– Бабка родилась в 1898-м. Она была из обедневших мещан, которые решили попробовать себя в торговле. Открыли канцелярскую лавку, но дело не заладилось. Перебивались с хлеба на воду. В доме было три дочери, и всех надо было пристроить, а это было делом непростым. Младшая, Ганечка, от этих проблем их сама освободила – умерла от чахотки. Уже легче – осталось две сестры: средняя, Клавдия, моя бабка, и старшая – Зинаида. Зинаида была хорошенькая: тоненькая, белокурая. Глупенькая, правда. Все хихикала непонятно чему. А Клавдия в семье считалась самой умной, даже отец ее побаивался и никогда не трогал, а рука у него была тяжелая. Но вот красоты бабке бог не дал – носик уточкой, глазки блеклые, волосы серые. А вот стать была: рост хороший, бюст, бедра. Голова назад закинута, подбородок кверху – типа, всех я вас имела в виду. Впрочем, так оно и было – всех всю жизнь она имела в виду. Зинаиду просватал какой-то дальний родственник из деревни. Сбагрили ее и до смерти радовались, а к Клавке никто не сватался, все ее побаивались. Впрочем, один смельчак нашелся. Лавку свою убыточную они к тому времени решили продать, и покупатель, купчишка какой-то мелкий, на Клавку запал, сделал ей предложение. Складывалось все удачно: и дочка пристроена, и лавка на месте. Но Клавдия еще долго ерепенилась, мурыжила жениха. Тот от любви весь высох. Короче говоря, сыграли свадьбу в 1914-м, Клавдии было тогда шестнадцать лет. Наняли квартиру рядом с родителями. В лавке дела шустрее пошли. А вот семейная жизнь у молодых не заладилась. Муж ее любил до смерти, а молодая в чувствах была холодна и скоро отказала ему от постели. Говорила, что не любит и что замуж ее выдали против воли. Он старался, как мог. А Клавдия была безучастна. Что делает русский мужик в таком случае? Запивает. И он запил. Страшно, по-черному. Разорились они быстро, и он уже стал из дома вещи таскать. Говорили, что била она его страшно – сковородой, ухватом. Уходила к родителям, а те гнали назад, «к законному». В общем, где-то через год после «счастливой» семейной жизни он пропал. Подали заявление в полицию. Нашли труп какого-то утопленника. Опознать его было почти невозможно, но Клавдия признала, что это ее муж. Похоронили. Отец ее тоже вскоре умер, мать Зинаида забрала в деревню – с детьми помогать. Клавдия осталась одна как перст. Ни родни, ни денег. А выживать надо. Сделала себе рекомендации липовые – умная была, ловкая, – устроилась прислугой в богатый дом. А там своя история. Хозяйка из купцов, очень богатых и известных. А хозяин – из обедневших князьев, родословная хорошая, а сам гол как сокол. Жил за счет жены. Вот такой мезальянс. Мало того, еще картежник был и гуляка, да и выпить не дурак. Жена его любила до смерти, а сама слаба здоровьем была – родить ему не могла. Вот он на этом и играл – она боялась, что он уйдет, и денег ему давала без счета, а сама страдала невыносимо и болела. Неделями в постели лежала и слезами умывалась. В общем, по закону жанра, бабка моя с этим князьком сошлась. Ему, молодому и здоровому, естественно, была нужна здоровая баба. К девицам он не ходил – был брезглив, а любовницу не заводил – на нее нужно было тратиться, да и боялся огласки. А здесь, думал – простая деваха, наивная. Будет счастлива от самого факта. Но просчитался. Скоро Клавдия забеременела. Он был на седьмом небе. А она – свои условия. Из прислуг – уходит. Далее – квартира ей нужна маленькая, но уютная. И в хорошем доме. Содержание, естественно. Ребенку приданое. Прислуга не помешает. И так далее – со всеми вытекающими. Он был слегка ошарашен, но условия ее принял. Зная бабку, не исключаю, что там нашлось место и шантажу. Но он страстно хотел ребенка, и к тому же к ней тоже успел прикипеть. Не заметил, как влюбился, и уже не мог без нее жить. – Слава усмехнулась: – Знаешь, видимо, в делах интимных она была большая дока. Ну, мне почему-то так кажется. Даже в старости чувствовался в ней какой-то мощный импульс, несмотря на то что красавицей она не была. Да и красота не имеет к этому ни малейшего отношения. Ну, ты понимаешь, о чем я. Вспомни историю, – продолжала Слава. – Все великие любовницы были отнюдь не красавицы.

Лена кивнула, соглашаясь.

– Как ты понимаешь, все ее условия он, конечно, выполнил. Зажила она весьма и весьма неплохо – так, как никогда не жила. Другая бы радовалась, а ей показалось маловато. Что ей квартирка в три комнаты, когда есть дом на Гороховой? Что ей прислуга, когда могут быть и горничная, и кухарка? А экипаж? А магазины, курорты, заграница? Загородное поместье? Короче говоря, сказка о Золотой рыбке, не иначе. Он ей объяснял, что развестись никак не может – живет на средства жены. А она его пугала, что отвезет ребенка к богатой родне в деревню, и он его не увидит. Как всякая аферистка, умела блефовать, а он, дурак, велся и валялся в ногах. Что бы как-то ее умаслить, стал тырить драгоценности у жены и таскать ей. А там ничего простого не было – сплошной Фаберже. Клавка на какое-то время утихала, а потом опять за свое. Он утешал ее тем, что жена совсем плоха и осталось ей немного. В общем, надо подождать. Дождались – грянула революция. А когда началась экспроприация экспроприаторов, законная его в одночасье от сердечного приступа и померла – когда бравые матросики начали при ней заворачивать в скатерти вазы эпохи Янь и столовое серебро. А муженек ее тем временем ховался у возлюбленной. Это было выгодно – с происхождением у той все было в порядке. Что мог, он из тайника в доме на Гороховой ночью вынес. Кое-что успел забрать из банковского сейфа – и это было чудо. Клавдия родила мальчика – восьмимесячного, раньше срока. С князем они оформили законный брак, и он умолял ее бежать. Она бы рада, но заболел и без того слабый младенец. Клавка была готова сдать его в больницу или в приют, говорила, что он не жилец, но князь посмотрел на нее как на умалишенную, она испугалась и замолчала. Ребенок умер через месяц. И тут свалился с инфлюэнцей князь, а через несколько дней – она сама. Оба лежали в бреду и с высочайшей температурой. Некого было даже послать на рынок за молоком – прислуга испугалась заразы и сбежала. Князь умер, а Клавка еще лежала рядом с ним два дня, только потом хватило сил оттащить его труп в прихожую. Когда она чуть пришла в себя, то собрала вещи и стала пробираться к сестре в деревню. Оделась по-деревенски, все ценности зашила под нижнюю юбку. Говорила, что юбка была неподъемная. В деревню она пробралась без потерь. Кто будет осматривать простую деревенскую бабу? Сестра Зинаида пожалела ее, но приняла без радости – своих семеро по лавкам. Все свои цацки Клавка, естественно, из юбки выпорола, положила в старый бидон, который зарыла в саду под грушей – в лучших традициях детективного романа. Отсиделась у Зинаиды пару лет и поняла, что ловить в голодной деревне нечего и надо возвращаться в город. В 22-м вернулась в Питер.

Слава замолчала и прикрыла глаза.

– Это все? – почему-то шепотом спросила Лена.

Слава ответила не сразу.

– Ну почему же все? – Она глубоко вздохнула. – Дальше же тоже была жизнь. Бабка моя дожила до девяносто пяти. На пять лет пережила мою мать, то есть свою дочь. Так что это – только первая часть марлезонского балета. – Слава встала и прошлась по террасе. – Ноги затекли и спина. Может, спать? Все остальные страшилки оставим на завтра? Ну, чтобы завтра не грустить? – Она улыбнулась и широко зевнула. – Что-то я устала.

– Знаешь, – вдруг сказала Лена. – У меня тоже ведь похожая бабка была. Ну, не в смысле, чтобы похожая, а тоже – непростая. Мать моего отца. Муженек ее был зам наркома. Жили на Горького, напротив «Арагви». Обеды и ужины им приносили прямо оттуда. Он, конечно, не спасся – сел. И пропал – десять лет без права переписки. Ну, ты понимаешь, что это тогда значило. Она чудом уцелела – успела удрать в Казань, к сестре, с моим отцом, совсем младенцем. Он родился в тридцать восьмом, своего отца не помнил. Вернулась она в Москву в пятьдесят пятом – уже не молодуха, но по-прежнему красотка. Опять вышла замуж, еще удачней прежнего – за директора большого универмага. Правда, и он был дядька непростой – с хорошим образованием, знал классическую музыку, обожал балет, разбирался в живописи. Знаешь, в те годы директор магазина – это большая шишка. Все хотели с ними дружить. Началась светская жизнь. Они обожали балет и драму, на всех премьерах – в первых рядах, бабка в длинном платье и меховом палантине. Дружили с художниками, композиторами, писателями, артистами. С признанными и обласканными властью и не очень. Бабка чувствовала талантливых людей. Устраивала у себя суаре, что-то типа светских салонов. Накрывался роскошный стол, звучали рояль и скрипка. Правда, и странных, темных личностей в доме крутилось много. В общем, очень смешанная там была публика: торгаши, крупные дельцы – они, по-моему, назывались тогда цеховиками, – военные при чинах, актеры и прочая творческая тусовка. Странный это был дом: богатый, хлебосольный, шумный. Разноцветный какой-то. К сыну, моему отцу, она относилась прохладно – он ее образ жизни не принимал. Рано ушел из дома в общагу, ходил в походы, сплавлялся на байдарках, носил бороду, пел под гитару у костра и читал запрещенную литературу, одним словом, был отщепенцем. Она его даже стеснялась и побаивалась его диссидентских, как ей казалось, знакомых и тоже не принимала его образа жизни. Она-то при этой власти жила замечательно, все ей дала эта власть. И заметь, не трогала почему-то, позволяла веселиться. Зато она страстно полюбила дочь своего мужа – та тоже была светской девицей. Дружили и общались они взахлеб. Мать мою она, естественно, не приняла – простая девочка из Курска, медсестра. Пыталась всю жизнь сына сосватать – даже когда он уже был женат и родилась я. Ко мне, что естественно, относилась совершенно равнодушно, будто меня и не было вовсе. Даже с днем рождения забывала поздравить. А внуков от падчерицы – обожала. Муж ее через десять лет после свадьбы умер – прожили они не так много, – и его семья окончательно стала ее семьей. Конечно, она была молодец – никак не хотела мириться с возрастом: про болячки не говорила из принципа, до самой смерти продолжала ходить в театры и на выставки, много читала, ездила в гости к оставшимся подружкам – тоже дамам, как ты понимаешь, не простым, из прошлой жизни. В общем, тусовалась бабуля вовсю. Зла она мне не сделала. Впрочем, как и добра. Ну, и бог с ней! – улыбнулась Лена. – Пусть спит спокойно! Но знаешь, что странно – на ее похоронах я сошлась довольно близко с ее падчерицей. С той, которую всю жизнь терпеть не могла и которую ревновала к бабке, конечно. Не могла понять – как так? Она – не родная, а самый близкий бабке человек. Не я, не мой отец. Она ведь совершенно из другого теста, из другой среды, этакая светская дама. Резковатая, правда. Но мы даже почти подружились. Нет, это, конечно, громко сказано, но перезваниваемся, поздравляем друг друга с праздниками. Ездим вместе к бабке на кладбище. Она тетка богатая, думаю, что очень богатая, но без пафоса. Нормальная, в общем.

– Ну, пошли, подруга, спать. – Слава снова зевнула. – Завтра опять языками почешем. Что нам еще делать? Да и с делами своими я вроде почти разобралась. Так что будем отдыхать. Может, даже пойду с тобой на море, если ветра не будет. – Слава ополоснула кофейные чашки и бокалы, бросила в ведро пустые бутылки, пожелала Лене спокойной ночи и пошла к себе.

Перед сном Лена намазалась мазью – тело, особенно плечи и грудь, еще здорово болели. Она легла в кровать и отправила эсэмэску мужу. Про себя – пару слов: мол, все замечательно. В основном – вопросы про детей. Муж был предельно краток. Впрочем, как обычно. Другого она и не ожидала. Главное было услышать, что все здоровы. А остальные мысли она прогнала прочь.

Утро было солнечным и безветренным. Быстро выпили кофе и стали собираться на пляж. Позвонила Жанка, полюбопытствовала, как они и что. Спросила у Лены, как у них со Славой. Лена сказала, что все отлично. Жанка выдохнула: «Ну, слава богу! А то я немного нервничала – баба она непростая». Потом Жанка посоветовала не расслабляться и напомнила, что осталось два дня. Лена подумала о ней с нежностью: да, в школе они были подруги – не разлей вода, а потом жизнь все равно развела: слишком разная у них была эта самая жизнь. Нет, созванивались, конечно, часто. Были в курсе жизни друг друга. Но у каждой свои интересы, и Жанка вообще спокойно могла не вспомнить в такой ситуации о Лене. А нет – вспомнила. И устроила такой праздник. Все-таки хороший она человек, эта Жанка. И абсолютно бескорыстный.

* * *

Море было спокойное, ярко-бирюзовое. Лена замерла от восторга и тут же бросилась в воду. Как ей показалось, вода стала теплее. Она даже немного сплавала вглубь.

Слава лежала на полотенце, поблескивая кремом от загара и вытянув руки по швам.

Лена, радостно фыркая, вытиралась полотенцем.

– Не брызгай, холодно, – недовольно сказала Слава.

«Не в духе», – подумала Лена и подвинула свое полотенце в сторону.

– Кремом намажься, – напомнила Слава, – а то прилетишь в Москву как чучело. – И опять замолчала.

– Ты не в духе? – наконец осмелилась спросить Лена. – Плохо спала?

– Я всегда сплю отлично, – отрезала Слава, – невзирая на обстоятельства. Должно же мне было что-то достаться от моей прелестной бабули. Например, крепкие нервы.

Лена вздохнула и легла на спину, подставив лицо солнцу. Она подумала о том, что в принципе ей вполне хватило этих пяти дней, хотя, казалось, что это ужасно мало. И еще подумала о том, что жутко соскучилась по своим – по детям и мужу. И вдруг вспомнила, что надо купить всем подарки – заграница все-таки. Всем будет приятно. А с этим она без Славы не справится.

– Спишь? – тихо спросила она Славу.

– Нет, – ответила та. – Ночью выспалась.

– Слушай, мне как-то неудобно, – начала мямлить Лена. – Ну в общем, я бы хотела съездить в какой-нибудь магазин неподалеку. Сувениры купить своим. Если можно, конечно.

Слава приподнялась на локте:

– Я уже об этом думала. Что-то засиделись мы с тобой, подруга. Так что обедать поедем в город и там заодно все и купим. Не в аэропорту же подарки покупать – там цены бешеные.

– Ой, – вспомнила Лена. – Мне ведь на работу надо духи купить. Директрисе!

– Это можно в дьюти-фри, – разрешила Слава. – По деньгам то же, и качество, скорее всего, нормальное.

Лена еще раз залезла в воду и стала звать Славу, но та так и не решилась. Сказала, что приедет сюда, скорее всего, еще в августе. Тогда и накупается. Теперь Лена торопила Славу уйти с пляжа – ей скорее хотелось в город, посмотреть окрестности и, конечно, пошататься по магазинам.

Дома наспех схватили по бутерброду, переоделись и наконец двинулись.

До города было около часа, и дорога шла вдоль моря. Слава рассказывала, что природа на Кипре довольно скудная, хотя есть и живописные места. Зато чудесный климат – купальный сезон вплоть до середины ноября. И прекрасные местные жители – спокойные, уравновешенные и совершенно ненавязчивые, не сравнить ни с Испанией, ни уж тем более с Турцией. Так что английское влияние не прошло даром. Слава повеселела, у нее явно поднялось настроение, да Лена ее и не осуждала: почти неделю с абсолютно посторонним и чужим человеком в своем, между прочим, доме. Ей это надо? Так что спасибо за одолжение. Лена привыкла всех и всегда оправдывать, а здесь и оправдывать было нечего – Слава была вполне доброжелательна и гостеприимна, а на плохое настроение каждый имеет право.

Городок был уютный, с длиннющей набережной, усыпанной отелями. Припарковали машину и пошли по магазинчикам. В сувенирных лавках почти одно и то же. Слава попросила Лену перечислить всех, кому полагалось купить подарки, и кивнула – ясно. В лавочке купили медный кувшин, современный, конечно, – для интерьера и на память, сказала Слава. Дочке – набор ракушек, сыну – футбольную майку, мужу – зажигалку с надписью «Кипр». Коллегам-учительницам – пепельницы и кухонные полотенца. Тоже, естественно, с местным логотипом.

– С сувенирами закончили, – строго сказала Слава. И они поехали в универмаг – огромный, в четыре этажа.

– Теперь – по делу, – скомандовала Слава.

Купили поло мужу, ярко-голубую, под джинсы, джинсы сыну, юбку с оборками и розовым кружевом дочке. Слава сказала, что кружево и оборки – последний писк. Лена кивала, как болванчик, и шла за Славой, словно привязанная.

– А маме? – спросила Слава.

Лена объяснила, что родители уже восемь лет живут в глухой деревне, от Москвы почти пятьсот верст. Сдают квартиру в городе, построили хороший, крепкий и теплый дом, живут и радуются жизни. Впрочем, это вполне в их духе. Так что тряпки им вряд ли нужны.

Слава предложила купить им настенные часы в морском стиле: канаты, якоря.

– Как здорово! – искренне восхитилась Лена. – У тебя глаз – алмаз, и даже лучше. – Она была искренне благодарна Славе.

– Жизненный опыт, – объяснила та и деловито поинтересовалась: – Ну вроде всех окучили? Про тебя я не забыла. Но это будет потом. Сюрприз.

Лена замахала руками:

– Что ты, мне ничего не надо!

– Ага, сейчас! – отозвалась Слава.

– Ой! – вскрикнула Лена. – А про свекровь я забыла! – Она так разнервничалась, что лицо пошло красными пятнами.

– А этой-то за что? – удивилась Слава. – С детьми твоими она вроде не сидит. Даже пожрать приготовить не приехала. Гнобила тебя всю жизнь. А ты ей подарки? – Слава разозлилась не на шутку. – Да, видно, тебя только могила исправит. И то сомневаюсь! – Она хмыкнула и отвернулась.

Лена начала оправдываться, мямлила:

– Ну, ты понимаешь, обиды и все прочее. Сережа не поймет. Все-таки его мать…

– Дело твое, – сурово оборвала ее Слава. – Только меня к этому не привлекай. Противно.

– Ну что ты завелась? – удивилась Лена. – Что тебе-то она плохого сделала? Да и вообще она ничего. Бывает хуже.

Слава махнула рукой и пошла вперед, бросив на ходу:

– Я покурю на улице.

Лена присела на кушетку, открыла кошелек и приятно удивилась – денег еще оставалось прилично, она сама этого не ожидала. Еще немного посидела, перевела дух и почувствовала, что эти минуты одиночества ей, оказывается, были жизненно необходимы. Все-таки Славин диктат был хоть и справедлив, но, скажем прямо, чересчур навязчив. Она зашла в обувной отдел и, долго не раздумывая, купила свекрови домашние тапочки – вполне симпатичные, вязаные, отделанные искусственным мехом. С души словно камень упал.

Слава ждала ее на улице.

– Ну, что – обедать? – спросила она.

Лена кивнула – и вправду очень хотелось есть, да и просто присесть, выпить воды и отдохнуть. Сели в машину и поехали вдоль моря. Цивилизованные пляжи постепенно заканчивались, и началась более узкая полоса пляжей диких. Слава притормозила у скромного ресторанчика с пластмассовыми столами, такими же стульями и матерчатым, красным тентом. На столах лежали красно-белые клетчатые скатерти. На полу, на старой, местами треснутой и отколотой плитке, сидело целое семейство довольных и явно не голодных котов. Из-за стойки вышел полный и лысый мужчина и, вытянув руки и улыбаясь во весь щербатый рот, направился к Славе. Они обнялись и расцеловались.

– Это Андреас, мой старый друг, – представила она толстяка. – У него лучшая рыбная таверна на побережье. Сюда ходят только местные. Ну, и русские, разумеется, те, которые тоже из местных.

Они сели за столик, и Андреас принес им по бокалу холодного белого вина.

– У него и вино хорошее, недорогое, но вполне качественное. А в вине я, поверь, разбираюсь, – сказала Слава и с удовольствием сделала большой глоток. – Больше не буду – за рулем. А ты пей, наслаждайся.

Из кухни вышла высокая, крупная женщина в белом переднике и косынке на голове. Она подошла к их столику, и они со Славой обнялись и расцеловались.

– Зоя, – представила женщину Слава, – жена хозяина. Они тут работают вдвоем. Раньше помогали сын с невесткой, но потом они уехали в Грецию, у жены сына там родня, и открыли в Салониках меховой магазин. Дела идут неплохо. Андреас с Зоей ездят к ним на зимние месяцы помогать с внуками. Таверна же летняя.

– А что у нас не берут заказ? – удивилась Лена.

Слава рассмеялась:

– Они лучше нас все знают. Ты не волнуйся. Подадут все лучшее и вкусное. А пока отдыхай. Расслабляйся.

Минут через десять к ним подошел хозяин с огромным подносом. На подносе стояло множество небольших тарелочек. Он расставил все на столе и поклонился.

– Это мезе, – объяснила Слава. – Куча разнообразных закусок. Рыба жареная, соленая, креветки, каракатицы, осминожки, устрицы, кальмары. Рыбная икра и паштет, местные маринованные травки, луковые кольца. Наесться можно одним этим, но это, так сказать, вступление, прелюдия. Основное блюдо потом. Только ты не пугайся – вкуснота такая, что все осилим. Проверено.

И они принялись за трапезу. Вкусно было так, что Лена, не большая гурманка, постанывала от наслаждения. Андреас стоял за стойкой и улыбался. Незаметно Лена осилила бутылку вина. Наелись так, что откинулись в изнеможении на стульях. Говорить ни о чем не хотелось. Хотелось просто молчать и смотреть на море. Примерно через полчаса, дав им немного прийти в себя, Андреас принес блюдо с мелкой жареной рыбой.

– Барабулька, – объяснила Слава. – Вкуснее рыбы нет.

Рыба и вправду была восхитительная – с плотной корочкой и нежная и сочная внутри.