Рассказ Николы

– Этот… этот человек пришел к нам в семью, когда мне было пять. Спутался с матерью, начались серьезные отношения, потом они расписались. Для меня это всегда казалось очень и очень странным, ведь моя мать – проститутка, не знаю, как так вообще вышло. Он в то время был криминальным авторитетом в некоторых кругах, и, думаю, вам это известно, раз ведете на него охоту, верно ведь?

Я кивнула.

– Наверное, он запугивал мать, может быть, угрожал ей, скорее всего говорил, что сделает что-то со мной, если она не станет его женой. И, наверное, это было что-то серьезное, ведь мать была эдакой прожженной ночной бабочкой столько, сколько я себя помню. Сначала она умудрялась выкидывать его каждый раз, как заканчивалась наличка, потом этот фокус перестал работать, вот так, в общем.

Он мне сразу не понравился, на дух таких людей не переношу вообще. И я ему не понравился, но дело закончилось только косыми взглядами в сторону друг друга, когда мать выходила из комнаты. Он позволял себе говорить обо мне мерзости, когда я был рядом, именно потому, что я его слышал, думал, что раз я такой паршивый щенок, должен знать об этом с самого детства. Это продолжалось около двух лет, пока мать не умерла.

– Постой-ка, тебе тогда было семь? – перебила я.

– Да, верно.

– Прости, что заставляю об этом говорить, мне жаль.

– Ерунда, я никогда ее не любил. Она оставалась шлюхой до мозга костей и дома, и на работе, но вот то, что мать была единственным спасением от отчима – это да. После ее смерти не осталось никого, кто мог бы меня защитить. Влад начал поднимать на меня руку – сначала довольно легко шлепал, по голове или по спине, как делают, наверное, со всеми детьми, и ничего страшного в этом нет. Но вот потом… Помню, в первый раз, когда он заехал мне по-настоящему, я упал на землю и разбил лицо, а он стоял надо мной и ржал, мерзко так. Думаю, вы знаете.

Меня пробрал холод до костей. Да, я помнила его смех, он впечатался мне на подкорку мозга, даже при смерти я его не забуду. Нахлынули воспоминания, совершенно жуткие, но я их отогнала с гигантским усилием, чтобы дослушать Николу – это сейчас намного важнее.

– Потом он стал избивать меня ногами, оставлял по всему телу синяки. Однажды даже пытался убить.

Он поднял голову, кадык нервно ходил вверх-вниз, и я впервые увидела красный шрам на его шее.

– Что… что он сделал?

– Он перерезал мне горло, как скотине, кинжалом! – резко бросил он. – Я лежал и задыхался в собственной крови, на полу. Лежал в реанимации, долго, несколько недель. Вот, теперь только шрам остался. Когда мне было девять…

Никола втянул носом воздух и закрыл глаза. Я поняла, что он мне сейчас скажет.

– …он изнасиловал меня в первый раз. Долго. Больно. Медленно. Член у него крошечный, но это была не помеха – он засовывал в меня руки, так, что я не мог сидеть. Подвешивал на потолке и насиловал кухонными приборами, и много чем еще. Однажды он приковал меня к батарее и уехал, а потом… Потом вернулся с дружками, такими же отбросами общества, как и он сам. Они пустили меня по кругу. Каждый насиловал так жестоко, как только мог. Такое повторялось, и довольно часто.

Я приходил из школы домой, и знал, что в определенный день меня будут насиловать. Если я не приду – меня убьют. Все кристально чисто. И я приходил, каждый чертов раз. Они заставляли меня становиться повиноваться, раздевали, насиловали. Иногда заставляли танцевать…

Когда мне было одиннадцать, он придумал дважды в неделю меня пороть. В среду и в воскресенье. Поставил в том чулане софу, привязывал к ней за руки и за ноги, под живот подкладывал подушку, и бил. Ремнем, розгами, иногда даже крапивой. Это было ужасно.

Каждый раз, вне зависимости от того, что произошло в школе и как прошел мой день. Но вот если мне доводилось в чем-то провиниться… Это была маленькая смерть, каждый раз.

В какой-то момент, где-то через год, он стал применять порку через день, и моя задница превратилась в одну незаживающую рану.

Когда мне было четырнадцать, я сумел познакомиться с чудесным парнем, который был первым человеком, которого я смог по-настоящему полюбить. Однажды мы уединились у него дома – несмотря на то, что вытворял со мной Влад, простой человеческой ласки и нежности мне все еще иногда хотелось.

Какими-то немыслимыми способами ему удалось меня выследить, и он ворвался в дом с каким-то огнестрельным оружием. У нас в самом разгаре было свидание. Парень был голым, и папаша просто прострелил пах моему другу.

Никола замолчал. Я видела, как он пытался подавить судорожные всхлипы, но не заговаривала с ним.

– Потом… Он привел отца мальчика, который был в курсе наших отношений, и заставил его изнасиловать меня. И только потом разрешил отвезти моего друга в больницу… Больше я не видел того единственного человека, которого любил. Порой я думаю, что мне жаль, что я не погиб тогда, или в какой-то другой день до этого. Действительно жаль.

И вот тогда… После того случая у отчима совершенно поехала крыша на том, чтобы причинять мне боль. Я хочу сказать, еще сильнее, чем раньше. Он притащил кучу жутких механизмов на станках, на которые он меня регулярно сажал и включал их. Они вибрировали, гнулись, я был привязан к ним в максимально неестественных позах. Иногда он пытал меня по несколько дней подряд, и это было самым худшим, что я когда-нибудь испытывал в жизни… Он изуродовал мое тело… Только если снаружи это не сильно видно, то изнутри он оставил мне много такого, о чем я буду помнить всегда.

Когда домой приходили учителя из школы, он прятал меня в подвал, и я сидел и слушал, как он врет. Каждый раз находил новые отмазки, каждый раз ему верили… Однако, все-таки, иногда школу я посещал…

Ну, собственно, а дальше вы все знаете.

Вот в один из таких моментов вы меня и нашли.

Никола уронил голову на грудь и молчал. Я не спешила его тревожить. Пускай отдохнет.

– Но больше всего меня беспокоит одна мысль, – вдруг резко заговорил он. – Я не рассказал, как умерла моя мать. Ее нашли в ванной, дома, она лежала в воде, которая вся была окрашена в красный от ее крови. Сваливали это все на передоз наркотиков и самоубийство. Только вот я не верю в это. Думаю, что это он убил ее и все подстроил. А там – кто станет разбираться со смертью проститутки. Померла – и ладно… Об этом я его и спрошу! Обязательно спрошу, как очухается!

– Ну так давай ему поможем! – я достала пузырек с нашатырным спиртом и сунула под нос Владу.

Он как-то сильно дернулся, чихнул и открыл глаза. А потом снова начал кричать – как только снова почувствовал боль – она ведь приходит через несколько мгновений после обморока, а в первую секунду ты просто лежишь и не понимаешь, что происходит и где ты вообще, черт возьми, находишься.