Сверчков проворно сбежал по ступеням, устремляясь к мулу. Зашел с тыла меланхолично жующего животного, привстал на цыпочки, стараясь дотянуться до перекинутых через широкую шею мула полотняных торб, и, изловчившись, вытащил из-под Зиночкиных африканских полотен плотный сверток. Прижав добычу к груди, бегом вернулся назад. Торопливо поднялся по ступеням и бережно передал свою ношу родственнику. Гумилев с силой встряхнул сверток, разворачивая ковер, и перед зрителями предстала великолепно выполненная вышивка, изображающая сидящую на белом верблюде женщину. Пышноволосую голову венчал изящный обруч с павлиньим пером, пристегнутым крупным зеленым камнем. Точно такой же массивный камень был вставлен в перстень на указательном пальце ее правой руки, придерживающей поводья.

Вилькин шумно сглотнул, но постарался, чтобы охватившее его волнение не слишком отразилось на лице. Кольцо было то самое, которое он передал британскому послу. А зеленый камень из царского венца сейчас валялся среди прочих безделушек в его номере в виде геммы, инкрустированной белоснежной церковью и непонятными буквами.

Проводя ладонью по гладкому шелку ковра и любуясь рисунком, Гумилев задумчиво произнес:

– К слову сказать, на пальце у императора я видел кольцо, как две капли похожее на это. Должно быть, точная копия.

– Вовсе не копия, это то же самое кольцо, – возразила супруга посла. – Кольцо Соломона, которое перешло к его сыну от царицы Савской – Менелику Первому, основавшему императорскую династию Абиссинии. Нынешний негус, Менелик Второй, ведет свой род от легендарного царя и царицы Савской, потому и надевает во время приемов это символичное кольцо.

– Хотелось бы запечатлеть Менелику Второму свое почтение и в этот раз.

Сольская болезненно поморщилась.

– Боюсь, Николай Степанович, ничего у нас с вами на этот раз не получится. Для русских в Абиссинии настали не лучшие времена.

– Вы представляете, кто-то выкрал из царских покоев это самое кольцо Соломона! – затараторила Зиночка и ткнула пальчиком в шелк ковра. – Подозрение пало на одного русского – фельдшера Лутошина.

– Это трагическое недоразумение, – поспешила заверить присутствующих хозяйка дома. – Полагаю, так или иначе, все разрешится…

Вера Васильевна оборвала свою речь на середине фразы, подавшись вперед и с тревогой всматриваясь в заросли.

– Будто медом ему тут намазано! – сдавленно проговорила женщина, наблюдая, как чернокожий садовник, оглядываясь на кусты, торопливо скрывается в сарае. И, обернувшись к сидящим на веранде, взволнованно вскрикнула: – Господа, было бы нелишним перебраться в дом!

– Что-то случилось? – встрепенулся Вилькин.

– Опять этот несносный черный леопард, – торопливо пожаловалась хозяйка. – Два года после смерти прежнего посла дом пустовал, и на территории посольства жили леопарды. Когда мы поселились здесь, все леопарды ушли, только черный никак не уходит.

– Почему же его не убьют? – надменно осведомился Гумилев.

– Да что вы! – замахала руками Сольская. – Это никак не возможно. У местных племен с леопардами связан целый культ. Абиссинцы почитают леопарда как тотемное животное. Мы просили с ним что-нибудь сделать, но садовник даже слушать не стал. Заявил, что у этого животного девять жизней, его невозможно убить. Нет, убить его, конечно, можно, – тут же поправилась Вера Васильевна, – и даже тот, кто этого зверя убьет, заберет себе девять его жизней, но это не принесет смельчаку счастья. Дух леопарда не даст ему покоя.

– И мертвые позавидуют живым, – усмехнулся Гумилев, не двигаясь с места и продолжая вглядываться в темнеющую у сарая зелень.

– Вы зря смеетесь, – насупилась хозяйка. – Во время разговора о леопарде наш садовник, похоже, был сильно напуган.

Рассказывая, Вера Васильевна торопливо встала из-за стола и, устремившись к дверям, ведущим в комнату, потянула за собой Зиночку.

– Скорее в дом! Николай Степанович, Семен Аркадьевич, Коля! Что же вы сидите? Поднимайтесь скорее и пойдемте! Леопард сейчас будет здесь!

Вилькин присмотрелся и тоже увидел, как в кустах и в самом деле мелькнула черная шкура. Он уже хотел уйти в дом следом за дамами, но неожиданно Зиночка вырвала руку у Сольской и сбежала с вернады.

– Миленький мой, хорошенький, – высоким голосом звала она, протягивая подрагивающие ладони к кустам. – Леопардик, иди сюда! Ну, пожалуйста, иди! Не бойся!

Кусты качнулись, и Вилькин вдруг увидел угольно-черного зверя размером с дога, изготовившегося к прыжку. Будто подсвеченные изнутри, глаза его горели желтым огнем, неотрывно следя за приближающейся девичьей фигуркой. Тело зверя напряглось, точно сжатая до предела пружина. Еще секунда, и леопард бы кинулся на свою добычу. Застыв от напряжения, Семен с любопытством следил за развитием событий, точно он был патрицием и с трибуны Колизея наблюдал за ярким, искрометным шоу – пожиранием девы хищным зверем.

Вилькин помнил, что в боковом отсеке сумки покоится отличный короткоствольный «герстал», купленный по случаю у французского капрала, но вынимать оружие не торопился. Ему вдруг до боли в висках захотелось увидеть, как зверь рвет нежную девичью плоть. И потому Семен очень рассердился, когда поэт Гумилев угловато поднялся с кресла, неторопливо достал из кармана полотняных брюк пистолет и, тщательно прицелившись, выстрелил в затаившееся в зарослях животное.

Раздался полный боли рык и треск ломаемых веток, Гумилев выстрелил второй раз, и все стихло. И тут же из сарая выбежал перепуганный садовник, увидел убитого леопарда и с горестными криками повернул обратно. Буквально через минуту пережидавшая в сарае обслуга под предводительством садовника выбежала из своего укрытия и кинулась к воротам, но Вилькин не обратил внимания на торопливое бегство аборигенов с территории посольства. Разочарование было так велико, что некоторое время он тупо смотрел перед собой и молчал.

Кто его просил, этого тщедушного поэта Николая Гумилева, лезть поперек батьки со своим револьвером? Повелитель мира! Взял и выстрелил! Испортил такое зрелище! Чтобы скрыть охватившее его бешенство, Вилькин отшвырнул с дороги плетеное кресло, прыжками спустился с веранды и устремился в заросли.

Подломив под себя крупные лапы, леопард черной тушей лежал на измятых эвкалиптовых стеблях. Обе пули вошли точно в правый глаз, сразу лишив зверя жизни и не попортив шкуру. За спиной послышалось громкое сопение, Вилькин обернулся и увидел племянника поэта.

– Хочу помочь перенести леопарда в дом, – застенчиво проговорил юноша, отводя глаза от хмурого лица Вилькина.

– Берите за задние лапы, я подхвачу под передние, – распорядился Семен, склоняясь над черной тушей.

Вдвоем они доволокли зверя до дома и опустили на пыльную землю рядом с нижней ступенькой лестницы, ведущей на веранду. Находящиеся на веранде устремились вниз. Застыли перед величественно лежащим на земле грозным хищником и некоторое время молчали, рассматривая лоснящиеся черные бока.

– Вы изверг! – всхлипнула Зиночка, оторвавшись от созерцания туши и с отвращением глядя на Гумилева. – Вы чудовище! Зачем вы убили этого миленького прелестного леопардика?

– Что вы такое говорите?! – искренне возмутился Вилькин непроходимой глупости этой прелестной дуры, в порыве злости даже позабыв, что еще секунду назад испытывал ненависть к поэту. – Николай Степанович спас вам жизнь.

Девица Бекетова пошла пятнами, сделавшись необычайно хорошенькой – Вилькин невольно залюбовался.

– Я никогда вам этого не прощу! – яростно выкрикнула Зиночка поэту в лицо. – И картин для вас рисовать не буду! Вы злой! Злой! Правильно Ахматова вас хоронит!

– Но, Зиночка… – миролюбиво начал Гумилев, предпринимая попытку взять ее за руку.

– Не смейте называть меня Зиночка! – крикнула Бекетова, сердито отстраняясь. – Я для вас Зинаида Евсеевна!

Семен смотрел в перекошенное лицо девушки невидящим взглядом и думал о своем. Разрозненные обрывки фактов в его голове вдруг начали складываться в целостную картину. Он понял, почему в паническом ужасе разбежались чернокожие слуги.

– А знаете, я догадался, что вызвало испуг аборигенов, – задумчиво проговорил он. – Все дело в аниото.

Вилькин закурил, замолчав и рассматривая леопарда.

– Простите, в чем? – растерянно заморгала Вера Васильевна.

– Я поясню, – отбрасывая окурок, охотно предложил Семен. – Совсем недавно от скуки я прочел купленную на базаре ветхую книжицу на французском. Какой-то этнограф – фамилию я не запомнил – вполне толково рассказывал о тайных обществах африканских племен с их дикими пугающими похоронными ритуалами и магическими верованиями. Честно говоря, большинство ритуалов вызывали у меня улыбку и недоумение. Однако я был слегка шокирован аниото – людьми-леопардами, считающимися в этих местах сверхъестественными оборотнями, рвущими свои жертвы зубами и выедающими отдельные части трупов. Упомянуто это было как бы вскользь, но тема меня заинтересовала.

– Мы с Николаем Степановичем тоже записали легенду о людях-леопардах! – залился румянцем Сверчков. – Николай Степанович, можно я прочту?

– Читай, если хочешь, – дернул уголком рта поэт.

Коля-маленький достал из кармана блокнот, пролистнул в поисках нужной страницы и принялся читать:

– Легенда о братстве на крови…

Вилькин вновь уселся в кресло и прикрыл глаза. Даже Зиночка затихла, слушая легенду.

– «Неженатые молодые люди буквально сходили с ума от юной красавицы Мариам, но она уже сделала выбор, отдав предпочтение двоюродному брату, шестнадцатилетнему Сиссоко. Вот только жениться он пока еще не имел права – Сиссоко пока не состоял в «обществе леопарда» и не мог считаться взрослым мужчиной. Девушка сама себе подписала смертный приговор, когда заявила влюбленному парню, что выйдет замуж только за настоящего безжалостного «леопарда».

Делать нечего. Юноша пошел к вождю «общества леопардов» – старому Кадуку. И попросил «борфиму» – магический амулет, который делает человека непобедимым и всемогущим. Кадуку ответил, что для его приготовления нужна человеческая печень, и Сиссоко согласился убить человека. Он не знал, что нужна печень юной девушки, его близкой родственницы, а такая девушка была только одна, его возлюбленная Мариам. Кадуку тем временем объявил матери девушки о предстоящем жертвоприношении. Ночью Сиссоко вытащили из хижины люди в масках, одетые в леопардовые шкуры, и увели в лес. Там на костре варилась похлебка, и Сиссоко поел ее – это была похлебка из человечины. Его заставили дать клятву верности обществу и вручили нож с двумя лезвиями, сказав, что теперь он – человек-леопард и завтра ночью должен добыть печень для «борфимы».

На следующий день мать Мариам послала дочь в джунгли за листьями целебного кароко, сказав, что она сильно занемогла. В джунглях девушку ждала засада. Поняв, кто стал жертвой, Сиссоко чуть не убил старого Кадуку, но люди-леопарды связали его и заткнули рот пучком травы. Кадука в это время перерезал девушке горло, и следом его помощник вырвал горячую печень из рассеченного девичьего живота. На следующий день тело девушки разделили на мелкие кусочки, и каждый житель деревни, включая и ее мать, съели свой кусочек. Кадуку взял себе голову, кисти и ступни ног. Срезав лоскут с отсеченной головы, Кадуку обернул в него кусочек жира из почек и кусочек печени – это и была магическая «борфима», которую, как амулет, Сиссоко должен был теперь носить всю жизнь на груди. «Борфиму» требовалось периодически смазывать человеческой кровью и жиром, чтобы она не потеряла магических свойств, а значит, ее владелец вынужден каждый раз убивать людей. Трупы поедались членами общества».

Коля замолчал и убрал блокнот в карман.

– Это все? – Вера Васильевна вскинула брови.

– Все, – растерялся Сверчков. – Такая вот легенда.

– Фу, какая гадость! – брезгливо скривилась Зиночка. И насмешливо заметила, окидывая поэта неприязненным взглядом: – Как бы местные оборотни не начали мстить Николаю Степановичу, но зато теперь у него в запасе девять жизней.

– Я предпочитаю рассматривать местные поверья исключительно как народные легенды, – сухо заметил Гумилев. – Господин Вилькин, я непременно запишу ваш рассказ и присовокуплю к Колиной легенде. А в качестве иллюстрации привезу в Петроград шкуру этого красавца, – кивнул он на тушу.

Вилькин даже вспотел от внезапного озарения. Да вот же он, верный способ вывезти сокровища из Аддис-Абебы!

– Да-да, господин Гумилев, вы совершенно правы! – вынимая платок и промокая покрывшийся бисеринками пота квадратный лоб, горячо заговорил Семен. – Вам непременно нужно взять в Россию шкуру этого зверя! Для вашей этнографической коллекции.

– Только вот боюсь, местные таксидермисты остерегутся прикасаться к леопарду, – с сомнением в голосе произнесла Вера Васильевна.

Вилькин взглянул на нее с благодарностью – жена посла словно специально ему подыгрывала. Вне всяких сомнений, Гумилев – превосходный курьер! Такого уж точно никто не заподозрит! Стоит, рисуясь и поигрывая пистолетом, гордится, простая душа, своей отвагой и меткостью. И даже не догадывается, что станет для Вилькина перевозчиком императорских сокровищ! В принципе, сокровищ-то этих не так уж и много, прекрасно поместятся в небольшой холщовый мешок, который можно будет припрятать в голову леопарда. О лучшем контейнере для транспортировки нечего и мечтать.

– У меня на примете есть превосходный таксидермист, – интимно понижая голос, сообщил Вилькин. – Испанец, отчаянная голова, не боится ни Бога, ни дьявола. Если желаете, могу помочь с изготовлением трофея.

Похожее на металлическую маску лицо Гумилева на секунду оживилось.

– Вы и в самом деле можете помочь? – деловито уточнил он, убирая пистолет в карман холщовых брюк.

– Ни о чем не волнуйтесь! Как и планировали, отправляйтесь в глубь страны, – Вилькин отечески похлопал поэта по плечу, – а на обратной дороге заберете готовую шкуру в Россию.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – протянул руку для рукопожатия Гумилев. – Сколько я вам должен?

– Да что вы, голубчик! – растрогался Семен. – Помогать ближнему своему – святая обязанность каждого порядочного человека. А трофей и в самом деле хорош! Не леопард – красавец!

– И вы, господин поэт, этого красавца хладнокровно убили! – раздраженно заметила Бекетова.

Вилькин взглянул на Зиночку, и на душе его сделалось тепло. В устремленных на него лучистых девичьих глазах светились восторг и обожание. Перемена в Зиночке была так разительна, что даже слепой догадался бы, что поэт развенчан, и уступивший Гумилеву пальму первенства Вилькин снова из категории «негерой» перекочевал в противоположный лагерь и сделался «героем».