Морская виола

Симос как угорелый бежал по деревенским закоулкам. Он поспорил, что не боится темноты. Остальные ждали его на площади – ждали и следили с самого верха за тем, как его тень змейкой скользит по переулкам.

Вдоль домов наверху это легче легкого, каждый сможет. Двери открыты, да к тому же еще немного света просачивается через замочные скважины. Вот Симос уже промчался мимо закрытой кофейни кир-Фомаса^[3]. Запрыгнул на ящики, где догнивало несколько забытых помидоров. Какая-то кошка громко мяукала. В спешке Симос наступил на пластиковую бутылку, потерял равновесие и зашатался. Дети еще не успели отсмеяться, как увидели, что тень поднимается и снова пускается бежать.

Симос услышал смех друзей, резко остановился и устремил взгляд к площади. Но он увидел лишь тьму и на мгновение – маленький огонек, что заставляет ночь улыбнуться. Кажется, Йоргос включил фонарик, чтобы подать знак. Симосу тоже предлагали взять фонарик с собой, но он отказался.

– Да не боюсь я темноты, говорю вам. Если уж я и пускаюсь во все это, так хочу обойтись безо всякой помощи.

С самого полудня мальчишки спорили: измеряли разницу в росте, делая зарубки на коре кипариса, который высился на площади. Маркос достал складной нож и выцарапывал отметки – новые над сделанными в прошлые годы. Каждый посмотрел на свою черточку, потом все их сравнили. Маркос превосходил остальных на целую ладонь; за ним шел Йоргос, потом Вретос, Илиас и, наконец, Симос. Все обернулись и воззрились на него с жалостью. Ну не позор ли оказаться ниже всех? Однако Симос не сдался. Нет, он не рассчитывал с таким ростом стать вожаком в играх: так или иначе Маркос был старше всех. Ему уже много месяцев как исполнилось тринадцать, и он был прирожденным главарем, никому не уступал дороги. Он громко разговаривал, дрался, кричал на всех и каждого. В последние годы он окончательно отвоевал свое право лидерства, тут и вопросов не было. Все это знали. Симос принял это так же, как другие. Никто сегодня и слова не сказал, когда зарубка Маркоса на израненном кипарисе оказалась куда выше их собственных. Маркос тогда торжествующе вскинул руки, повернулся и показал им язык.

– Старший всегда останется старшим! – прокричал он. – Падите ниц перед вашим вождем.

Мальчики растерянно переглянулись. Маркос это всерьез, или это еще одна из его дурацких шуток?

– Что вы таращитесь, тупицы, сказано же, падите ниц перед вождем вашим!

Все слегка наклонили головы, Илиас упал на колени. Симос даже не шелохнулся.

– Ты почему не кланяешься, а?

– Ты выше всех, да. А я ниже всех, но никому кланяться не буду, да и тебя не боюсь.

– А чего же тогда ты боишься, ягненочек?

– Ничего не боюсь.

– И даже Аневалус или Леракий не боишься?

– Даже их.

Все обернулись и уставились на него. Даже Маркос не нашелся, что сказать.

Аневалусы и Леракии были злыми ночными духами. Они появлялись в селении Аневалуса и еще одном, чуть дальше, – в Леракиа. Эти существа были разными, да и вообще в каждом окрестном уголке водились свои темные силы. Не было в деревне человека, который бы не слышал о них.

Духи являлись только по ночам, потому что не желали иметь с людьми ничего общего. Симос немало слышал о них от маленькой бабушки – она была почти самой старшей в округе. Маленькая бабушка рассказывала, что духи живут здесь испокон веков, их видят с давних времен. Они похожи на младенцев – безволосые, с вытянутыми как кабачки головами. Но страшнее всего глаза – горящие угольки, что не погаснут никогда.

– То некрещеные детки, мальчик мой. Они лишены тела и крови Христовой и ищут свою мамочку, чтобы отнять ее душу и с этой взятой в долг душой войти во врата Нижнего мира, – так рассказывала Симосу маленькая бабушка. Она знала бесчисленные истории обо всем на свете, в том числе про русалок и злых духов, что жили в деревне.

Сказки не нравились Симосу, но слушать прабабушку он обожал. Он заставлял ее рассказывать то про одно, то про другое, и не было конца ее историям, и все они казались всамделишными. У каждого духа были имя и своя печальная история. Симос настолько сжился со всем этим, что где-то в глубине души и верил. Может, он даже хотел бы повстречать какую-нибудь одинокую тень с глазами, похожими на горящие угольки. Прабабушка обнимала его и говорила:

– Тебе, мой Симос, нечего бояться. Ты один во всей деревне родился на полотне, сотканном за день. Поденное полотно изгоняет все. И ворожбу, и демонов, и духов. Никогда ничего не бойся.

Эти слова звучали в мыслях Симоса, когда он выпрямился во весь рост перед Маркосом. В руках у того все еще был раскрытый нож. Маркос приблизился к кипарису и указал на зарубки.

– Ну, смотри сюда. Видишь, где я и где ты. Я тебя почти на две ладони, причем раскрытые, выше. А ты, птенчик, не хочешь признавать меня вожаком?

– Я уже сказал. Ты выше всех. Ты старше всех. Ты знаешь больше всех. Но кланяться тебе я не буду.

– Изображаешь тут умника, а сам несешь околесицу. Как это ты не боишься Аневалус и Леракий?

– Вот так – не боюсь, и все.

– Бери свои слова обратно, ты, грязный трус.

– Не возьму. Тебе-то что до того? Может, это ты боишься?

– Кто еще здесь боится, ты, малявка?

– Тогда почему бы тебе не прогуляться по всем деревням в низине? Через заброшенные дома, через Леракиа, через Дурную реку и через Обрыв.

– Захочу и прогуляюсь.

– А я вам говорю, что один, без кого-либо из вас, пройду до Камней Виолеты.

Мальчишки обернулись. Каждый взглянул на Симоса так, словно он только что выругался самыми страшными словами в мире. До Камней Виолеты? Да никого в целом свете не найдется, кто рискнул бы пойти туда. Лучше уж отправиться к краю вселенной без еды и воды, чем к дому безумной. Дома, конечно, уже толком не было – камни одни остались, обглоданные ветром и дождем. Прежде, когда там еще жили сестры Виолеты, это была большая крестьянская усадьба. Теперь от нее уцелела лишь малая часть – она выдерживала еще натиск времени, времени, которое пришло и превратило в руины все остальное.

Некоторые деревенские женщины поговаривали, будто дом уничтожило не время, но грехи – какое-то смертоубийство там случилось. Виолета была младшей из сестер и с первых своих дней отличалась от прочих: разговаривала с деревьями, с цветами, с птицами и животными. По утрам ее находили спящей в птичнике или в конюшне в обнимку с новорожденным жеребенком. Поначалу семья скрывала ее выходки, но чем старше Виолета становилась, тем хуже шли дела. А потом случилось что-то, и после смерти матери она стала дни и ночи проводить на кладбище. Сестры жаловались, что из-за Виолеты ни один жених и близко к их дому не подойдет. Отец подписал бумаги, Виолету заперли в клинике, чтобы вылечить; там ее и забыли. Годы шли, женихов так никто и не увидел, отец умер, а за ним одна за другой ушли сестры. Словно бы какое проклятие поразило дом. Усадьба впала в запустение, и мыши обгладывали ее.

И вот однажды кто-то из деревенских увидел, как из трубы вьется дымок. Он рассказал об этом всей округе, и каждый принялся судить на свой лад, что же там такое происходит. Одни утверждали, что это призраки, другие – что какие-то лиходеи превратили руины в тайное убежище. Наконец мужчины деревни собрались, отправились к тому дому и постучали в дверь. Им открыла женщина. Это была Виолета.

Как она добралась до деревни, не знал никто. Никто не видел, как она приехала. Она излечилась? Или из-за того, что все умерли, некому было больше подписывать бумаги, продлевая ее заточение?

Первое время все в деревне только и делали, что судачили о Виолете. Рассказывали истории о том, как она была маленькой. Каждый хоть что-то, да припоминал. Не было дома, где бы по вечерам про нее не болтали, но едва поблизости оказывались дети, разговоры тут же стихали. А уж если хотели их припугнуть, пугали Виолетой: «Вот ужо я тебе Виолету сейчас позову» или «Я тебя брошу в Камнях Виолеты». И вот теперь Симос бросает вызов всем их страхам.

– Да, говорю вам, пойду к Камням Виолеты.

– Придержи коней, никуда ты не пойдешь, а то…

Маркос попытался придумать что-нибудь ужаснее, однако не сумел, ведь ничего ужаснее на свете не существовало. Камни Виолеты были самым мрачным кошмаром мальчишек.

– Сказал, пойду.

– Иди, только сам будешь виноват, если вернешься в слезах! Так что не надо говорить своей матери, будто это мы тебя туда отправили. Эй, вы, дурачье, вы – свидетели. Он сам сказал, что пойдет туда.

– Не ходи, Симос. Свихнешься, как и она.

– А если она тебя съест?

– Если она меня съест, вряд ли я вернусь.

Йоргос отдал ему свой фонарик. Сколько Симос ни просил его раньше, друг ни за что не соглашался расстаться с фонариком, а теперь сам протянул.

– Он мне не нужен, Йоргос. Я сам должен это сделать, без помощи. Я справлюсь.

– Смотри не наделай в штаны от страха, – прошипел Маркос.

Симос попрощался со всеми и понесся по улочкам. Он был полон решимости. Ни за что не вернется, если не доберется до Виолеты. Он и раньше пробовал туда отправиться, безо всякого спора. Пробегал по пустынному селению в низине и на повороте к Камням Виолеты тормозил, карабкался на скалы и пытался разглядеть ее.

Однажды он видел Виолету меж камней: смотрел, как ее волосы развеваются на ветру, и не мог пошевелиться, пока та вдруг не обернулась и не устремила взгляд в его сторону. Невозможно – она не могла его увидеть. Но Симос испугался. Он кинулся прочь так, будто за ним гнались. Упал, ударился, вернулся с разбитыми коленками, чтобы услышать мамины причитания: «Ну, почему, мой мальчик, ты так неосторожен? Почему ты все время падаешь? Но ты не виноват. Это все крестный, которого тебе нашел твой отец. Одно прозвание, что капитан, а в карманах ветер свищет. Даже пары ботинок тебе не прислал. И что, нельзя было хоть разочек расщедриться? Хоть когда-нибудь? Как ты научишься правильно ходить, если не носил ботинки от крестного?»

Вот так она всегда: начинала его бранить, но на полпути обращала ярость на кого-то другого. Один Симос был у матери, отец же вечно пропадал в море. Ей всю жизнь приходилось все решать самой. И ей не нравилось его ругать.

Симос представил, как мама и маленькая бабушка сидят перед камином и ждут его. Прабабушка вовсе не была маленькой, она давно разменяла восьмой десяток, но все звали ее – такую крошечную и хрупкую – маленькой. Тростинка в юности, с годами, что легли бременем на плечи, она сгорбилась и стала совсем крошечной.

Свою бабушку Симос не знал: мама была совсем юной, когда осиротела. Вырастила ее прабабушка. Мама привыкла звать ее просто бабушкой, а Симос – маленькой бабушкой.

Наконец Симос домчался до края деревни. Тени следовали за ним все это время, трепетали, ложась на дорогу и на стены домов. Добежав до стены последнего дома, с ним простилась и последняя тень.

По грунтовой дороге он понесся еще быстрее. На следующем повороте начинались Аневалусы – маленькие усадьбы, участки. Как и в деревне Симоса, дома здесь тесно жались друг к другу, почти сливались, дворов не было. Сады каждого семейства находились за пределами деревни, и выращивали там только самое необходимое: салат, кабачки, помидоры, а летом можно было и арбузы увидеть.

В кустарнике за спиной Симоса послышался какой-то звук, и он остановился как вкопанный. Он не сомневался: еще мгновение – и вспыхнут два глаза-уголька, и появится одно из созданий, скитающихся по этой деревне. Шум не стихал, переходя теперь в чей-то плач. Все один в один, как рассказывала маленькая бабушка.

Симос бросился было бежать подальше от страшного звука, но тот его преследовал. Симос вернулся, подошел к кустам и услышал громкий лай. Наклонившись, он увидел собаку, привязанную за лапу к изгороди, – какой-то крестьянин, должно быть, оставил ее, чтобы отпугивать нежеланных гостей, да и забыл на много дней. Пес был весь в грязи и листьях и ощерился, когда Симос его погладил.

– Ты чего хочешь, чтобы я бросил тебя здесь или чтобы выпустил на волю, глупая ты псина?

Пес, словно поняв, что ему говорят, распластался на земле и больше не шевелился. Симос принялся бороться с веревкой – никак не мог ее распутать. Казалось, еще немного, и он придушит собаку. Когда руки задрожали, Симос наклонился, попытался потянуть узел зубами, и тот наконец поддался. За следующие несколько секунд Симосу удалось освободить пса.

– Ну, ты – счастливчик. Беги теперь. Ты свободен. Беги, тебе говорю.

Пес стоял и смотрел на него, не двигаясь с места.

– Ну, если ты не уходишь, то я точно пойду. У меня дела.

Симос сделал два шага, два шага сделал и пес.

– Ну, беги же, кому говорят.

Симос наклонился и сделал вид, что подбирает камень; пес в испуге снова спрятался в кустах. Симос бросился бежать. Он не оглядывался. Ему жаль было пса, но он не смог бы взять бедолагу с собой: мать и слышать не хотела о собаках. Не говоря уже о том, что Симоса мог увидеть тот, кто привязал пса, и принять за вора. Да и потом, как бы он вернулся на площадь с шелудивым псом? Так что все к лучшему.

Симос пулей пронесся через Леракиа, потом через высохшее поле. Чуть дальше он увидел Одинокое Дерево – так его называли в деревне, потому что оно стояло само по себе среди скал. Дерево. Гора. А дальше до самого горизонта – только море.

Когда-то, рассказывала маленькая бабушка, люди праздновали день Одинокого Дерева: один раз в году, в конце весны. Двадцать седьмого мая собирались здесь, принося еду, и пировали под его раскидистыми ветвями, взрослые даже и выпивали по рюмочке чего-нибудь покрепче. У всех было хорошее настроение, случались и танцы. Теперь же Дерево стояло в одиночестве. Вот уже много лет минуло с последнего счастливого праздника. «Вот когда вырастешь, Симос, сводишь меня на прогулку к Одинокому Дереву. Чтобы увидела я бесконечное море. Чтобы мы посидели и перевели дух. Что такой тени пропадать даром? Такой тени ни одно дерево не дает. Только это. Оно нуждается в компании. Мы и отцу твоему пошлем весточку на корабль, чтобы вернулся побыстрее и посмотрел на тебя, каким ты стал настоящим мужчиной», – так говорила Симосу бабушка.

Теперь же под покровом ночи Одинокое Дерево – предвестник волн – застыло молчаливым путником, остановившимся передохнуть.

Издалека увидел Симос Камни Виолеты. Как же доказать всей компании, что он сюда добрался? Он замедлил шаг. Ароматы тимьяна, орегано и базилика окружали его – точно такие же доносились к нему в комнату через окно. Он медленно-медленно подвигался вперед, чувствуя под ногами камни, оцепеневшие в дремоте. Полная темнота. Ни лучика света. Ни капли тени. Где Виолета? Что же ему взять с собой? Камни же везде одинаковые. До двери – два шага. Там внутри, должно быть, спит безумная Виолета.

Симос заметил окно, а на нем – три горшка. Он протянул руку, тронул листья базилика и замер, испугавшись, что поплывший от растения аромат выдаст его. И тут жутким проклятием загремел громкий лай. Пес – он шел следом, не отставая. Симос погиб. Теперь точно погиб! В отчаянии он замахал руками, чтобы прогнать пса, но тот стоял на месте, виляя хвостом. За спиной Симоса послышался женский голос:

– Где ты был, мой хороший? Где ты был, Мани? Три дня и три ночи я сижу здесь и слышу, как они зовут меня. Внутри моей головы. Их голоса. Как только их рты выдерживают такие слова? Они желают отмщения, Мани, слышишь меня? Что я им сделала? Мани?

Пес прошел мимо. Симос проводил его взглядом и только тогда обернулся. Виолета стояла метрах в двух от него, наклонившись и раскрыв объятия навстречу собаке.

– Кого это ты привел? Ты друг или враг? Почему ты молчишь? Кто ты такой?

На Симоса устремился взгляд, полный любопытства. Один глаз Виолеты был белый как молоко, мертвый, второй – черный как смоль, живой.

– Это просто я, госпожа. Я нашел вашу собаку, она была привязана в Аневалусах.

– Так ты ребенок? Мне нравятся маленькие дети!

На мгновение Симос представил, как Виолета вместе с Мани обгладывает его косточки, и тут же подумал, не броситься ли наутек, чтобы спасти свою жизнь. Но что-то в выражении лица Виолеты заставило его устыдиться собственных мыслей.

– Я не так уж хорошо вижу, потому и не встретила тебя поприветливее. Мне очень не хватало моего Мани, я уж решила, что потеряла его. А ты привел его обратно. Ты – его спаситель. Ты – мой маленький герой. Так, давай-ка начнем все сызнова. И давай познакомимся, как положено. Я – Виолета, а это – Манис. А тебя как зовут?

– Симос.

– Симос как Симеон, серебряное имя, драгоценное… Благодарю, мальчик мой.

– Не за что, госпожа, пес просто попался мне по дороге.

– Правда? А где ты живешь? Я уже много дней не говорила с людьми.

– Я живу в деревне, но пошел на наше поле в Аневалусах. По пути нашел вашего Маниса и так дошел сюда.

– Как же мне везет сегодня. И как бы я жила без Маниса? Он – мой друг, глаз, которого мне недостает, теплые объятия по ночам.

– Госпожа, мне уже пора идти.

– Не уходи так скоро и зови меня Виолетой. Теперь мы уже не незнакомцы. Друзья однажды – друзья навсегда. Предатель однажды – предатель навсегда. Так, господин Драгоценный?

– Так.

– Присядь-ка здесь, а я принесу тебе подарок.

Симос украдкой оглядел комнату, видневшуюся за приоткрытой дверью. Чисто и аккуратно прибрано. Цветастое покрывало брошено на кровать. Рядом – кресло-качалка. На столе – маленькая ваза со свежими полевыми цветами. Симос услышал шорох – Виолета что-то искала, затем – ее шаги, и торопливо устремил взгляд в сторону моря.

– Вот, я нашла.

Виолета села рядом с ним. В руках она держала маленькую подушечку в форме сердца. Ее украшала вышивка – цветок и под ним каллиграфически выписанная буква В.

– Это фиалка? – спросил Симос, дотронувшись пальцем до цветка.

Виолета тоже положила руку на подушечку. На мгновение ее пальцы коснулись ладони Симоса.

– Морская виола, дикая фиалка. Фиалка – знаменитый цветок, а виола более тихая, скромная, она расцветает на берегу моря весной. Похожа на фиалку, но цветы у нее не такие крупные. Фиолетовые, розовые, белые и красные. Виолы, дикие фиалки, счастливы на своем берегу. Они свободны.

– Очень красивый цветок.

– Я сама его вышила.

– Это слишком ценный подарок, я не могу его принять.

– Нет, я хочу, чтобы эта подушечка была у тебя. Ты еще совсем дитя. Такой же маленькой была и я, и, как и ты, я когда-то вылезала в окно и носилась по ночам. Знаешь, в те времена моя семья звала меня Виолой. Если придешь ко мне когда-нибудь еще, я могу рассказать тебе много историй. Тебе нравятся истории?

Симос кивнул.

– Придешь еще раз?

– Приду, госпожа.

– Виолета.

– Приду, Виолета.

– Манис и я будем ждать тебя.

Симос прижал подушечку к груди и помчался обратно. Он все бежал и бежал, остановился только неподалеку от Одинокого Дерева, обернулся и всмотрелся вдаль. Ему удалось разглядеть Виолету. Она все сидела на том же камне, а рядом, на соседнем, – Манис. Темнота, подобно реке, стекала к морю, а эти два белых пятнышка казались барашками на его первых волнах.