Глава 4

На некоторое время повисла тишина, прерываемая только всхлипами Дубинкиной, потом мы разом отмерли и бросились ее утешать.

– Я так надеялась! Хотела стать писательницей, выиграть конкурс. Думала, что прославлюсь! – сокрушалась она, вытирая слезы салфеткой. – Салон мне надоел до жути, но куда деваться с двумя детьми?

– Маникюрша – тоже творческая профессия, – заверила мама и протянула кузине стакан воды.

– Ага, – скривилась Юлька. – Ты думаешь, нам дают как-то развиваться? Такая публика приходит! Просят наращивание на типсы, представляешь? Подавай всем когти по пять сантиметров, да расписные: с букетами и бабочками. Такое уже лет пятнадцать не в моде.

– А у меня иногда требуют химическую завивку, – поддакнула Соня. – Из прошлого века. Трендовые прически никто не хочет: боятся экспериментов.

Двойняшки, прежде готовые убить друг друга, обнялись и заревели в голосину. Дядя Витя тоже поник. Правда, он не истерил, сидел тихонечко, но вид у него был совершенно потерянный.

– Ну вот что, прекращайте, – распорядилась Мира. – Женщины погибли такой мучительной смертью, а вы о конкурсе волнуетесь. Им намного хуже, чем вам. Это во-первых. А, во-вторых, свет не сошелся клином на челлендже: дописывайте свои гениальные труды и сдавайте в издательство на общих основаниях. Раз «Буковка» ищет новых авторов, значит, у вас есть шансы.

– Ты полагаешь? – усомнился дядя.

– Конечно!

– Интересно, кто и за что их убил?.. – задумалась я.

– Конкуренты, наверно, – пожала плечами Соня.

И тут затрезвонил мой телефон. На линии висел Гришка, тоже получивший жуткое известие.

– Ты видела? – завопил он. – Кошмар! Жесть! Плохая была затея, неправильная!

– Ты о чем? – насторожилась я и включила громкую связь.

– Артемида Юзик начала новую книгу, основанную на реальных событиях, – тараторил брат. – Что-то связанное с тюрьмой и предательством. На онлайн-уроках зачитывала нам отрывки и заодно учила, понимаешь?

– Не очень, – вмешалась Мира. – Что за историю она использовала для романа?

– Какое-то старое дело… – неуверенно пробормотал Гришка. – Еще советских времен. Вроде бы одного мужика несправедливо осудили, потом реабилитировали. Но он так и не узнал, кто написал на него донос. А Артемида выяснила и уверяла, что создаст бестселлер.

– А где все происходит-то? – крикнула я.

– Да у нас, в окрестностях Новолесинска. По-моему, Юзик даже фамилии не поменяла.

– Так-так, – протянула Мирослава. – Старые грехи отбрасывают длинные тени?

– Точно, – вздохнул брат. – Конечно, у киллера могли быть и другие мотивы: деньги, личная неприязнь или месть. Но я почему-то сразу вспомнил о новой книге. Маш, ты бы позвонила Изранову, а? Спроси, что там к чему.

– Почему я?! Он же твой друг!

– Знакомый, – поправил Гриша.

– Ладно. Самой интересно. Только попозже, у него сейчас в гостях мамаша – жуткая тетка…

Я осеклась. Мама и Мира подозрительно посмотрели на меня, а кузен хрюкнул в трубку, попытавшись подавить смешок.

– Мы уже болтали рано утром по телефону, – не моргнув глазом, соврала я. – Ты лучше пришли отрывки из романа Юзик, которые она вам демонстрировала.

– Не вопрос, – мгновенно отозвался родственник. – Сейчас скину.

Едва мы простились, как тренькнул WhatsApp, и я получила файл под названием «Иуда». Текст был достаточно коротким и содержал лишь пролог. Я жадно прочла все пять страниц и помрачнела.

– Что там? – шепотом спросила мама.

– Ничего, – махнула я рукой. – Покойная Артемида решила удержать интригу, поэтому так и не назвала имени главного героя: отделалась общими определениями. Я поняла лишь, что он возглавлял колхоз и вляпался в какую-то историю. И что ей стоило написать нормально? Нет же, напустила тумана. Вот, пожалуйста, сотрудник КГБ, пытавшийся посадить председателя, так и зовется Михаилом Федоровичем Бойченко – ясно и четко. Прокурор и секретарь райкома партии тоже представлены по всей форме.

– Дай посмотреть, – резко сказала мама и выхватила у меня смартфон.

Она никогда так не делает, поэтому я слегка обалдела и проблеяла:

– Бери-бери, только не нервничай.

– Бойченко, Токин, Пилипчук, – перечислила мама севшим от волнения голосом. – Я знаю их! Да ведь это же папино дело! Вашего дедушку посадили в тюрьму, обвинив его в хищении государственной собственности. Прокурор сразу уволился, а секретаря вызвали на очную ставку и на следующий день нашли мертвым – якобы, он застрелился.

– Господи, – пробормотала Сонька и перекрестилась.

– Расскажи все последовательно, – попросила Мира.

Конечно, мы знали, что дедушка сидел, но он никогда об этом не упоминал, не повествовал о тамошних друзьях, порядках, каких-то смешных или страшных случаях. У него даже не было наколок! Многие люди, попавшие на зону, сначала испытывают шок, потом привыкают, а на свободе изредка ностальгируют по временам заключения, рассказывая, каким уважением они там пользовались. В 90-е вообще судимость считалась чем-то вроде знака почета, дедушка мог бы этим воспользоваться, но отчего-то не захотел. Я ни разу не слышала от него ни единого слова на «фене»: кошелек он называл кошельком, а не «лопатником», ложку – ложкой, а не «веслом».

– Папу осудили несправедливо, – начала мама. – Он был председателем колхоза «Красный рассвет» в селе Сребриново. Обычно им давали план, в соответствии с которым хозяйство брало на себя обязательства предоставить по истечении указанного срока определенное количество овощей, фруктов, молока, яиц, мяса и тому подобного. Но в конце восьмидесятых появилось ноу-хау: несколько колхозных полей теперь могли взять в аренду частные лица или кооперативы. Они тоже продавали свою продукцию государству – не всю, но большую часть. Естественно, цены на нее устанавливались в соответствии с реалиями того времени. Так в «Красный рассвет» пришла артель братьев Лим – очень хитрых и жадных корейцев. Они вырастили лук, морковь, картофель, заплатили какие-то смешные деньги за использование земли, а овощи отдавать отказались, ссылаясь на неурожай. Потом выяснилось, что Лимы торгуют ими на черном рынке, запрашивая по двадцать рублей за килограмм лука. Чтоб вы понимали, это равнялось почти четверти средней зарплаты.

– И их не наказали? – поразилась я.

– Полагаю, таким путем зарабатывала не только артель, но и высокопоставленные чиновники. Наверное, львиная доля продуктов уходила за границу, потому что в те годы овощи в нашей области стали дефицитом.

– Что же сделал дедушка? – спросила Мира.

Мама усмехнулась:

– Вы ж его знаете: стал возмущаться и добиваться справедливости. В конце концов, на него натравили и КГБ, и прокуратуру, и партию. Суд растянулся на целых два года, мама, папины бывшие подчиненные, друзья, любовницы и просто знакомые попали под колоссальный прессинг. Всем угрожали, требовали конкретных показаний, но напрасно. Ваш дедушка тоже не сдавался: наотрез отказался признавать вину. Только один человек оказался предателем, но его личность до сих пор остается тайной.

– Можно попросить дядю Женю раскрыть инкогнито крысы, – подала идею Мира. – Он служит в ФСБ, наверное, имеет доступ к архивам.

Мама отмахнулась и вздохнула:

– Сто раз к нему обращалась. Мой брат либо ничего не знает, либо помалкивает.

– Сейчас сама ему позвоню! – подскочила я, потом уселась обратно и решительно взяла со стола телефон.

– Алло, – раздался усталый голос. – Уже боюсь, когда вижу твое имя на дисплее. Что случилось?

– Папа Женя! Ты должен нам помочь! – выпалила я.

– Прямо-таки должен?

– Ты же мой крестный!

– Да уж, угораздило так вляпаться.

– Скажи, ты изучал дедушкино дело?

– Ну… как-то раз, – поразмыслив ответил он.

– Кто написал на него донос?

– Некий Иуда.

– Мне нужно настоящее имя, – теряя терпение, заявила я.

– А нет его.

– Как нет?! Но ему ведь платили вознаграждение, оформляли разные бумаги, не мог же он так и числиться в них под кличкой!

– Увы, – грустно ответил крестный, прекративший, наконец, испытывать мои нервы на прочность. – Как только появилась возможность покопаться в архивах, я досконально осмотрел все бумаги, но ни имени, ни фамилии этого Иуды там нет. Кстати, за свою подлость он получил не особенно много – всего лишь тридцать рублей.

– Ты говоришь правду? – усомнилась я. – Но дедушку реабилитировали, был суд, неужели на рассмотрение дела не вызвали всех фигурантов?

– Клянусь, – торжественно провозгласил папа Женя. – Зачем мне скрывать имя урода? Если б я что-то выяснил, то немедленно рассказал бы Еве. А суд… Подумай, о каких годах ты говоришь! СССР только распался, многих реабилитировали скопом: в одно заседание принималось решение о судьбе десятка заключенных.

– Ладно, – сдалась я и попрощалась.

– Ну что? – безо всякой надежды спросила мама.

Я покачала головой.

– А как тогда Артемида раскрыла личность негодяя? – внезапно подала голос Сонька. – Если уж ФСБ о нем ни сном, ни духом.

– Да очень просто, – хлопнула в ладоши Мира, но ее лицо осталось мрачным. – Она наверняка встречалась с участниками тех событий, беседовала, и кто-то себя выдал. Прошло много лет, Иуда успокоился, расслабился, выпил с писательницей домашней наливочки, ударился в воспоминания, да и сболтнул лишнего. А она намотала на ус и решила издать книгу-разоблачение.

Все замолчали. Тишину прервало тявканье Василисы и появление в столовой двух совершенно одинаковых мужчин в костюмах цвета хаки, дутых куртках и вязаных шапках – мужья Соньки и Юльки явились за своими благоверными.

– Пойдем домой, – одновременно сказали они, переглянулись и снова синхронно продолжили. – Дети орут и скачут, сил нет.

Корзинкина и Дубинкина, ворча, поднялись со своих мест, переоделись в успевшие высохнуть вещи и отправились восвояси. Мама, обычно провожавшая гостей, сейчас сидела, о чем-то задумавшись.

– Что с тобой? – спросила я и обняла ее.

– Папу предал кто-то из близких, – глухо сказала она. – Возможно, я до сих пор продолжаю улыбаться этому человеку и считать его другом. От этой мысли мне не по себе.

Глава 5

Октябрь, 1986

– Папа, ты купишь мне мороженое? – маленькая девочка в красной курточке с вышитым зайчиком настойчиво потянула за рукав красивого брюнета.

– Конечно, – улыбнулся он и постучал в синюю дверь с табличкой «Закрыто».

– Володя! – укоризненно возразила его жена. – Какое мороженое? Во-первых, сейчас его нет в сельпо, а, во-вторых, холодно! У Евы заболит горло.

Мужчина и ребенок переглянулись и лукаво подмигнули друг другу. Створка отворилась, и наружу высунулось круглое хмурое лицо продавщицы Зины.

– Кто там?! – рявкнула она на автопилоте, но, узнав семью Подольских, немедленно расплылась в улыбке. – Владимир Яковлевич, здравствуйте! Входите скорее. Думала, опять кто-то из конторы за хлебом прибежал. Во народ! Каждый день в одно и то же время закрываемся – никак не запомнят! Я вам все отложила: и конфетки, и вафли, и торт. Вчера печенье привезли, вы не просили, но…

– Зиночка, вы просто чудо, – с благодарностью ответил Владимир, и сердце продавщицы ухнуло куда-то вниз, а потом подскочило и заколотилось у горла.

Председатель колхоза был хорош, как киноактер: высокий, статный, с правильными чертами, жгучими карими глазами и белоснежной улыбкой. К необыкновенной красоте прилагались острый ум и широкая душа. Муж Зины был вторым секретарем райкома партии, и они с Подольскими дружили семьями. Однако жена Владимира Яковлевича ей совершенно не нравилась. Роза Алексеевна походила на английскую аристократку, которую каким-то чудом занесло в глухое советское село. Она всегда вела себя вежливо, даже приветливо, но отстраненно: не перемывала кости знакомым, не ходила в баню по субботам с другими женщинами, чтобы попариться, выпить немного и поболтать, не заводила подруг. Роза любила читать и нахваталась из книг сложных слов и речевых оборотов. Зину буквально перекашивало, когда она слышала, как Подольская беседует с ленивой и глупой почтальонкой:

– Танечка, где мой журнал?

– Какой? – делала круглые глаза девица.

– На который я подписана. Он должен был прийти, неужели задержали?

– А-а-а, – тянула бестолковая Таня. – Был, был журнальчик! Просто я его забыла, когда сумку собирала. Сейчас разнесу почту и на обратном пути вернусь к вам с «Роман-газетой», хорошо? Уж извините, совсем разум потеряла: начальница вечно орет, муж каждый день пьяный, на ребенка в саду жалуются…

– Ничего страшного, дорогая, – отвечала с улыбкой Роза, вежливо, но непреклонно прерывая долгое повествование о несчастливой жизни. – Вы меня очень обяжете, если занесете издание ко мне на работу.

Зина предпочитала скандалить с почтальонкой, стыдить ее за халатное отношение к обязанностям и пугать жалобами, но все заканчивалось тем, что Таня начинала хамить в ответ, и за корреспонденцией приходилось идти самой. Розу же она почему-то побаивалась, хотя та вела себя крайне любезно.

А еще у Подольской было много красивых нарядов: платья, костюмы, юбки, кофточки. Зина, набравшись храбрости, предложила ей:

– Я могу достать для вас любые продукты, мой брат работает на заводе. Там есть почти все: колбасы, молочка, кондитерские изделия. А вы познакомите меня со своей портнихой, согласны?

– Разумеется, – усмехнулась Роза Алексеевна. – Никакого секрета нет, для меня шьет соседка Лидочка.

– Я ее знаю, – разочарованно отозвалась продавщица. – Она служит в ателье закройщицей, мы все заказываем у нее одежду и, посмотрите, в чем ходим.

С этими словами Зина покрутилась перед Подольской, демонстрируя мешкообразное серое платье.

– Я сама рисую нужные модели и составляю выкройки, – снисходительно пояснила жена председателя. – Остается только сшить.

Зина рассердилась, но скрыла недовольство. Она тоже кое-что смыслила в конструировании нарядов, но не хватало то ли фантазии, то ли вкуса, чтобы придумать нечто оригинальное. Тем не менее, уговор дороже денег, поэтому пришлось откладывать для Подольских дефицитные продукты. Кроме того, Владимир Яковлевич вызывал только положительные чувства, и Зиночка стремилась ему угодить. Она подошла к холодильнику, вынула оттуда застывший брикетик мороженого и вручила Еве, с наслаждением отметив, как вытягивается лицо Розы.

– Брат приезжал, привез небольшую партию, – улыбнулась продавщица. – Они уже готовятся к 7 ноября.

– Ах, вот оно что, – пробормотала Подольская и ворчливо приказала дочери. – Ешь аккуратно! И оставь половинку Жене.

– Владимир Яковлевич просил пять штук, – заявила Зиночка и завернула еще четыре упаковки в шуршащую коричневую бумагу. – У вас намечается какой-то праздник?

– Офелия возвращается, – с нескрываемой радостью ответила Роза. – Она устроилась на работу в Ленинграде и уже может забрать к себе детей.

Продавщица понимающе покачала головой. Офелия Саркисян – молодая вдова, год назад она приехала сюда с двумя сыновьями и отчаянно нуждалась в деньгах. Владимир Подольский немедленно оказал ей материальную помощь, отправил учиться в какой-то ленинградский техникум и взялся присмотреть за мальчишками. Мнения жены по этому поводу он, естественно, не спросил, хотя забот у нее с тех пор прибавилось.

Если бы зиночкин муж выкинул нечто подобное, она бы непременно устроила запоминающийся скандал. Но ее супруг Алексей был спокойным, интеллигентным, рассудительным человеком, долго и тщательно обдумывал каждое решение. Зиночка очень ценила в нем это качество, однако с радостью предпочла бы взбалмошного Подольского, представься ей возможность выбирать.

– Мне нужно кое-что сказать вам, Владимир Яковлевич, – она понизила голос и схватила председателя за рукав.

– Слушаю, – вежливо улыбнулся тот.

– Наедине, – выпалила продавщица и, осознав, как странно это прозвучало, добавила. – Насчет братьев Лим.

Подольский посерьезнел и пошел вслед за ней в подсобное помещение, заваленное пустыми деревянными ящиками.

– Они говорят вам, – без предисловий перешла к делу Зиночка. – Что из-за неурожая не могут сдать овощи, но это вранье. Их продают из-под полы за бешеные деньги.

– Откуда вы знаете? – спокойно спросил председатель.

– Потому что старший, ну этот, как его…Чихун, вот!

– Чхун, – поправил Владимир.

– Да, точно. Он приходил ко мне и просил всех, кто хочет купить лук или картошку, отправлять к нему. Назвал цену – 20 рублей за килограмм, вы представляете?

– Как же он не побоялся заявиться в магазин с таким предложением? – прищурился Подольский.

Продавщица покраснела и замялась, силясь придумать нечто убедительное. Ну не рассказывать же, что изначально она собиралась поучаствовать в преступной схеме и даже обозначила, какой процент от выручки ее устроит, но внезапно решила предупредить председателя, поддавшись какому-то необъяснимому чувству нежности к нему.

– Ладно, – усмехнулся Подольский, считав с ее лица всю информацию. – Спасибо, Зиночка, я разберусь.

– Только я не знаю, где они прячут продукцию, – пролепетала она, смутившись.

– Зато я знаю, – уверенно ответил он и вернулся в торговый зал.

Чета Подольских попрощалась и ушла. Глава семейства казался абсолютно невозмутимым, но продавщица знала его достаточно хорошо и забеспокоилась. Она наспех собрала вещи и поспешила домой, надеясь, что ее муж уже успел вернуться с работы.

Алексей Алексеевич мирно обедал, сидя у телевизора, и смотрел «В мире животных» по первой программе.

– Ой, Леша, – тихо позвала Зиночка.

В ее голосе слышалась такая тревога, что супруг немедленно оторвался от созерцания пингвинов и спросил:

– Что случилось?

– Кажется, я сделала глупость. В прошлый вторник ко мне приперся кореец Чихун и предлагал деньги за то, что я буду отправлять к нему людей. Они с братом зажмотили овощи от колхоза и толкают их по два червонца за килограмм. Ну, я согласилась и потребовала по пять рублей за каждого покупателя, потому что я не какая-то там дурочка, которой можно заплатить три копейки…

– Что?? – лицо Алексея вытянулось и стало наливаться нездоровым румянцем. – Ты связалась с этими мошенниками? Да как тебе такое в голову пришло?!

– Погоди орать-то, – виновато пробормотала она. – Сегодня приходили Подольские за продуктами, ну я и выложила все, как на духу, Владимиру Яковлевичу. А у него, знаешь, сделалось такое страшное лицо: спокойное и бледное, а глазищи сверкают. И я боюсь, как бы он чего сгоряча не натворил.

Алексей с чувством хлопнул себя по лбу, вскочил с кресла, едва не опрокинув тарелки, и принялся лихорадочно натягивать парадные брюки, приговаривая: