можешь быть собой. Анфи вечно меня к нему ревновала и устраивала скандалы, я же, в свою очередь, ограждала ее от него, чтобы после она не лила в подушку слезы. Доронин не был милым и прилежным парнем, он был бабником, а Анфиска этого не понимала, твердя мне, что с ней он остепенится, ведь она та самая. Наивная.
Смотря на нее сегодня, я поняла, что ничего не изменилось, судя по Анфисиной реакции, она вновь будет липнуть к Сашке, а тот, в свою очередь, не пропустит ни одной юбки.
Наверное, и дружбы нашей уже не будет, будет мое ему вранье, Боря, учеба, домашние хлопоты, взрослая жизнь… никто уже не будет дуть на разбитые коленки и рассматривать звезды в ночном небе.
Тряхнув головой и сведя брови в недовольстве, я яро ощутила этот прилив злости и отчаяния. Словно теперь, когда он вернулся, детство ускользнуло от меня навсегда.
Интересно, он сильно изменился?
В прихожей послышался шорох, и я напряглась.
– Это мы, – грубоватый женский голос стал ближе.
– Леночка!
Бабушка ринулась туда, а я раздраженно откинула ложку в раковину. Не хотела же так реагировать и бабушке обещала, но совершенно ничего не могла с собой поделать. Злость и желчь сжирали изнутри. Эта женщина в нашем доме – предательство чистой воды. Мы предали маму, все вместе ее предали. Прошло же только два года. Неужели отец все забыл? Неужели не любил ее? Эти токсичные мысли не давали покоя и постоянно брали верх.
Я вышла следом за бабушкой. Отец с этой женщиной как раз разулись. Он обнял бабулю, широко улыбнулся мне, протягивая какой-то пакет. Мы посмотрели друг другу в глаза, не посмев притронуться даже на секунду. Я переступила с ноги на ногу, поджимая губы и смотря в пол.
– Марина, здравствуй, – Лена протянула ко мне свои тонкие руки, а мне захотелось отпрыгнуть в сторону.
– Здравствуйте, – натянуто улыбаюсь, чтобы не расстраивать бабулю.
– Ребята, молодцы, что прилетели раньше. Проходите на кухню, – засуетилась бабушка, – Мариша, накрывай на стол, чай пить будем.
Я шмыгнула в кухню, ставя чайник.
– Ой, милая, – наигранно сладкий голосок за спиной, – я тебе платье купила.
Скептически улыбаюсь, стараясь не закатить глаза.
– Спасибо, – киваю, принимая из ее рук коробку.
– Примерь.
– Я потом.
– Марин, – папа выразительно смотрит мне в глаза, не повышая голоса. Но я знаю, он зол. – Лена хотела тебя порадовать…
– Ладно, – получается слегка резковато.
Забираю эту коробку и, закрывшись в комнате, кидаю это недоразумение на софу, снимая с себя одежду.
– Вот так сегодня и пойду, – смотрю на свое отражение в зеркале, напялив платье.
Картинка не для слабонервных. Вытягиваю руку, подмечая, насколько мне велик рукав, защипываю пальцами излишки материала на талии, подтянув подол вверх, чтобы слегка открыть голени. А этот грязно-синий цвет? Он же мне вообще не идет. Проще было бы просто надеть на меня мешок, прорезав в нем дыры. Она явно постебалась.
Переборов гнев, выползаю на кухню, смахивая на чучело. Прокручиваюсь вокруг своей оси, с усмешкой смотря на отца.
– Просто невероятное платье, я обязательно надену его…
Отец раздраженно машет рукой, чтобы я кончала придуриваться.
Елена недовольно фыркнула, про себя, конечно, и почти убила меня своим гневным взглядом. Отцу же мило улыбнулась, быстро спохватившись раскладывать привезенный торт по тарелкам. Нет уж, сидеть с ней за одним столом я не стану. Круто разворачиваюсь и выхожу в прихожую со словами:
– Я поем у Анфиски.
Боре позвоню уже от Мартыновой. Переодеваюсь и, кинув Ленкино платье в пакет, чтобы показать Анфиске масштаб трагедии, вылетаю из подъезда, застывая как вкопанная.
– Саша? – убираю волосы за уши.
О проекте
О подписке