Романов
Самые странные поступки в своей жизни, не считая женитьбы на Яне, я совершал в возрасте от нуля до двадцати трех. Прежде всего, потому что приблизительно к двадцати трем мир поворачивается к человеку жопой и предъявляет вызовы, которые до этого брали на себя его родители. Проще говоря, приходится активно взрослеть и оправдать ожидания всех подряд, и это, помимо того, что многие социальные связи рушатся как раз в это самое время, оставляя в жизни только самых проверенных людей.
Дуя на руки, прихожу к выводу, что творение фигни все-таки не имеет возрастных ограничений. На часах пятнадцать минут девятого, а я какого-то черта топчусь перед дверьми тренажерки с перспективой отморозить задницу и жду.
Твою мать.
Она что, меня продинамила?
Запрокинув голову, тихо смеюсь и вдыхаю поглубже, чтобы прочистить мозг.
Небо черное, но и звезд хватает.
Посмотрев на фойе спортивного комплекса через стеклянные двери, не вижу там никакого движения.
Никаких белых шуб, розовых прибамбасов, пушистых кроликов и котят в корзине. Ну, или что там у нее в загашниках, я не знаю.
Трудно сказать, нафиг я вообще все это затеял, но она там чуть в обморок не свалилась, пока ждала ответа на свой неубедительный подкат. Может, я случайно глотнул чего-то психотропного, но я… вроде как залип, когда увидел маленькую Любу. Хорошенькую, белую, пушистую и такую же наивную, как и два дня назад.
После тренировки мне нужно закинуться углеводами, и раз уж такие дела, мир бы не перевернулся, сделай мы это вместе. Засовывать ей язык в рот совсем необязательно. Можно просто сводить погулять и накормить, большего она все равно не потянет. Не знаю, что там за мужик был у нее на проводе, но не думаю, что она когда-нибудь мужика видела голым вживую.
– Блин… – снова смотрю на часы, а потом на дверь.
Больше чем на полчаса даже Яна никогда не опаздывала, а опаздывала она постоянно.
Что за тупой поступок? Может, случилось чего?
С определенной вероятностью мы вообще можем больше никогда не пересечься. Именно это сейчас меня и злит. Об этом она подумала?
Найти ее контакты для меня не проблема, но она-то об этом не знает. Да и зачем они мне. Если в ее компании меня увидит кто-нибудь из знакомых, решат, что у Романова крыша съехала, особенно на фоне последних событий. Но я какого-то хрена все еще здесь. Стою и жду.
Пора сворачиваться.
Детский сад, блин.
Подхватив с земли сумку, забрасываю на плечо и иду к машине.
От холода сводит зубы.
Достав из кармана звонящий телефон, снимаю трубку:
– Да?
– Не передумал? – интересуется Марго.
Открыв дверь, сажусь в прогретый салон и бросаю сумку на соседнее сиденье.
– Ты меня переоцениваешь, – откидываю на сиденье голову и тру глаза. – После сорокаминутной тренировки я мало чем буду тебе полезен.
Хотя от ее предложения еще в зале я отказался совсем по другой причине, но теперь, когда эта причина самоликвидировалась, желания заглянуть к Марго все равно нет.
Стареешь, Александр Андреевич.
– Романов, ты не джентльмен, – фыркает Маргарита. – Ну, пригласи меня тогда в ресторан. Поболтаем, поедим. Калинкин новый ресторан открыл, ты в курсе? Повар у них непростой. Говорят, меню необычное.
Втянув носом воздух, стучу пальцами по рулю.
По непонятным причинам предложение сегодня не прельщает.
Мне хочется дать себе в бубен, потому что пока она говорит все это, у меня перед глазами стоят чистейшие голубые глаза с мультяшными неправдоподобно длинными ресницами, бледная кожа и рыжие волосы, выглядывающие из-под розовой шапки.
– Сегодня никак, – дернув рычаг, трогаюсь с места. – А завтра с удовольствием.
Осознаю всю тупость ситуации, но тащиться сейчас в ресторан с ней нет никакого желания, как и переводить наши отношения на уровень чуть более сложный, чем есть сейчас.
Как бы то ни было, я никогда не рассматривал Марго в качестве спутницы своей жизни. Почему? Наверное, потому что не судьба.
– Ясно, – тянет она, и за этим коротким словом я не слышу никаких претензий.
В том и дело, что мы взрослые люди.
– Извини.
– Романов, – смеется она. – Я переживу, не волнуйся.
– Ага, – непонятно зачем притормаживаю, проезжая мимо дверей тренажерки. – Хорошего вечера.
– Пока, – кладет она трубку, и я бросаю свой телефон на сидение.
У дверей никого.
Зараза.
Выехав на шоссе, включаю радио и прибавляю газа. Дворники гоняют по лобовому снег, термометр в машине показывает минус десять.
Город пустой, поэтому до дома добираюсь за двадцать минут. Пять километров от города, а по ощущениям другая планета. Воздух чище и земля дорожает каждый год.
Открыв с пульта ворота, заезжаю во двор и паркую машину перед въездом в гараж. Он забит коробками с вещами Яны, которые она, по всей видимости, решила оставить мне.
Войдя в дом, бросаю ключи и сумку на банкетку рядом с синим рюкзаком племянника. Елка в гостиной – идея сестры, правда, не наряженная. Этим я уж точно заниматься не собираюсь, они должны заскочить на неделе.
После их развода с Чернышовым, я как под пулями нахожусь.
Им в одном помещении лучше не встречаться. Они и сами это знают, поэтому уже год не пересекались.
После тридцатиминутной проморозки задницы и тренировки меня просто вырубает на ходу. Тренировки стали интенсивнее, поэтому мне нужно нормально высыпаться. Закинув в микроволновку контейнер с какой-то пастой, включаю ноутбук и пишу на почту секретарю кафедры, прося ее прислать мне завтра с утра список дипломников-бакалавров, которых мне распределили в этом году.
Люба
– Один карамельный латте, пожалуйста, – вываливаю на стойку кофейного ларька всю мелочь, которая есть в моем кармане. – И можно сразу добавить туда три сахара? И корицу?
Кисло посмотрев на горку моих монет, парень бариста сгребает их ладонью, не пересчитывая.
Игнорирую, потому что я проделываю такое часто. Я с детства коплю мелочь на все подряд, и с уверенностью могу сказать – мелочь многие недооценивают.
Если я и спала на ходу всю поездку в автобусе, то теперь нет.
Колотясь с ног до головы, грею дыханием руки, очень жалея о том, что сегодня не взяла до универа такси, но совесть не позволяет мне разъезжать по городу на такси чаще пары раз в неделю. Моя сиротская стипендия мне много чего позволяет, но я все равно вишу на шее у Глеба. Я должна получить диплом и пойти работать, чтобы слезть с нее… вот о чем я должна думать, а не о… Не о том, о ком я думала всю сегодняшнюю ночь.
Александр Андреевич, пожалуйста… проваливайте из моей головы…
Мое трусливое бегство не дает покоя, но дело ведь уже сделано!
С обидой глядя на медленного бариста, хочу попросить его двигать задницей, пока я не отморозила свою.
Прикусываю язык.
Холод жалит щеки и кончики пальцев даже через перчатки. Засунув руки в лисью муфту у себя на шее, приплясываю на месте. Мой пуховик почти до пяток, но это все равно не спасает.
– Спасибо, – вырываю из протянутой руки свой кофе.
– На здоровье, – захлопывает он перед моим лицом деревянные ставни.
– И вам хорошего дня! – отшатнувшись, кричу с претензией. – С наступающим!
Грея пальцы о стакан, семеню вдоль колонн центрального входа в здание университета.
Наш универ старейший в городе. И очень дорогой. Скопление мажоров на один квадратный метр здесь зашкаливает, особенно на экономических специальностях. Ну а на моей нет, потому что мажоры не мечтают до конца жизни ковыряться с колбами и пипетками.
Обогнув здание, по парковой дорожке добегаю до трехэтажного лабораторного корпуса. На парковке вижу знакомый черный «порше», и от его вида мне становится не по себе. Метнувшись в сторону глазами, вижу толпу парней с электронными сигаретами.
Задница…
Опустив глаза, забегаю на крыльцо, сжимая в руке стакан. С волнением слышу скрип снега за спиной. Не оборачиваясь, влетаю в дверь и проношусь через КПП, быстро сворачивая в коридор. В мой локоть впиваются жесткие пальцы.
– Не спеши, Стрельцова.
Сердце подскакивает, когда смотрю в полное издевательской усмешки лицо Никиты Касьянова.
– Отпусти… – прошу тихо, пытаясь вырвать свой локоть.
Надвинув на глаза бейсболку, сильнее сжимает пальцы.
Я не знаю, что он здесь делает! Это не его корпус!
Он худой, но очень сильный. Лицо у него тоже худое, но… красивое. Когда мы познакомились, он мне понравился, потому что он был таким самоуверенным. Он богатый, и у него этот чертов «порше». И он всегда давал мне понять, что… будто сделал мне одолжение тем, что обратил внимание. Я такая дура, что мне было все равно, но даже, несмотря на это, я не смогла в него влюбиться, как не пыталась.
Кажется, он тоже это понял.
Его глаза холодно смотрят в мое лицо. Скривив губы, он осматривает меня с головы до ног и, протянув свободную руку, наматывает на ладонь мою косу. Трет ее пальцами, глядя на мои губы.
Дергаюсь, опять пытаясь вырваться.
– Не рыпайся, – говорит, проводя глазами двух парней в белых халатах.
– Мне больно… – цежу, хотя в душу закрадывается какой-то непонятный страх.
От того, как он смотрит. С каким-то странным блеском в глазах.
– Больно только в первый раз, – усмехается, нависая надо мной.
– Отвали… – выхватываю из его руки свою косу и отбрасываю за спину.
– Ты такая правильная, Стрельцова, – произносит с издевкой. – Хороша девочка-сиротка, да?
– Нет, – толкаю его в грудь, но мой голос подрагивает. – Если сейчас не отпустишь, я тебе двину в морду.
Его губы разъезжаются в ехидной улыбке.
– Ну, попробуй.
Сглотнув, спрашиваю:
– Чего тебе надо?
– Ты в курсе, что фригидная?
По моим щекам ударяет краска, а в горле собирается ком.
Я не фригидная… я… нормальная… нормальная!
– Заткнись… – шепчу хрипло, глядя в его глаза. – Заткнись, понял?
Лениво усмехнувшись, продолжает:
– На твое счастье я добрый, поэтому в субботу повторим. Время напишу позже. Советую не выеживаться.
От тона его голоса сердце бухает в груди. Кажется, у меня пропал голос, потому что я ни слова не могу сказать, пока он надавливает большим пальцем на мою нижнюю губу, оттягивая ее вниз.
Опомнившись, врезаю по ней со всей силы и со всей силы толкаю в грудь. Из-под крышки кофейного стакана по руке и куртке течет. Отскочив в сторону, выпаливаю:
– Забудь. Я как-нибудь сама, понял? Отвали от меня.
Развернувшись на пятках, уношусь по коридору.
К глазам подкатывают дурацкие слезы. От оскорбления, которое теперь никак не вытравить из головы! И оттого, что я не знаю как быть, если он опять нарисуется.
Ворвавшись в аудиторию, ставлю на стол стакан и трясу рукой. Запихнув в шкаф свой пуховик, бросаю хриплое «всем привет». В нашей рабочей подгруппе тринадцать человек. Галдя, они снуют за спиной, пока я пытаюсь сбросить с себя ощущение от его пальца на своих губах.
Дверь в смежную аудиторию открывается, и из нее вылезает голова какого-то незнакомого мне парня. Шаря глазами по группе, он кричит:
– «Ху из» Стрельцова?
– Я, – выдергиваю из сумки халат, кусая губы.
– В шестнадцать встреча дипломников с Романовым у него в кабинете.
Прижав к груди халат, смотрю на него и лепечу:
– А?
Сердце подскакивает к горлу.
Сегодня?!
– В. Шест-на-дцать… – начинает он повторять по слогам.
– Поняла! – провожу по горлу рукой, прося его не продолжать.
Рухнув на свой стул, опускаю на руки голову.
Ну вот и все!
О проекте
О подписке