Глава 4

На Оксану сегодня больно смотреть – теперь кровоподтёк и на верхней губе, нос распух, кожа под глазами ярко-малинового цвета, лицо отёкшее. Но это не мешает ей отчаянно материться, когда утром её не выпускают из нашей камеры в туалет. Кира танцует вокруг подруги, умоляя быть потише, не дерзить, но ей будто всё равно. В конечном итоге мужчины выпускают всех троих – я встаю в последний момент и, стараясь не привлекать внимание Стрелы, иду за подругами. Туалет здесь совмещён с душевой, унитаз, конечно же, только один, и мне приходится выйти и стоять за дверью вместе с Климом. Серый – бритоголовый парень, который и нанёс побои Оксане, и Стрела завтракают за широким столом, пахнет растворимым кофе. Желудок сжимается в комок – несмотря на то, что вчера вечером я неплохо перекусила дома, организм уже просит пищу.

– Как ночка? – ухмыляясь, спрашивает меня парень. Осматривает с головы до ног. В отличие от своих друзей, он меньше всего похож на рецидивиста, нет ни пугающей внешности, ни шрамов, ни татуировок.

– Пойдёт, – отвечаю, скромно опустив взгляд, и снова оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Стрелу. Уткнулся в коробочку с какой-то китайской едой, ничего не слышит. – Знать бы ещё, за что мы здесь, – добавляю я.

Парень поджимает губы.

– А ты не знаешь, за что вы здесь?

Отрицательно мотаю головой, и Клим обращается к своим подельникам:

– Слушайте, тут девчонка не знает, за какие заслуги она здесь оказалась. Рассказать ей, или пусть сама догадается?

– Ну расскажи, – не отрываясь от еды, отвечает Стрела.

– Ты должна помнить, что вы сделали с подругами пять лет назад, – кивнув другу, говорит мне Клим. – За это и попали. Думали, вам всё с рук сойдёт?

Теперь я совсем ничего не понимаю. Пять лет назад я едва знала что Киру, что Оксану. Несколько раз гуляли вместе, но мне тогда было всего четырнадцать лет, и родители не отпускали допоздна. Всё плохое, что мы сделали – подожгли тополиный пух на дороге и тут же сбежали. Стрела что-то говорил про пьяную езду. Подруги делают вид, что ничего не знают и не помнят. Пять лет назад они лучше общались с моей двоюродной сестрой Диной, но не со мной. Может, они спутали меня с сестрой?

– Я ничего не делала пять лет назад, – отвечаю я. Стрела бросает свою коробочку и быстро подходит ко мне. От испуга вжимаюсь в стену.

– Хорош уже комедию ломать, ничего она не делала. Сама невинность, блядь! Имя своё скажи.

– Диана, – зажмурив глаза, отвечаю я. Его кулак в опасной близости от моего лица, в груди трепещет.

– Фамилия?

– Матвеева Диана.

– Ну, всё верно, это ты, овца, и подружки твои, Кира и Оксана. Мы никого ни с кем не перепутали, не делай из меня дурака. Ещё раз спросишь, я тебе отвечаю, освежу память так, что потом вообще нихера не вспомнишь, – побросавшись угрозами, Стрела возвращается за стол и спокойно доедает, а я, дождавшись подруг, ныряю в туалет. Здесь совсем нет окон, холодно и пахнет сыростью. Едва успеваю сделать свои дела, как дверь в туалет распахивается и заходит Стрела с двумя полотенцами через плечо. Двигаясь медленно, по стеночке, пытаюсь обойти его, но мужчина преграждает мне путь, опершись рукой о стену.

– Стоять. Раздевайся и иди помойся.

– Здесь холодно, – бормочу я. Он закатывает глаза и толкает меня в сторону душевой кабины.

– Раздевайся, я сказал, не испытывай моё терпение!

Дрожащими руками снимаю джинсы и свитер, ищу куда положить вещи, и Стрела нервно выдёргивает одежду их моих рук. Бросает в углу и молча ждёт, пока я сниму остальное. Вчера он видел меня почти голой, но мой стыд никуда не делся. Я всего один раз обнажалась перед мужчиной, и то, это было в темноте, он почти ничего не видел. Мой первый раз принёс много боли. Поэтому он был единственным. Сомневаюсь, что второй будет лучше…

Раздевшись полностью, прикрываю грудь руками, сжимаю ляжки, залезаю в кабину аккуратно, хочу закрыть стеклянную дверь, но он не даёт мне это сделать и начинает раздеваться сам. Отворачиваюсь к стене и, когда он влезает следом за мной, вздрагиваю. От холода по спине бегут мурашки. Он открывает кран, и, пока настраивает, на меня льётся холодная вода, но я, стиснув зубы, молчу.

Стрела не трогает меня, пока мы в душе, я моюсь аккуратно, стараясь не касаться его – это трудно, в кабине тесно, и вообще, неясно, зачем он залез вместе со мной. Только закончив, чувствую, как на плечо ложится тяжёлая рука и скользит до шеи. Он хватает меня за горло, перекрывая доступ к кислороду, и прижимает к своему телу. Адреналин бушует в крови, пытаюсь ослабить его хватку и не могу, мне с ним не справиться. Теряя рассудок, я понимаю, что сейчас он попросту убьёт меня и, когда саднящие лёгкие пустеют, и последняя надежда потеряна, он отпускает меня, вышвырнув из кабинки. Приземлившись на холодный кафель, судорожно хватаю воздух ртом, душат слёзы.

Он выходит из кабинки и, повязав полотенце ниже пояса, медленно направляется ко мне и поднимает с пола одним рывком. Я стараюсь сдержать рыдания, прикрыв рот рукой, но не могу. Он долго смотрит на это и ровным, спокойным тоном спрашивает меня:

– Всё понимаешь, да? Я никогда не трогал женщин, ни одну не ударил, я и тебя бить не хочу, но ты же понимаешь, кто ты и чего ты заслуживаешь?

– Я не знаю, – подняв голову, смотрю на него. Жёсткое лицо расплывается в глазах из-за пелены слёз. – Я не делала того, в чем ты меня обвиняешь, послушай! Я не садилась за руль никогда в жизни! Скажи, что случилось, может, я пойму что к чему, вы все молчите!

Стрела молча протягивает мне второе полотенце и, подождав, пока я обмотаюсь им, выводит из санузла. Тащит к себе. Парни, которые не вылезали из-за стола, обращают на нас любопытные взгляды, а один из них бросает в догонку:

– Давай там, пожёстче!

Жестокость не имеет границ. Он не стал меня слушать, не слышит и теперь, когда я хнычу и умоляю его отпустить меня хотя бы поговорить с подругами, всё выяснить. В его взгляде нет ни капли желания, только гнев, свирепая, беспощадная жажда мести. Так нельзя с живым человеком – так, как делает он. Срывает полотенце, толкает на кровать, забирается следом, толстые пальцы проникают между складок, он проталкивает их дальше, глубже с напором, вынимает и толкает снова, мучает меня, пока его пенис не наливается кровью. Надев презерватив, шире разводит мои ноги, нависает надо мной, член трётся между половых губ и каждое движение как последняя секунда перед взрывом часовой бомбы.

У него с трудом получается протиснуть его внутрь, и мужчина помогает себе рукой, ухмыляется:

– Черт, сука, не обманула. Узкая. Ну ничего, потерпишь.

Переместив руку на спинку кровати, он чуть приподнимает мою ногу и медленно входит в меня, растягивает. Неприятно, но терпимо. Я вытерплю это, а уж потом буду добиваться правды. Я заставлю его жалеть о том, что он делает со мной.

Если ему ведомо это чувство. Если в нём есть хоть что-то человеческое.

Резкий толчок, по телу проносится волна боли, в глазах темнеет. Боль быстро меркнет и с новым движением вспыхивает вновь.

– Вот-вот, почти, – довольно произносит он, вдалбливая в меня свой широкий орган. Трахает грубо и безжалостно, не давая мне никакой передышки, опускается всем своим тяжёлым торсом на меня и, делая глубокие, свистящие вдохи, шепчет:

– Ненавижу тебя. Сука, как же я тебя ненавижу…

Боль не так страшна, как я себе её представляла, возможно, в первый раз было куда хуже, но я едва могу терпеть его порывистые точки, тело отвергает его, мышцы то и дело непроизвольно дергаются, руки тянутся к широким плечам, оттолкнуть, убрать его от себя. "Кончай, пожалуйста, кончай", – мысленно умоляю я. Но когда его грузный член выходит из меня, облегчения не наступает. Он не отпускает, лежит, вдавливая меня в кровать, его колотит крупной дрожью, а моё тело пронзает ледяными иглами страха. Он сумасшедший… Почему же его так трясёт?

Приподнявшись на локтях, он уже без злобы заглядывает мне в глаза и спрашивает:

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать, – пересохшими дрожащими губами шепчу я. – Два месяца назад исполнилось.

Чёрные брови смыкаются на переносице. Голубые глаза бегают по моему лицу. Неужели, наконец, что-то понял? Желание отомстить так затмило его разум, что он ничего не видел перед своим же носом. Но я слишком напугана, чтобы начать выяснять это. Напугана и обессилена, вымотана от боли.

Так ничего и не сказав, он приносит мне мои вещи, позволяет одеться и уводит к подругам. Я долго прихожу в себя, лежу, отвернувшись к стене, отказываюсь от еды, когда парни приносят обед. В промежности всё болит, тянет мышцы на внутренней стороне бёдер. На душе гадко. Кира не выдерживает и, подойдя ко мне, садится рядом, кладёт на меня свою тонкую тёплую руку.

– Диан? Всё хорошо?

– Нет, не всё хорошо, – отвечаю ей. Стараюсь говорить громче, чтобы слышала Оксана. – Рассказывай, что вы сделали пять лет назад.

– Ничего мы, блядь, не сделали, – грубо отмазывается Оксана. – Кому ты веришь, они наркоманы какие-то.

– Он чётко сказал. Кто-то из вас сел пьяный за руль, но он думает, что это я. Он знает наши имена. Он уверен, что мы что-то сделали. Я точно ничего такого не делала, рассказывайте.

– Оксан, ну давай уже расскажем, – тихо спрашивает Кира подругу. Та только раздражённо фыркает, и я наконец-то получаю свою правду. Которая приводит меня в ужас.

– Мы хотели пойти на дискотеку, но идти было далеко, и Дина, пока отец спал, спёрла у него ключи. Она много выпила, но никто из нас не умел водить, поэтому за руль села она. Так получилось, что мы не заметили человека на дороге, было темно, она появилась прямо из ниоткуда. Мы испугались, что нам влетит, и Дина предложила оставить её там, на дороге. Говорят, что тогда она была еще жива. Два года нас таскали везде, ты не знаешь, потому что родители запретили нам об этом рассказывать. Дина отказывалась брать всю вину на себя, она ведь сбила, и теперь мы не общаемся. Та женщина вроде ещё беременная была.

– И какое отношение она имеет к этим троим? – с трудом переваривая информацию, спрашиваю я.

– Стрела, вроде как, муж её. Остальные не знаю, братья, может, – отвечает Кира. А я быстро, превозмогая боль, встаю и, подойдя к двери, стучусь. Неважно, что они сделали. Важно то, что я оказалась впутана в это грязное и мерзкое дело по ошибке.