Домой вернулись через пару часов. Слава сказала, что ей надо разобрать бумаги, и предложила Лене пойти в комнату отдыхать.

– Давай приготовлю что-нибудь на ужин, – предложила Лена.

– На ужин поджарим рыбу – это пять минут. Да и какая готовка? Еще здесь будешь у плиты стоять, Москвы тебе мало. Отдыхай! Что мы, две бабы, не прокормимся?

Лена пошла к себе, встала под горячий душ, быстро согрелась и легла. Она вытянула ноги, закрыла глаза и в который раз подумала, как ей повезло. И Слава эта такая милая! И не пафосная совсем. А ведь богатая баба, это понятно. И Лена опять вспомнила ее необыкновенные кольца и серьги. Потом она начала дремать и слышала сквозь сон, как Слава на повышенных тонах разговаривает по телефону.

Вечером вынесли стол в сад. Слава ловко зажарила на гриле рыбу, порезали помидоры и огурцы. Открыли бутылку белого вина. Слава повела носом – чем-то пахнет.

– Счастьем! – сказала Лена и рассмеялась.

Слава внимательно посмотрела на нее и усмехнулась. Потом ели рыбу, и Лена абсолютно честно призналась, что подобной вкусноты она не пробовала никогда.

– Просто свежая, – пожала плечами Слава, – утренний улов.

– Как у тебя все просто! – удивилась Лена. – На все есть ответ и объяснение!

– А зачем усложнять? – отозвалась Слава. – В жизни и так сложностей хватает.

Потом Лена предложила выпить за Жанку. Ведь если бы не она… Выпили.

– Бедная Жанка! – сказала Лена. – Ни семьи, ни детей…

– Глупости какие! – возмутилась Слава. – И с чего это она такая бедная? Летает по всему миру, отдыхает в лучших отелях. Ни перед кем не отчитывается за лишнюю пару туфель. Не стоит у плиты и не выслушивает ежевечерние мужские истерики. Мужиков полно. И все не бедные, кстати. Один машину купил, другой шубу. А мы ее с тобой давай пожалеем!

– Ну, при чем тут машина и шуба? – искренне удивилась Лена. – А муж, дети? А радость от детей, отдача?

– Много у тебя от мужа радости? – поинтересовалась Слава. – А от детей? Сначала сопли, пеленки. Бессонные ночи. Бьешься одна. Муж злющий – ему завтра на работу. Ты валишься с ног от усталости. Считаешь копейки. Думаешь о лишней паре колготок. О лишнем часе сна. Потом детки растут. И тут уж начинают пить из тебя кровь по-взрослому. Опять не спишь ночами. Сходишь с ума. У мужа все больше портится характер, и комплексов год от года прибавляется. Дальше появляются суки невестки и уроды зятья. Внуки. Сопли, пеленки. Хамство. Обиды. Дальше продолжать?

Лена сидела, опустив голову.

– Неужели все так ужасно? – тихо спросила она. – Ты все про меня знаешь?

– При чем тут ты? Обычная среднестатистическая история из жизни российской женщины, – усмехнулась Слава. – Просто Жанку жалеть нечего. Живет человек в свое удовольствие. А ты еще вспомни про стакан воды…

– А ты? – спохватилась Лена. – Ты же вышла замуж и родила!

– У меня другая история, – отрезала Слава.

Вечер был безнадежно испорчен. Они молча допили вино и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись.

Лена легла в постель и почему-то заплакала. А потом подумала, что соскучилась по дочке и сыну и даже немного по мужу.

«Другая история, – подумала она. – Ну и у меня другая история. Не у всех же все одинаково!» Спалось ей отлично – она не помнила, когда в последний раз так спала: без тревог и душных, беспокойных сновидений, без вечной боязни проспать и опоздать. В комнате было прохладно, и от ветра мягко колыхалась легкая занавеска. Проснувшись, Лена зажмурила глаза от яркого солнца. Она сладко потянулась, улыбнулась и быстро вскочила с постели. Внизу пахло кофе и жареным хлебом. Слава сидела на высоком барном стуле, пила кофе и возбужденно разговаривала по телефону. Она кивнула Лене и махнула рукой на кофеварку. Наконец она закончила разговор и раздраженно бросила трубку.

– Проблемы? – спросила Лена.

– А ты думаешь, у меня их нет? – резко ответила та.

Лена опустила глаза.

– Извини, – бросила Слава.

Лена кивнула.

– Просто стоит уехать на пару дней – и ощущение, что прошло цунами, – продолжила Слава.

– Я стараюсь не думать, что там у моих, – улыбнулась Лена.

– Тоже думаю, что без тайфуна не обошлось. Ты позвони! – Слава кивнула на телефон.

– Боюсь, – призналась Лена.

– Тогда ну их ко всем чертям! – сказала Слава. – Уверяю тебя, справятся и точно не пропадут. Может, даже наконец оценят наш непомерный вклад в их собственную жизнь. – Она выключила мобильник.

Потом они долго пили кофе – уже на веранде в саду – и намазывали горьковатый апельсиновый джем на теплые тосты. Лена собралась на море, а Слава сказала, что поедет в город – в банк и по всяким другим делам. Лена надела купальник, взяла полотенце и знакомой дорожкой почти побежала на пляж. С моря дул довольно холодный ветер, и на берег накатывали мелкие, с пенистыми гребешками волны. Купаться не хотелось. Лена завернулась в полотенце и решила, что будет просто дышать морским воздухом и смотреть на море. Лучшая терапия! Она не заметила, как уснула. Проснулась от того, что кто-то тряс ее за плечо. Над ней стояла Слава.

– Сгоришь, сумасшедшая! На таком ветру!

Лена поднялась, отряхнулась от песка и, с трудом приходя в себя от сна, двинулась вслед за Славой. Лена действительно прилично обгорела, и Славе пришлось ехать в аптеку за мазью. Лена извинялась и переживала – столько из-за нее хлопот! Весь оставшийся день она проспала, спустилась только к вечеру – очень захотелось есть. Во дворе Слава разжигала костер для барбекю.

– Жива? – усмехнулась она. – Ну, раз есть захотела, точно оклемалась.

На этот раз Слава жарила на решетке бараньи ребрышки, посыпанные розмарином и гранатом. Запах от мяса стоял одуряющий. Открыли бутылку красного вина.

– Обожаю мясо, – сказала Слава, вгрызаясь в отбивную крепкими, белоснежными, ровными зубами.

– А я все люблю, – простодушно откликнулась Лена. – Только вот повариха из меня никакая: вечно то горит, то убегает. Свекровь называет меня тетехой, и она, наверное, права. Даже наверняка.

– А ты ее как называешь? – поинтересовалась Слава.

– В каком смысле? – не поняла Лена.

– В прямом, – усмехнулась Слава. – Ну там, старая дура или ходячий в климаксе маразм.

– Шутишь?

– Почему? – удивилась Слава. – Она же тебя оскорбляет, унижает, и наверняка при муже и детях.

Лена промолчала, а Слава продолжила:

– На тебе же крупными буквами написано: «Садитесь на меня и езжайте!» Весь твой вид усиленно приглашает к этому действию. Седлайте, я все осилю! А так нельзя. Просто надо думать о себе. Кроме тебя самой, о тебе никто не вспомнит. Ты уж мне поверь! А свекрови своей дорогой скажи, что за годы жизни с ее сыном тебе уже положена ранняя пенсия, как у балерины или чернобыльского ликвидатора.

– Почему? – обиделась Лена. – Сережа хороший и порядочный человек. Не пьет, не гуляет.

– Знаешь, иногда лучше, чтобы пил и гулял, – ответила Слава. – Это я так, в общем. Не про тебя конкретно. Не обижайся. Но то, что твой Сережа – тот еще перец и зануда, каких мало, не мне тебе объяснять.

Лена, конечно, обиделась. Хотя что душой кривить? Эта Слава умна, как дьяволица. И все в ее словах – правда. Только кто от нее ждал этой правды? И кому она нужна в таком виде? Про себя она вообще слова не говорит, а это не по правилам. Или она считает, что приютила ее на несколько дней и поэтому может говорить гадости? Первым порывом Лены было встать и уйти к себе. Но это совсем выглядело бы глупо, да и идти на открытый конфликт было совсем ни к чему.

– А у тебя как? – ехидно спросила Лена. – Все гладко и складно? Все по струночке? Сбоев не бывает?

– Обиделась, – вздохнула Слава. – А я ведь честно не хотела. Клянусь! – Она замолчала, вздохнула и сильно затянулась сигаретой.

Обе долго молчали, а потом Слава проговорила:

– У меня многое в жизни было – и нищета, и богатство. И находки, и потери. И разочарования. И бесценные приобретения – в прямом и переносном смысле. Все было. Только скуки не было. Совсем нескучная была жизнь. – Она замолчала и долго смотрела на темнеющий сад. – Хочешь, расскажу? – Она повернула голову и посмотрела на Лену.

Лена в волнении сглотнула слюну и кивнула. Слава открыла вторую бутылку вина, разлила его в бокалы и улыбнулась:

– Все равно делать нечего! Только языками чесать. – Она отпила вина и снова закурила: – Ну, пожалуй, начнем! Когда утомлю, остановишь!

Лена кивнула.

– Мать родила меня поздно, в тридцать пять, – начала Слава. – У нас все женщины рожали поздно. Только я разрушила традицию. Мать и рожать меня не очень-то хотела – во-первых, без мужа, а во-вторых, бедность была страшная. Коммуналка – семиметровая комната и двенадцать соседских семей. Типичное питерское жилье. Работала мать в фотоателье, приемщицей. Зарплата копеечная, но, правда, и работа непыльная. Да ей другая и не подходила – слишком слаба была здоровьем: астма, вечные бронхиты и пневмонии. Питерский климат ей вообще был противопоказан. Врачи в один голос говорили, что надо купить какое-нибудь жилье на море и навсегда поселиться там. Но мы, сколько ни старались, так и не смогли обменять свою комнатушку на что-нибудь с удобствами в Крыму – предлагали один Шанхай. Правда, еще была хорошая квартира у бабки, ее матери. На Рубинштейна. Двухкомнатная, с тремя окнами фонарем в большой комнате. Но она наотрез отказалась из нее уезжать. Здоровье дочери ее вовсе не заботило. Но про бабку потом. У матери был роман с зав ателье. Мужичок он был завалящий, скуповатый и трусливый. Но раз в год, в отпуск, подбрасывал ей деньжат, чтобы она на море съездила. В тот год мать поехала в Алупку и зароманилась с молодым красавцем греком. Он пел в кабаках на побережье. Хорош был – глаз не оторвать. Да, впрочем, какой там роман – у него были лучшие девицы курорта. Просто переспали пару раз, ну мать сразу и залетела. Видно, грек этот был ядреный мужик. Схватило сразу, как клей «Момент». Как уж она пыталась от ребенка избавиться! – Слава замолчала и рассмеялась: – Но от меня так просто не избавишься! В общем, делать было нечего – пришлось меня донашивать. Бабка в любой помощи сразу отказала. Сказала, что внебрачный высерок ей не нужен. А пенсия у нее была огромная по тем временам – персональная, за мужа, мелкого функционера. В общем, мать с бабкой окончательно разругались, хотя и до этого отношения были, мягко говоря, не ахти. Мамин любовник сразу испугался, что ребеночка припишут ему, и быстренько с матушкой расстался. Осталась она одна, плюс я – хорошая помощница. Одни проблемы. Денег хронически нет. Соседи орут: «Заткни своего бастарда». Если они, конечно, знали такие слова. Но в Питере ведь публика интеллигентная! А я действительно орала как подорванная. Видимо, была голодная – у матери почти не было молока. В общем, в год отдала она меня в ясли, а сама пошла в них работать нянечкой. Там, по крайней мере, мы были сыты, хотя из соплей и ОРЗ я, понятное дело, не вылезала. Когда у матери случались обострения и нужно было ложиться в больницу, она умоляла бабку забрать меня хотя бы на пару недель. Но та стояла насмерть – ни в какую. И тогда меня определяли в круглосуточные ясли. Всю ночь лежала в мокрых пеленках, от холодной манной каши меня рвало, и за это меня били мокрым и вонючим полотенцем по лицу. Маме нужен был Крым, хотя бы три месяца в году. Любовника, подбрасывающего хоть какие-то деньги, уже не было. Питаться ей надо было тоже определенно: фрукты, овощи, сливочное масло, рыночный творог, парная печенка – гемоглобин у нее был ни к черту. А ели мы плавленые сырки, яичницу или пельмени – готовить она так и не научилась. В общем, жизнь у нее была – врагу не пожелаешь: ни денег, ни мужика, ни поддержки. А главное – не было здоровья. Она меня, конечно, любила, но я не уверена, что она ни разу не пожалела, что меня родила. Правда, потом я ее радовала – училась легко, бегала по всяким кружкам, и везде меня хвалили. А хорошенькая я была – просто кукла. Люди на улице останавливались, чтобы меня получше разглядеть и по головке погладить.

Даже бабка меня оценила – говорила, что я еще задам перцу. Это из ее уст был лучший комплимент. Она даже просила меня открыть рот и зубы показать, как будто лошадь покупала. Я к ней иногда забегала – она мне рубль подбрасывала или, в редком случае, два. Я хвасталась перед мамой, а та смеялась и говорила, что я дурочка. Что для бабки эти подачки – капля в море. И однажды шепотом сказала, что бабка – очень богатая. Очень. Но нам от этого ни пусто, ни густо. А вернее – пусто. И еще добавила, чтобы я ни на что не рассчитывала: все равно ничего не обломится. Я тогда удивилась: «Почему?» А мама жестко ответила: «Потому!» И сказала, что больше к этой теме мы возвращаться не будем. Я рано стала взрослой – при такой-то жизни. Уже в четырнадцать вовсю крутила романы. Серьезные. В смысле, спала с мужиками – музыкантами какими-то, рокерами. В общем, неформалами. Мать ни на что не реагировала – ей было не до меня, она уже почти не вставала, была на инвалидности, бабка говорила, что я полная дура.

«Такой товар имеет цену», – цедила она и цепкими пальцами поднимала мой подбородок.

После восьмого класса я пошла работать в Мухинское натурщицей. Спрос на меня был огромный. Я там сразу стала своей и наконец действительно влюбилась. – Слава встала, потянулась и взъерошила волосы на голове. – Пойду поставлю чайник, очень хочется кофе! – В дверях она обернулась: – Я тебя не утомила?

Лена усиленно замотала головой.

Слава вернулась минут через десять, неся в руках турку с кофе и две кофейные чашки. Она удобно угнездилась в кресле, разлила кофе и закурила.

– В общем, мама тихо умирала, а я жила своей жизнью и ничего не видела вокруг. Однажды бабка мне дала денег. «Купи на рынке курицу и свари матери бульон», – сказала она.

Курицу я сварила, но потроха не вытащила. В общем, бульон испортила. Но мама курицу все равно съела. Ела и плакала. Соседка мне объяснила, как сварить бульон – с луком, морковью. Я пошла к бабке, все ей рассказала и попросила денег еще на одну курицу. В магазинах тогда ничего не было, а цены на рынке – сумасшедшие. Бабка посмотрела на меня и сунула мне в лицо здоровенную фигу.

В восемнадцать я забеременела. От своего любимого. Он был очень талантлив, подавал большие надежды, но беден как церковная крыса. Мать его жила где-то под Киевом, в селе под названием Остров. Вдовела, жила одна, болела, скотину не держала. Перебивалась кое-как, но посылала с проводником в Питер сало, картошку, банки какие-то. Это нас здорово поддерживало. Про свою беременность я матери не сказала – понимала, что она тихо уходит. Мы расписались и жили в общаге. К матери я прибегала каждый день, иногда оставалась ночевать. Вот в одну из таких ночей она мне и рассказала все про бабку. И после этого рассказа я долго не могла прийти в себя. И до сих пор не могу. – Слава хрипло рассмеялась.

Она долго молчала. И Лена молчала тоже. Понимала, что сейчас услышит какую-то трагическую историю, страшную тайну, и ей было не по себе, как-то даже жутковато, но при этом она с замиранием сердца ждала продолжения, и Слава наконец заговорила.