Глава 2

Взошло солнце, и, словно повинуясь его дирижерской палочке, разом грянул многоголосый хор города, и партии его исполнялись порой нестройно, ярко, отдельно друг от друга. Просительный звон молельных колокольчиков, словно стая испуганных голубей, как по команде взмывал в небо и, затем только стихая, терялся в облаках. Пронзительные крики, зовущие верующих на молитву, сложно сочетались с оглушительными призывными воплями торговцев, расхваливающих свой товар на всевозможных языках и диалектах. Свистки, цокот подков по улицам, хриплые осевшие голоса уличных певцов, исполняющих песни на различных языках и на любой лад. Но весь этот гам и гомон было нельзя сравнить по силе мощи с канонадой, выбиваемой жестянщиком. Всю эту какофонию Мари слышала, когда рабы, нёсшие её паланкин¹⁵, пересекали оживлённый рынок.

Экзотические запахи щекотали Мари нос, это была неповторимая гамма пряных ароматов, которые источали корзины со съедобными кореньями, специями и целые мешками разноцветных порошков. И этот букет запахов пропитывал собой воздух, придавая рынку ни с чем не сравнимую атмосферу.

Рабы-евнухи пронесли паланкин Мари мимо поющих фонтанчиков, потом повернули с главной улицы рынка туда, где были расположены частные дома, в которых также велась не менее оживлённая торговля. И когда они стали взбираться на холм и оживление рыночных улиц стало менее слышно, Мари выбралась из своего паланкина, предпочтя немного пройтись пешком, предусмотрительно прикрыв лицо чадрой.

Со всех сторон сновал бесконечный поток носильщиков, занимающихся доставкой всего чего угодно. Согнувшись под тяжестью груза, зажав в зубах списки заказов, они с раннего утра до поздней ночи бегали без устали по людным улицам, довольные тем, что у них есть работа.

– Этим людям неважно, какой ценой достается им кусок хлеба, – услышала позади себя Мари голос Арифа. – Улицы порой так узки, что по ним не проедешь, поэтому мелкие лавочники пользуются услугами носильщиков. А те и рады заработать. Не пугайтесь, моя дорогая.

Ариф бережно взял свою подопечную под локоть и повёл далее. Вместе они, не без труда сумев высвободиться из потока мужчин с баулами и тюками, оказались на более узкой, но достаточно свободной от нескончаемого потока людей улочке.

– В Константинополе есть немало и тех, кто зарабатывает себе на жизнь менее праведными трудами. Городские жулики и мошенники, особый клан людей с фантастическим умением очаровывать человека, они балансируют где-то на грани закона и действительно опасны для молодой женщины. Почему вы выбрались из паланкина?

– Мне захотелось пройтись и всё получше рассмотреть, – солгала Мари.

Конечно же, она рассчитывала затеряться в благословенной толпе и попытаться сбежать. Но после предостережения Арифа её пыл в желании сбежать поубавился.

В особняке Арифа Мари провела более месяца, и всё это время Паскаль, а порой и сам паша брали на себя роль наставника, знакомя её с доселе неизвестным и обучая всему, что было необходимо знать эфенди султанского гарема.

Ариф-паша в этот месяц довольно часто отлучался, оставляя Мари на попечение Паскаля с его долгими изнурительными поучениями. Самым сложным для Мари было привыкнуть к её новому имени, она практически не отзывалась, когда её звали Мерьем, и настойчиво упорствовала в своём неповиновении.

Когда Ариф бывал в городе, он часто приглашал Мари пообедать с ним. Казалось, он был очарован ею. Его поражало, что она довольно часто обыгрывала его в шахматы и увлечённо обсуждала, на его взгляд, скучные для женщины политические темы. Она знала, что после того, как он позволял ей удалиться на покой, он призывал в свою спальню одну из своих жён или наложниц. В гареме постоянно только и обсуждались предпочтения господина. Наложницами и старшей женой строго велся учёт, кого и сколько раз он приглашал на ночь к себе. Однако общество за трапезой ему составляла только Мари.

В османском гареме существовала иерархия. На её вершине стояла мать правителя – валиде. Следующей ступенью была первая жена, официальная или неофициальная. Родить первой сына – это была мечта, наверное, почти всех обитательниц гарема. Такую женщину называли баш кадын, что означало главная женщина султана. Вторую жену называли икинджи кадын, третью – учюнджю кадын, четвертая – дёрдюнджю кадын, далее Мари уже была просто не в состоянии запомнить. Позднее, во времена султана Сулеймана, был введён еще один гаремный титул – хасеки. О нём Мари уже знала, но даже и думать об этом не хотела…

В один из вечеров, когда Ариф-паша вновь призвал Мари к себе в покои, он рассказал ей странную историю.

– Слышала ли ты, Мерьем, французскую народную сказку, легенду о коварном муже, жены которого отправлялись на тот свет при странных обстоятельствах и по неизвестным причинам? – начал он, как всегда, в своей загадочной манере.

– Нет, – покачала головой Мари, – не слышала. Вы расскажете?

– Нет. Я расскажу тебе правдивую историю, Мерьем.

Взгляд Мари тут же переменился с сосредоточенно-внимательного на холодно-колкий.

Ариф на это благосклонно улыбнулся и продолжил:

– Тебе не нравится это имя?

– Нет. Мне нравится моё имя. Мари.

– Мари… Мария… Ма-ашэнка, – мягко, с тёплым восточным акцентом произнёс он. – Правильно?

Она кивнула.

– Мерьем – очень схоже по звучанию, ты не находишь?

– Не нахожу. Вы начали рассказывать о мужчине, чьи жёны беспричинно погибали, – попытавшись сменить тему, вежливо напомнила ему Мари.

– Да-да… Я помню, – улыбнулся Ариф и продолжил: – Во время Восточной кампании Османская империя сделала большой заём у Англии, и нашего правителя Абдул-Меджида занимали уже не столько внутренние преобразования, сколько проблемы внешнего долга. Чтобы заплатить за стоимость Крымской войны, султан был вынужден также занять значительные суммы у своих французских и британских союзников.

Ариф сделал паузу, но Мари многозначительно ему кивнула, тем самым давая понять, что внимательно его слушает и понимает суть их разговора.

Кивнув Мари в ответ, паша продолжил:

– Вернуть эти деньги имперская казна была не в состоянии. Неудачи сломили султана. Он утратил интерес к государственным делам и уединился в своём великолепном дворце, спрятавшись от всего мира. Уставший от проделанных преобразований, он не чувствовал ни благодарности, ни любви от озлобленного, вечно требующего народа. В какой-то момент правитель стал проявлять апатию к государственным делам. Он ушёл с головой в личную жизнь и стал тратить огромные суммы на свой гарем и облагораживание дворца Долмабахче.

Ариф задержал проницательный взгляд на задумчивом лице собеседницы, пытаясь понять ход её мыслей, затем продолжил.

– Но и тут нашего султана постигла злая судьба, – обречённо прибавил он.

– Первой в гареме султана умерла Зейнимелек ханым-эфенди – вторая икбал падишаха. Следующей стала Хюснидженан – третья гёзде. Третья жена султана Дюздидиль скончалась спустя два года. Через какое-то время гарем снова похоронил фаворитку – четвертую икбал Нергиз-ханым. Хошьяр умерла при родах, и напасти не оставили моего султана – в тот же год скончался и маленький наследник Мехмед-Фуад.

Главную икбал Нюкхетсезу падишах потерял через год. Она успела стать матерью троих детей. Айше-султан и шехзаде Ахмед не выжили.

Через два года умерла легендарная Гюльджемаль – мать Мехмеда, и две его девочки скончались маленькими. Далее повелитель попрощался навечно сразу с двумя любимицами. Тиримюжган – красавица черкешенка. Кадын родила султану двух дочерей и сына. Наиме и Мехмед-Абид не выжили. И уже через неделю скончалась икбал Несрин. Четверо малышей Несрин ушли ещё раньше один за другим, порадовав родителей всего несколько лет, осталась только султанша Бехидже. Навекмисаль умерла вскоре после свадьбы с султаном. В течение последующего года гарем потерял ещё одну икбал Джейланкяр. Фаворитка ушла через три года после смерти своего малыша Мехмед-Рюшди. И месяц назад ушла из жизни гёзде Шаян. Её смерть стала последним ударом для султана…

Ариф умолк, и в тишине Мари лишь слышала его разгорячённое, глубокое дыхание.

Если бы она не знала этого человека, то могла бы поклясться, что у всегда спокойного и в высшей степени владеющего своими эмоциями османского паши Арифа-эфенди дрожали губы.

– Причина столь частых смертей? – без капли жалости в голосе произнесла она.

– Неизвестно, – покачал головой Ариф. – Были версии насчёт болезней лёгких…

– Чахотка?

Голос Мари предательски дрогнул.

Паша кивнул, продолжая сурово глядеть на Мари.

– Ты должна вдохнуть в султана новую радость жизни… Если наш повелитель погибнет, ему на смену придёт его младший брат…

Ариф резко поднялся со своего места, что-то гневно прошептав по-турецки.

Мари знала уже достаточно слов, чтобы понимать турецкую речь, но таких выражений она прежде не слышала, хотя и смогла по тону угадать их смысл.

– Абдул-Меджид лучший правитель для нынешнего времени и племени, если же к власти придёт его брат Абдул-Азис, то империя рухнет, и в Константинополе поселится хаос. Брат султана – энергичный и амбициозный человек, но он всегда волею судеб оказывался в тени своего блистательного брата, и если ему выпадет шанс, как он считает, восстановить справедливость, он его, видит Аллах, не упустит.

Ариф, приблизившись к Мари, встал перед ней на одно колено.

– Ты поможешь мне спасти нашего султана и не допустить падения империи. Ты обладаешь редкими качествами, ты можешь возвышать человека, находящегося рядом с тобой, ты способна сострадать и любить, ты величественно и сдержанно проста, как сама природа. Он будет в восторге и восхищении от тебя, в коих чувствах пребываю и я, находясь рядом с тобой. Если ты подаришь султану свою преданность, если ты исцелишь повелителя своей красивой любовью… Перед тобой откроются возможности, которых ты не смела и вообразить.

Мари глядела на него, затаив дыхание.

– А смогу я оживить мужа?– сквозь сжатые до боли зубы словно процедила она.

Арифу этот вопрос не понравился. Он резко поднялся, приблизился и стал напоминать грозовую тучу, в один миг нависшую над ней.

– Ты не хочешь по-хорошему, – со злой, но деланной лаской в голосе подытожил он.

Мари это ничуть не испугало, и она продолжила в том же духе, как начала:

– Вы обещали рассказать мне о муже… Вы не держите своих обещаний, как же я могу вам доверять в столь грандиозных планах в отношении султана и спасении вашей империи?

Его очень позабавила её блистательная оборона. Ариф тут же смягчился и, вновь заняв своё место напротив Мари, спросил:

– Что ты хочешь знать?

Переведя дыхание, она быстро произнесла давно заготовленные слова, ни на секунду не задумываясь об их подборе, слова, которые были готовы сорваться с её губ уже давно, она их вынашивала, они жгли её своей безответностью.

– Как он умер?

– Точно не знаю, – тут же ответил Ариф. – Я знаком с той влиятельной особой, что выкупила его на невольничьем рынке.

Мари в приступе отчаяния прикрыла глаза, но продолжила свои расспросы:

– Кто она?

– Не могу сказать, но она как-то обмолвилась мне при встрече о том, что русский князь не выдержал церемонии, то есть процесса посвящения в евнухи, если вы понимаете, о чём я. Он не смог пережить…

Мари вихрем взметнулась со своего места.

– Прекратите! – точно разгневанная фурия, теряя самообладание, выкрикнула она.

Ариф, встав и выпрямившись во весь свой внушительный рост, уже мягко продолжил:

– Вы сами настояли на том, чтобы я вам это поведал…

Он склонился в почтительном поклоне, этим давая понять, что их вечер и разговор окончены.

После этой встречи он не вызывал к себе Мари целых четырнадцать дней. И правильно поступал! Не находя себе места в стенах удушливого гарема, она точно дикая кошка металась днём, а по ночам лила горючие, отчаянные слёзы. Мари не хотела в это верить! Она не смела поверить в эту откровенную и гнусную ложь! А кроме того, доверяя своим чувствам и интуиции, она ни на секунду не сомневалась в том, что её муж жив.

В эти жуткие дни даже Паскаль побаивался без особой нужды попадаться на глаза своей госпоже.

Как-то раз он попытался вразумить непокорную княгиню и начал было восхвалять по наказанию Арифа султана Абдул-Меджида. Он говорил, что правитель возведёт Мари в ранг богини, так как питает особую слабость ко всему иноземному, любит европейскую музыку, говорит по-французски и по-русски и даже заимел при дворе небольшой театр, где исполняются драмы и оперетты. После этой увлечённой и высокопарной речи Мари опрокинула на голову бедного евнуха поднос со своим обедом. Паскаль был чрезвычайно огорчён, ведь он искренне начал привязываться к своей хозяйке. И был несправедливо наказан, в очередной раз пытаясь накормить невольницу.