Глава 2. Не бывает дыма без огня

Турн поднялся рано. Илсаян только окрашивал небосвод в алый, но уже не спалось. Несколько ликов минуло с той поры, как в доме развернулась настоящая битва, едва не окончившись трагедией. Он подошёл к окну и распахнул ставни шире, позволив утреннему ветерку принести в комнату свежесть. Поселение Арту ещё не пробудилось, хотя живность уже заметалась в загонах. Скотина и птица чувствовали приход нового лика.

Вдохнув полной грудью прохладный воздух, арди прикрыл глаза и несколько мгновений стоял, опёршись о широкий деревянный подоконник. Он вспомнил, как строил этот дом, неторопливо скользнул ладонью по полированной поверхности, повторил пальцем линии узора древесины и окинул взглядом внушительный проём со ставнями на литых петлях.

Участок достался ему в дар от самой Киросы. Она благосклонна к своим магам и ко всем арди, поэтому народ в Арту, да и во всём крае Земли, ни в чём не нуждался. Закладывая первый камень в почву, которая ещё не совсем оттаяла после коротких, но сильных холодов, Турн уже тогда думал о том, как будет жить здесь с семьёй. Фундамент он отлил быстро, работал день и ночь. А бревенчатые стены ему помогали возводить соседи. Мужчины укрепили сруб, сделали крышу, застелили чердак соломой, вырыли рядом подвал и установили опоры: работа спорилась под песни, которые, сидя рядышком на пеньках, напевали женщины.

– Красною румяною зарёй стыдливо небо возвещало о приходе радостного лика. Спорится работа, брёвнышко за брёвнышком, от коры свободных тесной. Ссохнется, окрепнет каждая стена под ликом Илсаяна… – Турн не сразу заметил, что стал напевать всплывшие в памяти слова.

Он замолчал и обернулся, посмотрев на массивную кровать, устеленную простынями густо-коричневого цвета. Его пение не разбудило Ифию – она по-прежнему крепко спала, однако Турн несколько минут внимательно вглядывался в ее лицо. Бывало, что жена исподволь наблюдала за ним, особенно, если он рано вставал. Но сейчас её глаза закрыты, даже не подрагивали светлые ресницы.

Турн принялся медленно одеваться. Он натянул штаны с короткими – до колена – брючинами, застегнул коричневый жилет, как всегда скользнув напоследок пальцами по яшмовым пуговицам, всунул стопы в открытые сандалии и тихо, насколько это возможно для байсара ростом в четыре с небольшим миралы¹¹, выскользнул из почивальни в главную комнату.

Далла привалилась к стене в дальнем углу и, положив руку на бортик колыбели, дремала, сидя на лавке. Кровница всю ночь успокаивала Морана – лишь пять иларов назад он угомонился, позволив всем отдохнуть – и сама уснула прямо тут, видимо, боясь, что дитя вновь проснётся, почувствовав, что его оставили в одиночестве в огромной комнате.

Ардиец на цыпочках прошёл к столу, налил в кипятник с носиком ковш воды и повесил на жерди прямо над пылавшим камином. Он отправился к полкам, чтобы приготовить себе цветочного чая, но задел ногой древко громоздкого ухвата, отчего тот с грохотом упал на пол и, пару раз отскочив, перевернулся. «Неуклюжий алака! – отругал себя Турн. Он замер, как рынь¹², паскудно жрущая зерно в амбаре. – Сорок годичных циклов на военном постое ничему тебя не научили, байсар!» – продолжал злиться он.

Малыш не издал ни единого звука. Только колыбель начала плавно раскачиваться от его слабых движений и раздалось шуршание ткани вперемешку с глубоким вдохом кровницы – Далла проснулась.

– Мм-м-м… – она потянулась и зевнула, разлепила веки и уставилась на него сонным взглядом. – Светлого дня, Турн, долго я спала?

– Если ты никуда не отлучалась с ночи, то, почитай, пять иларов.

Далла прикрыла глаза и покачала головой, несколько раз зевнув. Она медленно поднялась со скамьи, расправила примятый подол сарафана, разгладив складки, и развернула широкие лямки. Кровница на миг потеряла равновесие и ухватилась за бортик колыбели, отчего та сильно качнулась. Звон маленьких погремушек, подвешенных над младенцем, едва уловимо пронёсся по комнате.

– Ты не здорова? – с беспокойством поинтересовался Турн. Он напрягся, готовый тут же броситься Далле на помощь. Её бледность вызывала у него сильную тревогу.

– Моя спина этого не выдержит, – поморщилась кровница и приложила ладонь к пояснице. Немного размялась, покачавшись из стороны в сторону, и снова зевнула.

«Да уж, сидеть на скамье столько иларов в одной позе – такого никому не пожелаешь!» – Турн кивнул своим мыслям. Он вспомнил, как в далёкой молодости, когда был ещё совсем юным туаримом, его наставник жёстко тренировал байсаров. Отбрасывая от своего разума назойливые наставления сурового учителя, все его взгляды, ругань и тяжесть кулака, которую даже сейчас, через столько годичных циклов помнил ардиец, он выудил из памяти занятия по стойкости. Тогда нужно было выдерживать несколько ликов сидения на одном месте, равно как и стояния, лежания и зависания в воздухе. Последнее давалось Турну тяжелее всего. Он обладал сильной магией, но даже её не хватало на то, чтобы уметь сохранять постоянный приток магии в ноги и спину и держать себя в нуне¹³ над землёй.

– Разделишь со мной утреннюю трапезу? – после недолгих раздумий предложил арди.

– С радостью, – улыбчиво ответила кровница, подошла к столу и села.

Во всей Ардии не сыскать более непокорного народа, чем туаримы. Они отступают от правил всегда, почти каждый лик, словно специально с малых лет взращивают в груди бунтарство. По законам и правилам Далла, как кровница, обязана заботиться не только о малыше, но и о его родителях. Однако Турн всегда всё делал сам, когда представлялась возможность. И сейчас решил тоже накрыть на стол собственными руками.

Далла сидела молча, дожидаясь, когда глава семьи приготовит травяной чай, залив сушёные листья кипятком, нарежет сваренные яйца и свежие овощи. Арди постоянно следил за кровницей – она бросала на него колкие недовольные взгляды, однако молчала. И правильно: объяснять ей в который раз, что приличиям здесь не место, Турн за сто два цикла устал – именно столько он знал сиэ Ифии. И именно столько пытался втолковать ей, что Туарим – свободный от жёстких устоев край.

По комнате, смешавшись со свежестью собранных после вечери плодов и запахом варёных яиц, разнёсся приятный аромат пряных трав, Колыбель закачалась, но младенец не спешил просыпаться. Турн улыбнулся – он никак не мог нарадоваться своему первенцу, который находится под защитой самой Киросы, да и всех Вахди.

– Она назвала его Моран, – с ноткой обиды произнесла Далла, кинув взгляд на прекратившую колебаться кроватку. – Похоже, она прониклась духом своеволия в Туариме. – Она хмыкнула и с вызовом посмотрела на Турна.

«Опять решила потягаться со мной. Неугомонная руат», – он покачал головой и несколько раз предупредительно поцокал языком. Люди всегда отличались от других представителей населённых миров излишним недовольством. Даже суримы с ними не сравнятся. А уж они-то горды и высокомерны настолько, что можно дивиться до скончания веков.

– Уйми, наконец, свой гнев, – миролюбиво сказал Турн. – Ты забыла, в каком мире живёшь, Далла? Уж больше отлика минуло с тех пор, как ты обитаешь в Туариме. Сколько мы ещё будем ссориться по пустякам? – улыбнулся он, насмешливо сощурив большие, пестрящие ржой на радужке глаза. – Ты кровница моему первенцу. Большей чести и представить нельзя. Как для меня, так и для тебя.

Далла открыла рот… но с языка не сорвалось ни единого слова. Она примирительно покивала, улыбнулась и отпила глоток из внушительной деревянной кружки. Оторвала ещё одну веточку ложжи – местного кустарника-пряности – и кинула в напиток, до носа Турна донёсся аромат хвойной смоляной свежести.

Они просидели так до самого позднего утра, когда Илсаян на небосводе уже вошёл в полную силу. Смеялись, рассуждали о жизни, своих семьях и труде. Когда пришла пора браться за работу по хозяйству, Далла всё же настояла на том, чтобы самой поухаживать за Турном. Он был не против, хотя мысленно и порицал такое рвение: его дом – его правила. Но это Далла… ничего не поделаешь с её отчаянными суждениями и приверженностью всегда безукоризненно выполнять правила.

Нагрев воды, начала мыть в тазу посуду. Заметив, что Далла внезапно замерла, Турн нахмурился. Он почувствовал её напряжение и страх.

– Ифия поднималась с постели? – неожиданно тихо и испуганно спросила она, медленно повернувшись к нему. Тот словно забыл обо всём на свете. Из разума выветрились все до единой мысли, а перед глазами возник образ иррам. Тревога внутри забилась подобно завывающей каарши.

– Быть может, она сильно устала, – Турн словно пытался успокоить сам себя этой догадкой. – Она жаловалась на недомогание в последнее время. На неё сильно повлиял поступок Лавны, – имя Торай Воды он произнёс с нескрываемой ненавистью. Слишком много она натворила, великое зло и боль принесла в его дом.

– Не замечала в ней таких перемен, – с сомнением произнесла Далла. – Как она рвалась с постели сразу после родов, ты и сам знаешь. Что бы ни случилось, какая бы хворь ни накрыла, Ифия вставала с рассветом.

Несколько фоз молчания и прямых взглядов, наполненных страхом и сомнением… Оба – и Турн, и Далла – не сговариваясь бросились в спальню, едва не столкнувшись в дверях.

Ифия по-прежнему лежала в постели, укрытая одеялом. Она не поворачивалась – Турн сразу бы это понял. Лицо жены покрыла мертвенная бледность. Ресницы не подрагивали. Грудь едва вздымалась, только колыхание пёрышка на подушке у самого лица говорило о том, что Ифия ещё дышит. Турн чувствовал нутром, что супружеская связь Немьерси исчезала. Альроны остались до момента смерти его иррам.

Ардиец был не в силах что-либо сказать или сделать. Он слышал, как рванулась прочь Далла, видел её через проём с отворёнными ставнями, знал, что она побежала к арай за помощью. Но сам сдвинуться с места не мог – стоял и смотрел на умирающую жену, будто прибитый к полу. Как он мог не почувствовать, что она захворала? Раньше он всегда знал даже то, сколько раз она чихнула, понюхав букет полевых цветов. А сейчас… пустота внутри.

Он ощущал её боль и смятение, когда она лишилась чувств от поступка Лавны. Но после того, как Кироса… Нет, она не могла. Не посмела бы вредить семье, лишать ребёнка матери, а Турна – любимой.

«За жизнь нужно отдать жизнь… Ифия знала это», – голос в его разуме прозвучал так громко, что он рухнул на колени и сжал виски ладонями. Кироса говорила с ним, она всегда открывала свой разум для общения, когда Турн ещё был её приближённым магом. И говорит сейчас… потому что он им и остался.

«Ты всегда был и будешь моим Торай», – снова зазвенел голос Киросы.

В душе Турна всколыхнулся гнев. Он пульсировал по венам, пробуждая магию.

Своеволие руат воистину превышает все рамки дозволенного. Злость на себя поразила Турна… Жена, видимо, говорила с Киросой тогда… в доме, просила её о какой-то услуге. И получила ответ. Ифия хранила тайну, которая погубила её, разрушила семью. Может быть, она надеялась, что муж поймёт её, простит однажды? Но нет. Турн не поймёт и не простит – прежде всего самого себя накажет за то, что не углядел за ней. И он казнил себя прямо сейчас, стоя на коленях возле кровати и наблюдая за тем, как пёрышко шевелилось всё меньше и в один миг замерло.

Ифия умерла.

Твёрдая ладонь легла на плечо Турна. Он не сразу почувствовал касание. Только когда в тело полилась магия арай, немного отрезвляя и снимая пелену с глаз, повернул голову и увидел Ородона – своего соседа и друга, мужа Даллы.

– Разорви брачные узы, Турн. Пока не поздно, – голосом, полным скорби, посоветовал Ородон. – К вечере её дух отправится за Грань, а Райнатара¹⁴ ты не дождёшься, сгинешь следом. Тебе ли не знать, Торай? Ну же, освободи себя!

Но Турн не желал расставаться со своей иррам. Он жаждал бродить по светлым тропам за Гранью вместе с ней. Илсаян поднимался выше, медленно отсчитывая каждый миг до момента, когда уже ничего невозможно будет исправить.

– Оставьте меня, – хрипло проговорил арди.

– Но время… – попытался возразить Ородон.

Турн вскинул руку в останавливающем жесте и указал кивком на дверь, опустив гневный взгляд в пол. Послышались приглушённые шаги и полный горечи вздох.

– Как знаешь, друг, – напоследок сказал арай. – Мы позаботимся о Моране, если тебя не станет. Для Хейланты он будет братом, не меньше. Родной кровью, как и для нас.

***

Далла поспешила следом за мужем. Её трясло от подступающих рыданий, она едва стояла. Ей хотелось упасть на колени и кричать от боли, которая рвала на куски изнутри. Столько времени вместе прожили бок о бок, были как единое целое, даже внешне походили друг на друга. В детстве часто менялись местами, пугали своих друзей и соседей, которые не сразу могли отличить девочек. Только родителям это удавалось.

Когда их не стало, Ифия и Далла долго горевали, а после отправились на Ардос, в Вириим, чтобы начать жизнь с нового листа, писать свою историю, создать семьи, родить детей. Ифия первой вышла замуж и отправилась с Турном сюда – в Туарим, где и проиграла ему на ритуальном поле. Ещё бы! Победить байсара не дано никому, порой даже соратники не в силах справиться с таким великаном!

Сиэ часто отправляла вести в Вириим, где долгое время жила Далла. Она попыталась улыбнуться, вспомнив, как та ярко описывала жизнь в поселении Арту, как тут работается, отдыхается, а Далла сравнивала эти рассказы с тем, как ей спокойно среди леров.

Вместо улыбки предательски потекли слёзы. Далла покачнулась и, опёршись о стену, закрыла рот рукой, чтобы не разреветься в голос. Силы покидали её. Далла родила уже четвёртого ребёнка, а у сестры не было детей долгие годы. Она скрывала свои страхи и мысли от Даллы, но глаза не обманешь, ведь сёстры были близки настолько, что порой понимали друг друга без слов.

Ощущение внезапной пустоты оборвало дыхание. Далла рухнула на колени и согнулась в рыданиях, смяв подол сарафана дрожащими пальцами. Ифии нет. Она умерла. Мысли ранили так больно, что перед глазами плыли тёмные круги. Как жить, зная, что самого близкого человека вот так внезапно забрала смерть? Как смириться с потерей?

Сильные руки подняли Даллу. Она не сопротивлялась, просто рыдала и шла туда, куда её вёл Ородон. Села на край лавки, едва не промахнувшись. Муж придерживал её, но Далле сейчас было всё равно.

– Иррам, – сочувственно начал Ородон, присев перед ней на корточки, – уйми свои слёзы. Грядёт беда похуже. Турн отказался разрывать узы Немьерси. Он угаснет ещё перед приходом Бури-Матери.

Далла взглянула на мужа. Его родное серебряное лицо, полные тревоги черные глаза, что-то шептавшие тёмно-синие губы… Она сумела понять его даже сквозь давящую глухоту охватившей боли.

– Ты должна помочь ему принять правильное решение. Негоже младенцу лишиться отца и матери в самом начале пути. Он сгинет от пустоты внутри, – продолжал говорить Ородон. Он коснулся её колена и тихо добавил: – Турн заслуживает права жить.

– Я не справлюсь, – всхлипнула Далла. Она даже не представляла себе, что будет говорить Турну. – Он меня не послушает, Ородон. Я ему не ровня.

– Когда это он тебя не слушал? Даже я с трудом осознаю, что ты управляешь моей головой и телом одними лишь лаской да словом, – он нежно улыбнулся. – Турн может возражать тебе по вопросам веры, но посмотри вокруг себя – в остальном он твои наказы выполнил. Даже Ифии он так не внимал, как твоему голосу. Ты убедишь его разорвать связь, в этом у меня нет сомнения, – заключил Ородон.

Далла сомневалась. Она осмотрелась по сторонам. Иррам был прав: байсар слушал не Ифию, а её. С тех пор, как переехала в Туарим, она сразу же стала вхожа в дом Траваж и давала полезные советы главе семьи и сестре. Жилище облагорожено руками хозяев. Но руки эти направлялись словом Даллы.

Она сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. Вот бы снова не начать говорить про правила и устои, заложенные Вахди. Как бы она ни следовала этим порядкам, сейчас не то время, чтобы о них вспоминать. Турн не понимает, что делает. Далла посмотрела на раскачивавшуюся колыбель. Люлька двигалась всё сильнее – малыш проснулся. Тут же младенческий плач разнёсся по комнате. «Пусть немного поплачет. Это мне поможет вернуть Турна из забытья», – решила она.

Кровница кивнула мужу и медленно встала. Она утёрла подсыхавшие ручейки слёз и сжала кулаки. Пора было действовать. Далла поднялась со скамьи и отправилась в опочивальню.

Посильнее толкнула дверь, и та бесшумно распахнулась. Турн неподвижно сидел у кровати, обхватив колени руками и низко опустив голову. Он даже не обратил внимания на женщину, не поднял лица, не сказал ни слова.

Далла прошла в центр комнаты и бросила взгляд на постель, в которой, укрытая простынёй с ног до головы, лежала сестра. Ветерок, залетевший через открытые ставни, теребил ткань, и казалось, что Ифия ещё дышит. Порыв души побуждал открыть мертвенно бледное лицо умершей и поверить в то, что сиэ сейчас встанет и улыбнётся нежно и искренне. На мгновение Далле захотелось стащить тряпку с тела любимой сестры. Но остановила себя, ущипнув за бедро так сильно, что боль отрезвила, дав немного собраться с мыслями.

– Ифия знала, – просипел Турн. – Прекрасно знала, что станет с ней. Но смолчала. Утаила от меня, что принесла себя в жертву.

Женщина посмотрела на Турна. Тот поднял на неё печальный взгляд, наполненный слезами. С трудом вскинув руку, он раскрыл ладонь и явил силу Торай. Коричневые завитки кружились меж пальцев, поднимаясь вверх. Вырисовывались в воздухе причудливые узоры, древние руны мерцали, проявляясь и исчезая.

– Кироса вернула мне магию, как только не стало иррам, – скорбно, даже с ненавистью, договорил Турн. – Я обязан Ифии всем. И должен последовать за ней, как велит мне моё сердце. – Он посмотрел на простыню, колыхавшуюся от сквозняка.

– А что будет с Мораном? – робко начала Далла. Она с трудом могла подобрать слова. – Как можешь ты оставить его в начале жизненного пути? Ты так дорожил Ифией, нарушал все устои ради того, чтобы мальчик появился на свет, а теперь отрекаешься?

– Я не отрекаюсь, Далла. Не нужно упрёков. Ты не хуже меня ведаешь, что я должен пойти за иррам. Не ты ли говорила каждый лик, что следует исполнять правила? Я их исполняю.

– Я была не права, – с трудом выдавила она. Сейчас важно проиграть битву, чтобы потом выиграть войну. – Нет смысла отдавать долг, совершая предательство. Ты говорил, что гордишься сыном, что души в нём не чаешь. А выходит, ты верен лишь самому себе, и врал всем и каждому? К чему эти тайны?! Откройся мне сейчас! Здесь больше нет женщины, которая тебя любила!

Далла сама не успела заметить, как Турн вскочил и в несколько шагов оказался рядом с ней. Схватил за горло и пригвоздил к стене, подняв над полом. Наполненный гневом взгляд карих глаз не обещал ничего хорошего, а сильные пальцы сжимались яростнее.

– Как ты смеешь так говорить о ней?! – прорычал он. – Ты… та, кого я привечал, кого любил наравне со своей иррам, та, кого терпел, как зной в пустыне! Как смеешь ты говорить, что я врал Ифии, предал её доверие и возненавидел собственного первенца?!

– Сме… ю… – из последних сил прохрипела женщина, находясь на грани смерти. – Ты у-би-ваешь ма… ть четве-ых-х-х де… те-й…

В следующий миг Далла рухнула на пол и закашлялась, коснувшись своей шеи. Казалось, что жилы вот-вот лопнут от напряжения.

Турн нервно заходил по комнате, а потом встал на колени перед кроватью, положил руки на перину, переплетя пальцы в мольбе, и рвано выдохнул несколько раз. Далла понимала, что он раздавлен и в себя придёт не скоро.

Внезапно он заговорил. Его голос звучал приглушённо, едва различимо.

– Именем Иллахима-Создателя, я, Турн Траваж из рода Реаран, арди по происхождению, Торай по призванию… – он ненадолго замолчал, его плечи дрожали от рыданий. Далла понимала, что ему невероятно тяжело отпускать Ифию. – …освобождаю тебя, Ифия Траваж из рода Альнетта, от супружеской клятвы, данной у святого алтаря. Да осветит Илсаян твой путь за Грань, – последние слова он почти выплакал, нежели сказал.

– Да осветит Илсаян твой путь за Грань, сестра. Покойся с миром, – шёпотом повторила за ним Далла.

Мелодичный звук распавшихся на звенья супружеских браслетов оповестил о том, что связь разорвана окончательно. Теперь можно готовить тело к погребению, чтобы позволить душе уйти в вечный покой.