Боль остервенело вгрызлась в плоть. Холод ощущался так явно, словно всё происходило в реальности. В какой-то миг захотелось проснуться. Но из сна в сон Турн возвращался на то же место и снова чувствовал скорую смерть. В разуме промелькнула уверенность, что всё кончено, пора отправиться за Грань. Но душа заметалась внутри, только усиливая мучения.

Турн рухнул на колени и закричал, но собственного голоса не услышал. Его охватила паника, он не мог даже вздохнуть…

Торай Земли проснулся с мучительными криками. Он ожесточённо замахал руками и резко подскочил на постели. Запутавшись в одеяле, ещё больше испугался. Простыня, мокрая от пота, облепила тело и было похоже, что Турна завернули в погребальное полотно и облили маслом. Яркая вспышка рассвета расчертила яркой полосой пол комнаты и самого Турна. Ему показалось, что кто-то подносит факел ближе, и пламя вот-вот начнёт пожирать плоть и кости. Когда удалось выбраться из кокона, Турн вдохнул прохладный воздух и встал с кровати.

Во рту невероятно сушило. Турн прошёл в главную комнату, зачерпнул воды ковшом и выпил всё до дна. Оскома одолела зубы, заставив поморщиться. Он выдохнул, окатил лицо водой, зачерпнув ладонью из чана, и сел на скамью за стол. Кошмар не давал покоя. Ни разу Торай так не боялся, как сейчас. Странное видение атаковало даже наяву, преподнося образы, ужаснее которых не сыскать.

Немного придя в себя, Торай отправился в комнату ньина. Тот крепко спал, закутавшись в пушистое одеяло. Только чёрная макушка виднелась на белой перине. Сначала он хотел разбудить Морана и потянулся рукой к его голове, но отпрянул, решив, что он должен как следует выспаться.

Было ещё слишком рано открывать загоны. Скотина мигом разбредётся по полям и собрать её до вечера будет невозможно. А к обедне нужно завалить пару быков, выпотрошить их и обменять на солому и доски, фрукты, овощи. Дел невпроворот. Вот только как всё успеть?

Одеваясь и собираясь в сад, Турн настолько загрузил себя мыслями о труде, что напрочь позабыл о кошмаре. Не стоит придавать значение снам, они несут в себе знания, которые нужны для понимания будущего, однако сидеть без дела не стоит. Иначе придётся есть только свою скотину, жить в обветшалой лачуге и сетовать на судьбу.

***

Моран поморщился от яркого света и закрыл голову одеялом. Тут же стало тяжело дышать, но вставать совершенно не хотелось. Тело ныло при каждом движении, а в висках стучало от головной боли.

Впервые за долгое время удалось поспать без кошмаров и не просыпаться с криками и в холодном поту. Моран даже почувствовал себя отдохнувшим в какой-то мере. Боль быстро стала приятной. Длительная поездка по землям Руатай, осёдлая жизнь в Пербосе некоторое время и нахождение на родине Даллы и матери, возвращение на Ардос – каждое воспоминание вызывало довольную улыбку. Он медленно встал с постели, распахнул ставни и прикрыл глаза. Наконец-то дома! Нет приятнее момента, чем возвращение в родовое гнездо. Многие годичные циклы оно было чужим и даже опасным, потому что именно здесь умерла мать, которую Моран никогда не видел.

Но теперь всё иначе. Моран по-другому смотрел на семейный дом, с радостью готов был жить здесь до скончания рарон. Это его родина, несмотря на то, что сам он является в большей степени руат, нежели арди. Хотелось зайти в гости к мудрому Ородону и повидать молчаливую Хейланту, а особенно к Киросе, чтобы поблагодарить её за такой чудный подарок – интересные книги из цитадели. Все, кроме одной, он обменял на руатские фолианты. В ней была удивительная закладка, а пергамент, надёжно сшитый между собой и прикреплённый к корешку, так приятно пах, что не хотелось расставаться с ней. Он и не расстался. Хотя давали за неё много: целого юнима, которого руат называли козлом, двух добротных коров и даже дом на окраине Пербоса.

Такая дороговизна вызвала у Морана удивление. И ещё больше подогрела интерес.

Он оделся и тут же осмотрелся. Книги и свиток лежали на полках. На подоконнике мерцал яркими бликами браслет из радужного камня, деревянные статуэтки и погремушки, а вещи, видимо, лежали в шкафу. Моран не помнил, чтобы разбирал сумку, наверное, это сделал оин. Он всегда заботится, чтобы парень находил каждый предмет на своих местах.

Моран заправил постель и вышел на улицу. Илсаян находился в зените. Он палил так, что нагревал и без того густой воздух. Голова немного закружилась, а потом стало тяжело идти, словно мешки нагрузили на плечи и спину в несколько рядов. Оин предупреждал об этом: гравитация на Ардосе немного больше, чем на Руатай, а климат – жёстче. Несколько ликов будет ещё лихорадить.

Из сарая донеслось мучительное мычание туяра, потом ещё одно, а позже скотина начала волноваться. Две ашуры встали на дыбы в стойлах, сморы повылетали из постройки, юнимы принялись пробивать рогами дверцы и перегородки.

Дверь сарая распахнулась, и отец медленно спустился по помосту. Он едва справлялся с тяжёлым туяром, который оставлял кровавый след на деревянном спуске и на траве. Сразу же вернулся и выволок ещё одну тушу. Острый нож всунул в ножны на поясе, взял топор и принялся обрубать прямые трубчатые рога, отбрасывая их в сторону.

– Светлого дня, оин, – поприветствовал Моран, приложив руку к груди и склонив голову.

Отец выпрямился и обернулся. Он выглядел, как разъярённый зверь в порыве ярости. Нет, лицо его было спокойным и даже приветливым, но кровь залила штаны и жилет, руки все были в подтёках и мазках, на серебряном лице блестели несколько густеющих капель. От пота слиплись волосы, а в глазах поселилась усталость.

– Светлейшего, – улыбнулся Турн. – Не стал тебя будить с рассветом. Решил, что управлюсь сам. Но работы так много, что только к обедне добрался до загонов с туярами. Поможешь мне?

Отец достал нож и протянул рукояткой вперёд. Он выжидающе смотрел, терпеливо стоя на месте. Моран окинул взглядом две грузные туши и нервно сглотнул – от вида мёртвых животных стало нехорошо. Никогда не доводилось разделывать быков. Только птицу щипать и потрошить.

– Не медли, бери, – по-доброму предложил Турн. – Шкуру можешь не снимать, я сам уж расправлюсь, если боишься попортить, – добавил он, кивнув на одного туяра. – Потроха только отнесёшь на границу бора, хорошо?

Моран несмело кивнул и снова посмотрел на внушительную безрогую голову с окровавленным носом и полураскрытым ртом, по трёхрядным серым зубам которого ещё сочилась кровь. Он несмело принял орудие из руки отца и выдохнул: рано или поздно всему приходится учиться. Арди до помазания никогда такого не делают, они находятся на полном обеспечении семьи, хотя им любопытства не занимать. Однако оин учил его, как руат, что Морану несомненно нравилось, хотя сейчас было как никогда страшно вспарывать брюхо и смотреть на небьющееся проткнутое сердце, потроха, желудок, наверняка уже полный… Тем временем Турн уже подточил лезвие топора, присел на корточки рядом с тушей и быстро разрезал шерсть, а потом и тонкий слой жира с мясом, откинул топор в сторону и сунул руки в быка, рывком вытаскивая внутренности.

Моран выдохнул и принялся за дело. Он надеялся, что у него всё получится.

***

Вскоре всё было сделано. Отец запряг ашуров, загрузил коробки с мясом, рогами и шкурами в телегу. Он прикрепил на каждую из них по одному белому кристаллу, напитал магией и, попрощавшись, отправился в Курукан, чтобы переночевать на рыночной стоянке и поутру обменять у приезжих торговцев и местных на то, что ему нужно.

Однако расслабляться Моран и не думал. Он проводил отца и принялся трудиться во дворе: закидал песком и соломой кровавые следы в загонах и на помосте, собрал потроха, копыта и головы в одну тележку и отправился к Туаримскому бору. Там в просеке вывалил внутренности, раскидал их, чтобы быстрее учуяли каарши и птицы. Придя обратно, вернул на место ножи и топор, накормил и загнал уже уставшую скотину, срезал немного ягод и плодов для вечери, натаскал воды с ключа. С третьего раза удалось разжечь камин, благо отец напитал магией кристаллы вокруг дома.

Отмывшись как следует от крови и уличной пыли, он отвечерял и отправился в свою комнату. Взял с полки самую красивую книгу с ардийскими иероглифами и раскрыл в нужном месте. Проводить ночь в одиночестве невероятно скучно и даже немножечко боязно. Оин часто говорил, что нужно уметь себя занять и никогда не поддаваться собственным страхам. Так Моран и сделал. Он завалился на постель, прикрыл ставни и начал читать.

Когда звёзды, как стадо юнимов, разбрелись по небосводу, охраняемые пастухами-лунами, Моран уже добрался почти до конца истории. Она была занимательной и довольно весёлой. Пролистав последние страницы, он закрыл фолиант и поднялся с кровати. Сон приходить не спешил, Моран даже не чувствовал усталости, несмотря на то, что уже стояла глубокая ночь. Он поставил подарок Киросы обратно, а на смену ему взял руатскую книгу.

Моран немного понимал язык Руатай, но всё равно это были лишь начальные знания, которых мало для полноценного чтения. Буквы – именно буквы – написаны витиеватым ровным и довольно мелким шрифтом, сбоку в строки вклинивались квадраты с приятными и интересными рисунками. А как пахла бумага. Она жёстче, чем ардийский пергамент, и аромат у неё другой. Листы пожелтевшие, немного шероховатые, но они хорошо держали чернила и краски, что Моран не мог не оценить. Он медленно перелистывал страницу за страницей, вертя ссохшийся цветок со сморщившимися белёсыми лепестками по краям и с живыми, нежными в сердцевине. Эта закладка была в подаренной Вахди книге.

Описание необычного растения Моран не смог найти ни в одном свитке, который попадал ему в руки. Не зря Кироса говорила, что румия очень редкий и удивительный цветок. Хоть и опасный. В злых руках лепестки чернели и источали губительный аромат, который убивал всё живое. Но он уже чёрный внутри, так что страшиться было нечего.

Повертев румию в руках и в очередной раз рассмотрев каждый лепесток и морщинку на стебле, блёклые мелкие круги от отвалившихся шипов и ссохшийся срез, Моран вложил «закладку» между страниц и решил немного отдохнуть. Вдруг получится заснуть в очередной раз без кошмаров?

Они стали приходить с тех пор, как Моран впервые услышал таинственный голос, зовущий его к себе. Бархатный и низкий, он был прекрасен, так манил своим тембром и обещанием силы, что отказаться просто невозможно. Незнакомец не называл своего имени, однако сулил небывалое величие. Стоя на площади в Пербосе, на прощании с Даллой и последующем погребении, Моран впервые ощутил прилив сил. А незнакомец вещал всё настойчивее, призывая поддаться и… подчиниться. Но Моран отказал и вытеснил из своего разума назойливого и требовательного собеседника. И с того момента стали приходить дурные сны, им не было конца.

Никто этого не знал, кроме самого Морана – голос показывал неоднократно смерть матери. Он прокручивал это снова и снова и убеждал, что избавиться от вины за преступление, которое Моран совершил, можно только приняв силу, предлагаемую незнакомцем.

Моран прикрыл глаза, избавляясь от неотстающих тревог. Не стоит кликать беду и торопить её с приходом. Она лучше знает, когда появиться. А потому, чтобы не взывать мысленно к манящему голосу, Моран укрылся одеялом и понадеялся на спокойную ночь до самого рассвета.