Читать книгу «Ночное кино» онлайн полностью📖 — Мариши Пессл — MyBook.
image































Пул кивнула. Нору, кажется, подмывало сделать ноги. Помявшись, она сгорбилась, побрела к нам; остановилась, смерила Пул взглядом, достойным доктора Зло, и взбежала по ступенькам. Через вестибюль, где отчетливо пахло дезинфекцией, Пул провела нас в столовую. Большой солнечный зал, круглые деревянные столики, арочные окна. Стайка работниц деловито раскладывала приборы.

– Здесь гости питаются, – сказала Пул. – Мы, естественно, заботимся о физическом здоровье не меньше, чем о душевном, поэтому в меню есть блюда с низким содержанием жира, вегетарианские, веганские и кошерные. Наш шеф-повар прежде работал в мишленовском ресторане в Сакраменто.

– А когда я познакомлюсь с теми, кто тут живет? – осведомилась Нора. – А то вдруг тут все психи?

Пул потрясенно заморгала, посмотрела на меня – я ответил смущенным взглядом, – но затем взяла себя в руки и улыбнулась.

– Сегодня ты ни с кем не познакомишься, – дипломатично ответила она и поманила нас за собой; Ириска проплыла мимо нее в коридор, стуча коготками. – Но если будешь у нас гостить, увидишь, что люди здесь, как и везде, очень разные.

Пул затормозила у темной ниши и, поразмыслив, включила верхний свет. На стенах – сплошь стенды, увешанные списками участников всяких кружков и фотографиями с мероприятий.

– Как видите, – Пул взмахнула рукой, – гости у нас очень даже счастливы. Мы всех стараемся занимать, физически и умственно.

Нора, насупившись, ступила в нишу.

– А когда это снимали? – спросила она.

– В последние месяцы.

Нора скептически сверкнула глазами и уставилась на фотографии, скрестив руки на животе. Я подумал, что она совсем поехала крышей, решила изобразить Энджи из «Прерванной жизни»[26], но потом сообразил, что она задумала.

Она искала Александру.

Разумно. Я тоже шагнул посмотреть. На фотографиях пациенты бегали эстафеты, ходили в походы. Кое-кто правдоподобно доволен жизнью, но большинство слишком худы и апатичны. Александра бросалась бы в глаза, так? Темноволосая, чуть в стороне, во взгляде вызов. Я пригляделся. Фотографии с музыкального концерта – но за фортепиано мужчина с дредами. Куча снимков с летнего барбекю на центральном газоне – пациенты толпятся вокруг столов, жуют бургеры, но Александры ни следа.

Я оглянулся – Пул наблюдала за нами в легкой тревоге. Видимо, мы слишком уж пристально изучали эту выставку.

– Все такие счастливые, – заметил я.

Она ответила мне хладнокровным взглядом:

– Может быть, пойдем дальше?

Я вышел из ниши; мохнатая кружевная салфеточка по имени Ириска носилась вокруг меня и смотрела так, будто в кармане я припрятал вяленое мясо. Нора перебирала списки записавшихся в книжный клуб, откровенно читая все имена подряд.

– Лиса, – сказал я. – Пойдем.

Наружу, по газону к «Страффен-холлу», затем прямиком на второй этаж, где занимались музыкой, рисованием и йогой. По отрывистым комментариям и напряженному тону Пул было ясно, что мы с моей ершистой дочерью очень ей не нравимся. Я старался расхваливать клинику, но Пул в ответ лишь чопорно улыбалась.

Когда мы проходили мимо зала медитаций – свечи, фотографии лугов и небес, – из репродуктора раздался сигнал, две ноты. Пронзительный и раскатистый – музыкальный аналог отбитого пальца на ноге.

– Мне надо в туалет, – раздраженно объявила Нора.

– Разумеется. – Пул остановилась у питьевого фонтанчика и указала на дверь «Дамы» в середине коридора. – Мы тебя тут подождем.

Нора закатила глаза и отбыла. Стены в коридоре яркие, наполовину белые, другая половина розовая, как кошачий нос, но обстановка сочилась больницей и клаустрофобией, точно купе в поезде. Недоумочный экспресс отправляется в Шизотаун. Все на борт.

Из аудиторий потянулись пациенты. Все в джинсах и мешковатых хлопковых рубашках – ни ремней, ни шнурков, отметил я, – и возрастной разброс поражал воображение. Из класса рисования выполз мужик лет восьмидесяти с седым ежиком. Большинство, проходя мимо, отводили глаза. Роились мозгоправы и прочие умники – болтали, кивали, симулировали конструктивность. В толпе они не терялись – все во флисках и куртках «Л. Л. Бин», в шерстяных буроватых свитерах, – вероятно, чтобы пациенты решили, будто попали на лыжный курорт.

Пул поправила заколку на Ириске.

– Я слышал много хорошего о докторе Аннике Энгли, – сказал я.

Пул выпрямилась, подхватив собаку на руки.

Анника Энгли – психолог, которая при первичном приеме заполняла карту Александры, в итоге очутившуюся в полицейском досье.

– Мне ее рекомендовал друг, – продолжал я. – Насколько я понял, она прекрасно работает с девушками, страдающими депрессивным расстройством. А нельзя с ней поговорить?

– Ее кабинет на третьем этаже. Посетителей мы туда не водим. И пока еще рано обсуждать доктора Энгли или любого другого врача. Если Лиса к нам поступит, ей назначат группу медиков в соответствии с ее потребностями. И кстати, пойду проверю, как она там.

Пул опустила Ириску на пол, улыбнулась мне – прозрачно намекая: «Ни с места», – и зашагала прочь, плюхая по линолеуму черными ортопедическими ботинками.

Вернулась спустя минуту, красная как свекла.

– Лисы там нет, – возвестила она.

Я растерянно на нее уставился.

– Лиса потерялась. Вы ее видели?

– Нет.

Пул развернулась и ринулась по коридору:

– Она, наверное, вышла с другой стороны.

Мы с Ириской – равно ошарашенные новым поворотом сюжета – устремились следом; проходя мимо дамской комнаты, я все-таки открыл дверь и окликнул:

– Лиса? Детка?

Пул ожгла меня взглядом через плечо:

– Ее там нет. Правда.

Она промчалась мимо стайки пациентов, распахнула дверь в конце коридора и вылетела на лестницу. Я не отставал. Она задрала голову, посмотрела в следующий пролет – отделенный металлической дверью и табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА» – и затопотала вниз. Мы ворвались на цокольный этаж, отпихнув человека с кипой папок, и на резком повороте Ириска пошла юзом на полированных половицах. Мы вошли в кабинет «ПРОГРАММА „НАРКОТИКИ И АЛКОГОЛЬ“».

– Бет, тут разгуливает пять сорок шесть, ты не видела? Худая блондинка? Микро-мини? Косы вокруг головы? – Мне достался ледяной взгляд. – Перья?

– Нет, Лиз.

Пул, что-то бормоча, маршем вернулась по коридору.

– Что такое «пять сорок шесть»? – спросил я.

– Потенциальный гость. Мне придется просмотреть записи с камер наблюдения. Она у вас любит бегать, а? Есть идеи, куда она могла пойти?

– Если доберется до дороги, попытается уехать стопом.

– Никуда она не уедет. Если у нее, конечно, нет крыльев и она не может перелететь тридцатифутовую электрическую ограду.

– Мне ужасно жаль, что так получилось.

Мы вышли через стеклянные двери. По ту сторону газона пациенты – многие в сопровождении медсестер – по дорожкам шли обедать. Норы не видать. В таком наряде она выделялась бы. Я понятия не имел, куда она делась, – в моем инструктаже ничего такого не было. Нора устроила бунт.

Спустя минуту Пул усадила меня на цветастый диван у себя в кабинете.

– Ждите здесь, – велела она. – Я скоро вернусь с вашей дочерью.

– Спасибо.

Она лишь испепелила меня взглядом и хлопнула дверью.

16

Я остался наедине с Ириской. Собака сбегала к своей подушке под цветами в горшках и приволокла писклявый резиновый хот-дог.

В репродукторах опять блямкнуло.

Я осмотрел потолок. Вроде бы камер нет.

Встал и подошел к столу.

На мониторе скринсейвер. Естественно, там плавали портреты Ириски, хотя временами на заднем плане мелькал худой и лысый сконфуженный человек. Мистер Пул.

Я потыкал в клавиатуру, и у меня спросили пароль.

Я набрал «Ириска». Не сработало.

На углу стола в лотках «Входящие» и «Исходящие» лежали кипы бумаг. Я полистал: благодарственные записки, заявления на прием, подписка о неразглашении, электронное письмо от доктора Роберта Пола, который информировал о выходе на пенсию. Наверняка же должна быть служебная записка про Александру Кордову. Присланная крупной больничной шишкой, с оборотами типа «это очень щекотливый вопрос», «репутация клиники под угрозой» и так далее.

Я заглянул в ящики стола.

Канцелярские принадлежности, интерьерный каталог «Поттери Барн», россыпь мятных карамелек.

Я перешел к шкафчикам с картотекой у задней стены. Все заперты, ключей не видать.

Сходил к двери и выглянул в коридор.

Пусто, если не считать двух медсестер напротив главного входа в «Дайкон».

Из-за Норы меня по-любому отсюда выставят. Можно и сыграть камикадзе. Ириска взялась грызть игрушечный хот-дог прямо у меня на ноге. Одна медсестра осеклась и удивленно глянула на нас.

Я швырнул игрушку через весь кабинет – хот-дог застрял в листве гигантской кукурузы на окне, Ириске предстоит восхождение на шесть футов по стволу – и опять выглянул.

Медсестры тихонько переговаривались. Я выскользнул в коридор и нырнул в боковую дверь.

Очутившись снаружи, я направился в «Страффен».

Клинику опять объяла тишина, только немногочисленные опоздавшие шли в столовую. Я быстрым шагом одолел газон и направился к крыльцу, где курили и болтали пациенты, лишь скользнувшие по мне глазами. Внутри я устремился к лифтам.

В лифте нажал «3». Кнопка не загорелась.

Нужен какой-то код. Я уже собрался выйти, но тут в лифт шагнула седовласая женщина, взглядом приклеившаяся к «блэкберри». Не подняв на меня глаз, она набрала на панели четыре цифры. Не помогло, – очевидно, потому, что я нажал кнопку. Женщина нахмурилась, нажала «сброс», снова набрала код, и двери закрылись. Мы стали подниматься. Женщина нажала «6». Я шагнул ближе и опять попробовал «3». На сей раз получилось.

Женщина обернулась и с любопытством меня оглядела.

Двери открылись на третьем этаже. Я вышел, чувствуя, как она недоумевает, кто я такой, но двери закрылись, не успела она хоть слово сказать.

Я был один.

Третий этаж «Страффена» как две капли воды походил на второй, только неоновые потолочные лампы розовее, линолеум глянцевее, а стены выкрашены мятной зеленью. В оба конца тянулась череда черных дверей. Кабинеты врачей. Я зашагал по коридору, читая таблички с именами. Слышались приглушенные голоса и бамбуковые дудки – музыка, какую включают в спа во время массажа. Посреди коридора на банкетках под окном растянулись двое юношей; оба строчили в блокнотах.

На меня они не обратили внимания.

Я отыскал табличку «АННИКА ЭНГЛИ, доктор медицины». Легонько постучал, ответа не услышал и повернул ручку. Заперто. Я вернулся к юношам.

– Простите? – сказал я.

Они испуганно подняли взгляд. Один блондин – на нежном лице неуверенность. Другой краснолицый, рябой и в темных кудряшках.

– Вы не могли бы мне помочь? – продолжал я. – Здесь прежде была гостья, Александра Кордова. Вы ее не знали?

Блондин нерешительно посмотрел на шатена:

– Нет. Но я только поступил.

Я повернулся к шатену:

– А вы?

Тот медленно кивнул:

– Да. Слыхал про нее.

– Что вы слыхали?

– Что здесь лежала дочь Кордовы. Всё.

– Вы ее видели? Знакомы с ней?

Он покачал головой:

– Она была «серебряный код».

– Что такое «серебряный код»?

– Интенсивная терапия. Они живут в «Модсли»[27].

– Прошу прощения, – раздался мужской голос у меня за спиной. – Я могу вам помочь?

Я обернулся. На меня смотрел низенький толстяк с густой бурой бородой.

– Надеюсь, – ответил я. – Я ищу свою дочь, Лису.

– Пойдемте.

С застывшей сердитой улыбкой он повел рукой – мол, отойдите от пациентов. Я благодарно им кивнул и следом за толстяком свернул за угол.

– На этот этаж вход воспрещен всем, кроме гостей и врачей. Как вы сюда попали?

Я как можно смятеннее объяснил, что приехал к Пул на экскурсию по клинике, а моя дочь потерялась.

Оглядев меня с превеликой неприязнью – впрочем, похоже, купившись на мой идиотизм, – он подошел к какой-то двери и позвенел ключами. Толкнул дверь, включил свет.

– Пожалуйста, подождите здесь со мной. Я переговорю с Элизабет.

– Я, вообще-то, знаю дорогу. Я сам вернусь.

– Сэр, немедленно зайдите в кабинет, или я вызову охрану.

Судя по табличке, звали его Джейсон Элрой-Мартин, д. м. н. Я вошел, сел на кожаный диван, а доктор, заводясь все больше, принялся названивать по телефонам из списка контактов на стене, возле его медицинского диплома Университета Майами. Оставив Пул два сообщения, он наконец до нее дозвонился, и его лицо (то, что от лица оставалось, – борода густо покрывала щеки) тотчас гневно побагровело.

– Он прямо передо мной, – сказал доктор, сверля меня глазами. – Разговаривал с двумя сто семнадцатыми. Когда они в вольной форме вели дневники. Да. Да. – Он помолчал, послушал. – Легко.

Он повесил трубку, откинулся на спинку офисного кресла, переплел пальцы.

– Я свободен? – спросил я.

– Вы сидите здесь.

И хмурился, пока в кабинет не постучали.

Дверь открылась, явив взору двух здоровенных охранников.

– Скотт Бэ Макгрэт, – произнес один, – вы идете с нами.

Он произнес «Б» – обозначавшее мое второе имя, Бартли, – и это не сулило ничего хорошего.

17

Они сопроводили меня в службу безопасности – приземистый бункер из шлакоблоков на опушке, поодаль от прочих корпусов. В голом вестибюле за стеклом сидел жабоподобный дежурный. Меня провели мимо кабинетов с мельтешащими мониторами: на всех дерганые черно-белые снимки коридоров и аудиторий.

– А теперь будете пытать водой? – осведомился я.

Они пропустили это мимо ушей. Мы остановились у открытой двери в конце.

В комнате, обшитой фанерой, на складном металлическом стуле посреди желтого ковра сгорбилась Нора. По счастью, из образа она вышла – грызла ногти и распахнутыми глазами следила за багровой Элизабет Пул, а та возвышалась над нею, практически излучая термоядерный жар. Рядом на краешке стола примостился высокий седеющий человек в глаженых брюках хаки и ослепительно-голубом свитере.

– Скотт, – промолвил он, поднявшись и протянув мне руку. – Я Аллан Каннингэм. Президент «Брайарвуд-холл». Очень приятно познакомиться.

– А мне еще приятнее.

Он улыбнулся. Бывают такие лучезарные люди – не просто чистенькие, но надраенные, с безупречной кожей, какая обычно встречается лишь у младенцев и монашек.

– Итак, Нора, – произнес он, улыбаясь ей сверху вниз (и она даже улыбнулась в ответ), – сегодня, я так понимаю, выступает под псевдонимом Лиса. Она как раз поведала нам, что вы не потенциальные клиенты, как утверждалось прежде, а в обход закона ищете сведения о нашей бывшей гостье.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Об Александре Кордове. Она сбежала из-под вашей опеки и спустя десять дней умерла. Мы выясняем, не было ли в клинике нарушений, прямо повлекших за собой ее смерть.

– Нарушений не было.

– То есть вы признаете, что Александра Кордова у вас лечилась.

– Ни в коем случае. – Улыбка до ушей давалась Каннингэму с явным трудом. – Но могу сказать, что никаких нарушений безопасности у нас не случалось.

– Если Александре разрешили уйти среди ночи с неопознанным мужчиной, почему клиника на следующий день сообщила о ее пропаже?

Он, кажется, разъярился, однако смолчал.

– Она была «серебряный код». Отделение интенсивной терапии. Им не разрешают уходить без сопровождения. Значит, кто-то в клинике лоханулся.

Каннингэм глубоко вздохнул:

– Мистер Макгрэт, у нас не государственная больница. Вы подпадаете под законы о противоправном вторжении. Я могу вас обоих отправить в тюрьму.

– А вот и нет. – Я расстегнул молнию на кармане и вручил Каннингэму сложенную брошюру. – Как видите, мы с Норой не только обеспокоены судьбой Александры, но также приехали распространять информацию о нашей религии, на что имеем полное право в соответствии с прецедентом «Марш против штата Алабама». По решению Верховного суда, согласно первой и четырнадцатой поправкам к Конституции, законы о противоправном вторжении не применимы к тем, кто распространяет религиозную литературу даже в частных владениях.

Каннингэм полистал старый буклетик «свидетелей Иеговы».

– Мило. Очень мило, – сказал он. – Вас проводят с территории. Я подам жалобу в полицию. Если я узнаю, что вы или ваши друзья – в том числе человек, который спит в машине, – снова пытались проникнуть в клинику, вы сядете за решетку.

Он смял брошюру и неплохим броском – попал по ободу – отправил ее в мусорную корзину у двери. Я уже собрался было поблагодарить его за то, что уделил нам время, но меня отвлекло внезапное движение в окне у него за спиной.

По тропинке, огибая безлюдную стройку, неслась женщина в сиреневой медсестринской униформе и белом кардигане. Ее рыжие волосы горели на солнце, и она, похоже, сильно торопилась в наш корпус.

Каннингэм глянул через плечо и вновь невозмутимо повернулся ко мне:

– Я, мистер Макгрэт, ясно выразился?

– Яснее некуда.

Он кивнул охранникам, и те вывели нас наружу.

Мы гуськом зашагали вокруг стройки. Лиса, вопреки своим хулиганским закидонам, сильно присмирела. Мы шли между двумя охранниками, и она то и дело стреляла в меня глазами – мол, ужас-ужас, что нам делать? – а это доказывало, что столкновением с властями она наслаждается. Если, конечно, этих громил можно назвать властями. Они больше походили на пухлые раскладные кресла.

Впереди на дорожке я опять заметил рыжую медсестру. Она возникла из ниоткуда и мчалась к нам, подчеркнуто глядя в землю. Когда до нас оставались считаные ярды, она вздернула голову и взволнованно уставилась прямо на меня.

Я в удивлении застыл.

Она лишь прибавила шагу и свернула на другую дорожку по задам спального корпуса.

– Мистер Макгрэт. Идемте.

Когда мы добрались до стоянки, весть о лазутчиках, видимо, уже разнеслась по клинике, и с крыльца «Дайкона» за нами наблюдала стайка зевак – медсестры, администраторы, психиатры.

– О, отвальная, – сказал я. – Ну что вы, не стоило.

– Будьте любезны пройти к вашему автомобилю, – приказал охранник.

Я отпер дверцу, и мы забрались внутрь. Хоппер по-прежнему дрых. С нашего ухода он, кажется, даже не шевелился.

– Проверь – у него пульс-то есть? – шепнул я, заводя машину.

Я потихоньку двинулся со стоянки к выезду. У «Дайкона» роились люди, смотрели на нас, однако рыжеволосой медсестры я не заметил. Чего она хотела? Чтоб я пошел за ней? Понимала же, что на глазах у охраны не получится.

– Пульс есть, – бодро чирикнула Нора. – Чуть не попались, а?

– «Чуть»? Я бы так не сказал. Скорее – прямо в яблочко.

Я свернул вправо и поддал газу, торопясь побыстрее слинять, – нам предстояло головокружительные две минуты мчаться по лесу.

– Ты что, злишься? – спросила Нора.

– Да. Злюсь.

– Чего это?

– Этот фокус а-ля Гудини, да? Ты не просто привлекла к нам внимание. Ты обвела нас красным кружком, поставила стрелочку и надписала: «Они тут». В следующий раз захвати мариачи-бэнд.

Она надулась и принялась крутить радио.

1
...
...
14