Мне пришлось присесть в кресло рядом и натянуть дежурную улыбку, как маску в разгар сезонного гриппа. Влад цедил виски и рассматривал камни из стеатита, которые Романович использовал вместо льда. Я включила Lighthouse family на телефоне и вывела музыку на колонку.

– Прости за попсу. Мне сейчас прямо вот надо! – развела я руками, как всегда, оправдываясь за свои куртуазные выходки. – Кстати, у тебя руки красивые, – просканировала я Влада на вшивость и отличительные черты. Влад вытянул перед собой пальцы и присмотрелся.

– Ну да, ниче так. Странно, я думал, что женщины первым делом смотрят на ботинки: чистые или нет.

Романович в тот момент устроил на кухне поединок штопора и бутылки вина. Та предательски не поддавалась. Он активно грел уши, вслушиваясь в наш диалог и стараясь не упустить момент, когда я присяду Владу на уши, и вовремя оказать другу гуманитарную помощь в виде очередной порции односолодового.

Влад был красивый – точнее, как красивый. На пьяную голову все люди красивые, но этот – было в нем что-то такое булгаковское, с мрачной червоточиной и непоколебимым спокойствием. Я даже на несколько секунд зависла и не смогла вовремя отрикошетить репликой его ремарку про ботинки.

– Ты же босиком…

– Можешь оценить мои носки.

– Может, еще попросишь его встать и покрутиться? – вставил свои пять шекелей Романович.

– Наливай давай! – мне вдруг захотелось праздника, такого пира во время эмоциональной чумы. Зачем я вообще на самом деле приехала? Забыла.

– Не могу, я пробку раскурочил, и даже шариковой ручки нет – протолкнуть. Могу только виски. – Романович всегда переживал, когда у него что-то не получалось: открыть банку консервированных персиков, не порезавшись, пятый раунд в сексе или настроить кофемашину, чтобы она сама делала тебе кофе в определенное время.

– Ты же знаешь, что я и крепкий алкоголь – это хуже соды и кока-колы в закрытой банке.

– Да по фигу.

– Уверен?

Спустя десять минут казалось, кто-то из нас троих – лишний. Не то я, не то Романович, но точно не Влад. Он травил байки про откаты и финансовые схемы и анекдоты с бородой, которые заходили на хмельную голову как дети в школу. Мы сами не поняли, как Романович отсел от нас за ноутбук и, отгородившись наушниками от мира, погрузился в осмотр локаций для грядущих съемок.

– Глаза у тебя грустные, – вдруг прервал свои рассказы Влад.

– Нет, просто устала, и хочется…

– Секса? – отшутился Влад.

– Точно! Секса хочется! А я все думала, зачем я приехала! – Я затихла, уставившись, как Романович почесывает одной пяткой другую, совершая очередной звонок по скайпу с европейским продакшном.

– Со мной? – Влад не растерялся и вернул меня в «здесь и сейчас». Я поперхнулась, отвела глаза, зарделась пурпурным румянцем, а он продолжал смотреть. Стальные нервы.

– Не знаю. Может, и с тобой. Если ты не перестанешь на меня так смотреть, – Пьяная, я всегда беру окружающих на «слабо», а на самом деле – себя. И каждый раз уговариваю себя не пить ничего крепче кефира, но вино само телепортируется в мой холодильник. Ничего не могу с этим поделать.

– А как же?.. – Влад головой показал в сторону увлеченного работой Романовича.

– Во-первых, мы расстались.

– Как всегда, расстались! – на минуту пошел на попятную Влад.

– Не знаю, думаю, не как всегда. Знаешь, вот чую. Но это… чисто женская история. Понимаешь же?

– А во-вторых? – Влад поставил бокал на стол и (вроде как) случайно, ненароком, легко как-то… дотронулся до моего плеча. Домашний свитер давно сполз на одно из них и оголил ключицу.

– А во-вторых, даже если мы займемся сексом у него под носом на рабочем столе, все, что он может произнести, – это: «Потише, я работаю». Я его слишком хорошо знаю. Ему на всех, кроме себя, глубоко по фигу.

– Тебе только кажется, что ему все равно, – просто не показывает. Алек же не эклектичный маразматичный нарцисс, а нормальный мужик.

– Проверим?

И я поцеловала Влада. Он не сопротивлялся, возможно, покосился на Алека, но градус алкогольного опьянения, долгий перелет и душное помещение сделали свое грязное дело.

– Нет, я так не могу! – отпрянул Влад и устремил свой взгляд в спину Романовича.

– Он даже не заметил, понимаешь? А я… Я устала долбиться в его отдаленное сердце азбукой Морзе. Как-то стихотворение написала – и ты представляешь, Романович его прочел. И ничего не понял. Вообще не одуплил, что стихотворение, сука, о нем! Я в его жизни – просто реквизит! – руки сами взяли бокал Влада так, чтобы коснуться его пальцев. Опять-таки ненароком. Но с прозрачными намерениями.

– Стихотворение наизусть помнишь? – Влад развернулся ко мне и бросил вызов ситуации. Не отрывая взгляда, ни капли не смутившись, я начала читать единственный рифмованный текст в своей жизни. Глупый, нелепый, но про него. Про того, кто даже не обернулся, когда я изменяла. А когда изменял он – я смотрела. Видела… так, что не развидеть.

 
А я бреду одна по кромке лета,
Синоптикам не верю – все они лжецы,
Ищу вопросы, чтобы подогнать ответы,
Вяжу жакет, пью апероль, читаю Лао-цзы.
А ты бредешь куда, уже не знаю,
И лето у тебя без кромки и каймы.
Ты виски из горла по-прежнему лакаешь
И тратишь чувства, взятые взаймы…
 

На чувствах, взятых взаймы, неожиданно для себя расплакалась. Нет, не искрометная истерика – так, пара слезинок, но настолько концентрированных и терпких, что они сползали селевым оползнем с щек, струились по шее и растворялись возле груди – быть может, орошали засыхающее сердце.

И мы снова начали целоваться. Теперь к алкоголю и духоте прибавилась искренность, а этот коктейль никогда еще не обращался совместным субботником или общественными работами.

– У тебя когда-нибудь был секс втроем? – опять слова осколками срывались с языка и ранили или хотя бы ставили в тупик встречных-поперечных в лице Влада.

– Ты это спрашиваешь из любопытства?

– А если предлагаю? – я старалась смотреть ему в глаза, чтобы не рассортироваться на атомы и молекулы от смущения или стыда.

– Чтобы двое мужчин и одна женщина – такого не случалось. Обычно я был единственным мужчиной в подобных затеях – было и две, и три женщины…

– Как любопытно! Продемонстрируешь приобретенные навыки? – не обращая внимания на Романовича, я забралась на Влада и транслировала ему мысли из уст в уста – в прямом смысле слова.

– За что ты ему мстишь? – интересовался Влад, проводя мягкими пальцами по моему лицу, пытаясь несколько отстраниться, но при этом не отпускать меня. – Хочешь посмотреть на лицо Алека, когда он увидит тебя со мной?

– А для тебя есть какая-то разница, хочу я моральной расправы или тебя? – я показала взглядом на батарею пустых бутылок. – Ты правда будешь меня лечить, что такой порядочный? Я на тебе сижу – он так и не оглянулся.

Мы смотрели друг другу в глаза с минуту, искали слабые точки во взгляде, те трещинки, сквозь которые можно просочиться в человека, забраться в гремучую чащу души.

– Знаешь, – начал как будто давать задний ход Влад, – обычно такие вещи получаются сами собой, а мы тут как будто планируем.

– Мы просто обговариваем нюансы. Заходи в спальню – хотя какое тут заходи: дверей-то нет. Буду ждать тебя через пять минут, а пока пойду Романовича поставлю перед фактом.

– А если он не согласится? – Влад схватил меня за руку, вроде как пытаясь остановить.

– А у него только два варианта: или смотреть, или участвовать. Ты бы сам что выбрал?

Все было решено с Владом. И предрешено с Алеком.

– Хочешь меня? – я наклонилась к Алеку, опустив громоздкие наушники ему на плечи.

– Отошла наконец? – выдохнул он скопившееся напряжение, но потом поразмыслил: – Но здесь же Влад, а с ним что? Не при нем же?

– А он будет с нами. Я уже обо всем договорилась, если хочешь, приходи.

Поцеловав его в висок, я вернула наушники на уши Романовичу и скрылась за ширмой спальной зоны.

Первым пришел Влад.

Он разглядывал меня, сидящую на неразобранной со вчерашнего дня постели, а я даже не задумывалась, где был Романович и почему не ночевал дома, – на тот момент все эти ревнивые домыслы проходили мимо по касательной. Влад проводил пальцами по ноге…

– Повторюсь, у тебя очень красивые руки. И послушай, мы все пьяные, Алек и я расстались. No regrets!

– Ты точно не вышибаешь клин клином? – принимал контрольное решение Влад. Ему претила мысль, что он – всего лишь лекарство от любовной лихорадки.

– Нет, я правда хочу. Вас обоих.

– Честно.

У Влада, в отличие от Романовича, были узкие цепкие губы, острые скулы и до эффекта обезболивания мягкие скользящие прикосновения. Он постоянно проводил пальцами по лицу, уводил вынырнувшие пряди волос за уши и иногда сжимал шею. С ним хотелось оказаться сверху и действовать по командам, которые Влад не произносил вслух, а просто сообщал взглядом.

Когда мы уже надеялись, что Романович так и не придет, послышалась музыка: Алек выдернул наушники и включил свой традиционный плейлист… Музыка заглушала его шаги… Не знаю, сколько он стоял и смотрел, прежде чем зайти: Влад не дал мне обернуться. Все, что я почувствовала, – это холодные руки у себя за спиной и знакомое дыхание в ухо. Романович сильно сжал мои волосы, как будто силой перетягивая на себя, назад… Моментная ненависть – концентрированный феромон, ничто не дает такого импульса, как ярость.

Романович не смотрел на Влада, Влад – на Романовича. Их друг для друга не существовало, случившееся не обратилось поединком, где сцепились два самца, каждый выбрал зону своей юрисдикции и нехотя менялся местами. Романович пару раз укусил мочку уха до крови, я процарапала ему спину до анималистичного принта, Влад в этом плане оказался не у дел, но на него сыпалась вся показная нежность, доступная мне в тот момент. Его тело нагревалось от прикосновений, о него хотелось греться, от него хотелось остывать.

Мне в спину дышало прошлое. А передо мной лежало мое будущее. Так мы сплелись воедино – в «сейчас». Момент. Свобода. Что-то сиюсекундное и настоящее. Пьяное, липкое, за что будешь неизбежно винить себя, отчего будешь поеживаться, но в моменте – это выход в космос, за пределы морали и правил – иногда полезно не думать. Хотя бы так.

Так или иначе эта жизнь разделила нашу жизнь на «до» и «после», но не так однозначно и прозаично, как вы думаете.

И да, мне до сих пор не хочется думать, что Романович покинул мою жизнь навсегда. Может, он просто отлучился?

* * *

– Хрена себе! А что было утром? – спустя молчание Настя выдернула у меня из рук дорожную кружку и с откровенным негодованием обнаружила, что содержимое иссякло. Солнце, как пинг-понговый шарик, отскочило с поля и закатилось за горизонт. Подсвечиваемые облаками, мы становились осадком в бокале вечера.

– Дорогая, у тебя была кружка кофе с коньяком, а не бутылка. Так что расскажу, когда доберемся до Москвы.

Наш разговор был прерван поспешными шагами. Спустя одышку Романович нагнулся к коленям, потянулся и на выдохе произнес:

– Вашу мать, бабы! Вы куда сдристнули? Я весь поселок три раза объехал! – он помахал картой памяти.

– И все равно ты гондон! – Настя вырвала добытый трофей у него из рук, убрала себе в карман и засеменила к машине. – Поехали. Стемнело.

– А это сейчас что было?

Я пожала плечами и потрусила за Настей, пытаясь как можно скорее ее нагнать, чтобы не ощущать, как прошлое снова дышит мне в спину…

Дорога виляла асфальтной полосой, как портовая шлюха бедрами. Придорожные огни обращались смазанными полосами, отплясывающими джигу.

Романович остановился на заправке, и мы вышли подышать последним днем лета – всегда любила этот плавный перекат в осень. Я запрокинула голову, заметила пару знакомых созвездий и почему-то им подмигнула. Звезды всегда прячутся в больших городах. Но стоит вырваться за их тесные пределы, созвездия, как брызгами флуоресцентной краски, окропляют полотно неба.

Август – время звездопадов. Сама не заметила, как машинально загадала желание, которое всегда произносила, заприметив на часах 22:22. Авось сбудется.

Спустя пару глотков свежего воздуха мы снова двинулись в путь. Город встречал нас уже прохладным молчаливым ветром и прозрачным воздухом. Настя ревностно вцепилась в плед и напрочь отказывалась из него выбираться. Нам все же удалось эвакуировать ее из машины, и мы дружно спрыгнули на асфальт, соизмеряя себя с действительностью. Я обернулась, чтобы попрощаться с Романовичем, но тот уже натягивал на себя кожаную куртку и закрывал машину.

– Я зайду? – огорошил он меня вопросом.

– Это еще зачем? – Настя насупила брови и сердито уставилась на Алека.

– Фотографии из RAW конвертнуть вам в JPG. Что-то не так? – Ему было невдомек, что, пока он шарил по поселку в поисках фотографа, Настя получила свежие сводки с полей и подробности наших перипетий.

– А сам как думаешь? – По отношению к своим Настя обладала удивительным качеством: умела отстаивать даже самую провальную точку зрения и топить за подруг.

Я пыталась до последнего не влезать в пертурбации, опасаясь попасть в опалу.

– Насть, вот сейчас уже правда напряг какой-то. По-моему, я за вас вписался, помогаю, можно как-то помягче? А если проблема какая, давай уже выскажи, что наболело. Излей душу.

– Гондоний глаз. Вот как ты мог такую лютую хрень сотворить, а? – От человека, завернутого с головой в клетчатый плед, подобные заявления звучали комично.

– Да что я опять натворил?

Настя не удостоила его ответом и устремилась к подъезду, где, переступив порог, показала ему средний палец и закрыла дверь.

– Не обращай внимания, это у нее от недосыпа, – пыталась я как-то разрядить ситуацию, – пойдем!

Романович оглядел квартиру, как будто очутился здесь впервые, потрогал предметы обихода, расторопно снял обувь, не выходя за периметр половика. Настя, напротив, вела себя как полноценная хозяйка положения – первая заняла ванную, оставив после себя авгиевы конюшни, сварганила себе трехслойный бутерброд с докторской колбасой, съела его на скорую руку, облачилась в пижаму и, даже не почистив зубы, раскланялась. Романович расположился в гостиной за журнальным столиком, распутывал провода и пытался подключить картридер к моему облепленному наклейками ноутбуку.

Я присмотрелась: как всегда, обветренные губы, усталые чайные глаза и нос с угрюмой горбинкой. Он часто забывал постричься. А когда заливался безудержным хохотом, смешно скалил зубы. Ко всеобщему удивлению, не храпел и косился в сторону от пристальных взглядов. А еще, когда о чем-то сосредоточенно думал, грыз ногти и потому часто машинально прятал руки в карманы.

– Вуаля! Процесс запущен! – отрапортовал он.

– Сколько там осталось? – я перестала его рассматривать с непривычной для себя тщательностью и принялась убирать бардак на кухне, чтобы сделать ему чай.

– Пишет, что четыре часа, но, надеюсь, быстрее получится. Можно? – Романович положил под голову подушку и развалился на диване: – Как Влад?

– Обязательно отвечать на вопрос? – Я выключила свет на кухне, оставив только тусклый торшер, и переместилась на диван, к Алеку. От усталости я упала плашмя в аляповатые разношерстные подушки.

– Вообще нет. Я так, поддержать разговор. Слушай, помнишь ту ночь, когда вы познакомились с ним? Ну, ты еще тогда ворвалась ко мне с криками, что ты все видела. Это была пьяная бравада или конкретная предъява?

– А есть разница? – Я разглядывала узор на подушках, вышитый гладью, и остолбенела, увидев там нечто похожее на скукоженную свастику.

– Твою дивизию, ты можешь перестать отвечать вопросом на вопрос и теребить подушку? – Романович перетащил ноутбук себе на живот. Я отмалчивалась. – Не хочешь по-хорошему, будет как действенно. Он цокнул по клавиатуре и поставил конвертацию файлов на паузу. Я попыталась выхватить у него лэптоп.

– Ты не понимаешь, что это для меня важно?

– А мне важно знать, что ты видела. Баш на баш.

Мне ничего не оставалось, как откинуться на спинку дивана, поджав ноги, и экспроприировать у него чашку чая. Правда – так правда.