В конце XVII – начале XVIII века крестьяне составляли большую часть населения России. Но эта огромная масса не была однородна.
Крестьяне могли быть государственными – то есть принадлежащими государству. Жили они лучше прочих: три дня трудились на барщине, остальное время – на своих полях. Но такой регламент был установлен не писаным законом, а обычным правом – и это важно!
Близки к государственным были дворцовые крестьяне, принадлежащие лично царю и членам царской семье.
А вот помещичьим крестьянам приходилось куда хуже: признанные обычаем ограничения барщины и оброка на них не распространялись. Сколько прикажет помещик – столько и работай, столько и плати.
При императрице Екатерине II крепостное право распространилось на новые территории: в Прибалтику и Малороссию. Посполитые люди – так называлось лично свободное сельское население Левобережной и Слободской Украины. В конце XVIII века и посполитые стали крепостными крестьянами.
Таким образом, общее количество крепостных людей к XIX веку резко увеличилось. С 1857 по 1859 год в России была проведена 10-я народная перепись. По ее итогам в 1861 году издана книга «Крепостное население в России, по 10-й народной переписи». Чуть ранее, в 1858 году, в Санкт-Петербурге была опубликована работа А.Г. Тройницкого «О числе крепостных людей в России». В этих книгах были приведены точные данные о количестве крепостных.
В Польше, Прибалтике, Финляндии, на территории Средней Азии и современного Казахстана их было немного. А в центральных районах России их доля была высока. В отдельных губерниях, например в Смоленской и Тульской, она составляла 69 %.
Иногда к крестьянам причисляют и однодворцев, хотя это не совсем верно. Однодворцы – это особое сословие, возникшее при расширении юго-восточных границ Русского государства и состоявшее из военизированных землевладельцев, живших на окраинах государства и несших охрану пограничья.
Крепостные использовались не только в сельском хозяйстве. В стране развивалась промышленность, уже в XVII веке появились первые мануфактуры, а для них требовалась рабочая сила.
В 1703 году был принят указ о приписных крестьянах. Так называли людей, приписанных к той или иной мануфактуре – частной или государственной. Они, формально находясь под властью помещика, работали на предприятии вместо уплаты оброка. Уволиться или перейти на другую работу они не имели права. Срока у этой приписки не было, людей прикрепляли к мануфактуре пожизненно.
Их могли безжалостно наказывать, нещадно эксплуатировать, по выражению крестьянина Травина, «уже не волну стричь, а кожу сдирать и тем исполнить свою алчную утробу обогащением».
О тяжкой доле крестьян, приписанных к фабрикам, вспоминал и Савва Дмитриевич Пурлевский (1800–1868). Его родная деревня принадлежала князю Репнину, который «вовсе не занимался хозяйственною экономией», а из-за слишком роскошной жизни погряз в долгах и вынужден был продать земли некому «откупщику», «богачу из купцов». «С той поры, как богатый откупщик купил вотчину, жизнь крестьянская пошла иначе. Буйная свобода заменилась рабскою покорностью, за прежнее ото всех посыпались укоры, земские крючки стали беспрестанно наезжать в село по делу и без дела, жить там и кормиться; нет уж былой барской защиты: за всё откупайся деньгами! Новый владелец устроил при реке близ села бумажную фабрику, и на работу туда поставил всех, кто неисправно вносит положенный оброк, то есть чуть не всю вотчину», – вспоминал Пурлевский.
Очень близки к приписным были посессионные крестьяне. Указ о таких крестьянах Пётр Великий издал в 1721 году. Посессией называлось арендное владение государственными крестьянами и землями, предоставлявшееся промышленным предпринимателям в России в XVIII–XIX веках.
Так как официально владеть крестьянами имели право только дворяне, то купцы брали их в долгосрочную аренду целыми деревнями – для того чтобы они работали на фабриках. Люди считались чем-то вроде живого инвентаря. Владелец производства не имел права продавать и закладывать крестьян отдельно от завода. Предприятия продавались и покупались сразу с работниками.
Александр Николаевич Радищев писал как бы от лица крепостного крестьянина: «Ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; всё работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому?»
Труд именно этих людей лег в основу богатства уральских купцов – Демидовых, Губиных, Лугининых, Мосоловых, Осокиных, Походяшиных, Турчаниновых, Яковлевых, Твердышевых, Мясниковых.
Пытки, издевательства и даже убийства работных людей были обычным явлением на их заводах. Мрачно прославился Андрей Родионович Баташев (1729–1799) – человек немыслимой жестокости и совершенно бессовестный. Владел он железоплавильным заводом в Рязанской области. Ходили слухи, что если с кем случалось ему повздорить, то Баташеву ничего не стоило приказать своим рабочим кинуть несчастного в домну и сжечь.
Крепостному праву, то есть прикреплению крестьян к земле, сопутствовало и такое явление, как холопство. Изначально холоп – это раб, не имевший никаких личных прав. Холопами могли становиться пленные – ведь далеко не всех их селили на пустующих землях. А еще в холопы попадали за долги – холопом мог стать неудачливый половник. Холопы были полной собственностью господина – как корова или коза. Согласно древним русским законам, господин имел право убить холопа, а если другой человек убивал холопа, то он должен был выплатить его господину штраф – за испорченное имущество.
Первоначально крепостные крестьяне и холопы были разными категориями, но постепенно их положение все меньше и меньше различалось. Перепись населения, проведенная в 1718–1724 годах, уже не делала никаких различий между полностью бесправными холопами и крепостными крестьянами, которые тоже теперь воспринимались как «говорящая скотина», «крещеная собственность».
Крепостные крестьяне-землепашцы отличались от рабов наличием собственного хозяйства на земле помещика. Но помещик имел право и это хозяйство отнять!
О! горе нам, холопем, от господ и бедство!
А когда прогневишь их, так отъимут и отцовское наследство.
Что в свете человеку хуже сей напасти?
Что мы сами наживем – и в том нам нет власти, —
говорилось в крестьянской песне XVIII века.
Таких крестьян, которых лишили своих участков земли, иногда даже собственного жилья и заставили прислуживать в господском доме, стали называть дворовыми или холопами, то есть фактически – рабами. Они должны были выполнять всевозможные прихоти барина, взамен получая одежду и питание. Положение их было незавидно: бывшие братья-крестьяне презирали холопов, считая их паразитами.
Позавидовали крестьяне
Все холопскому житью
Холоп подати не платит,
В оброк денег не несет,
Косы в руки не берет, —
пелось в старинной песне.
Да и сами помещики тоже порой называли паразитами дворню, которую сами множили своими приказами.
Без выбору нас бедных ворами называют,
«Напрасно хлеб едим» – всечасно попрекают,
И если украдет господский один грош,
Указом повелят его убить, как вошь.
А барин украдет хоть тысяч десять,
Никто не присудит, что надобно повесить, —
плакались холопы.
Крепостной Фёдор Дмитриевич Бобков, автор пространных дневниковых записок о своей жизни, упоминает, что в «Отечественных записках» прочитал статью, которую он приписывает графу Толстому. Автор ее писал: «Лакейство и все дворовые начали огрызаться. Это уже становится невыносимым. Хотя бы поскорее освободили нас от этих тунеядцев»[4].
По этому поводу Бобков замечает: «Меня эта статья очень оскорбила, и я хотел было написать ответ. У меня роились мысли и возникали вопросы. Кто же другой, как не сами помещики, создали этот класс людей и приучили их к тунеядству? Кто заставлял их дармоедничать, ничего не делать и спать в широких передних господских хором? Разве кто-либо из дворовых мог жить так, как хотел? Живут так, как велят. Отрывают внезапно от земли и делают дворовым, обучая столярному, башмачному или музыкальному искусству, не спрашивая, чему он желает обучаться. Из повара делают кучера, из лакея – писаря или пастуха. Каждый, не любя свои занятия, жил изо дня в день, не заботясь о будущем. Да и думать о будущем нельзя, потому что во всякую минуту можно попасть в солдаты или быть сосланным в Сибирь».
А между тем житье дворового или холопа было нерадостным, наказывали их куда чаще, нежели крестьян в деревне: «Не довернешься – бьют, и перевернешься – бьют», – говаривали они о барском к ним отношении. Именно дворовые должны были ежедневно выдерживать всевозможные помещичьи придирки.
Богатые помещики считали за правило держать обильную дворню. Статистик и экономист, видный русский государственный деятель Андрей Парфёнович Заблоцкий-Десятовский писал: «Нам случалось толковать со многими об излишестве домашней прислуги: “Неужели нашего брата надо заставить в самом деле жить, как немца, с одним слугою”, – говорит деревенский дворянин. Вообще у нас, даже и у образованных людей, понятие о какой-то роскоши, выражающейся в огромности прислуги (роскоши, сопряженной нередко с лохмотьями), соединяется с понятием о достоинстве русского дворянина».
Известный путешественник и этнограф Семёнов-Тян-Шанский вспоминал о своем деде, которого он сам считал заботливым помещиком времен Екатерины Великой: «…численность нашей многочисленной дворни превосходила у нас впоследствии 60 душ обоего пола. Между ними были обученные отчасти в Москве, отчасти у соседей специалисты по разным частям: повара, столяры, портные, сапожники, башмачники, ткачи, слесаря, кузнецы, кучера, форейторы, скотники, ученые овчары, садовники и огородники».
О проекте
О подписке