Цитаты из книги «Опустошенный жених. Женская маскулинность»

за пролетом, затем вверх по проходу, прямо к ней в объятия. У нее в руках золотой шар. Теперь нас двое, и мы, обнявшись, смеемся и плачем от наслаждения, а между нами висит в воздухе золотой шар. Этот сон, который приснился Дженни, буквально преобразил ее. Он затронул ее так, что она «заплакала от радости». Произошло соединение противоположностей. Трансцендентная Самость в образе золотого шара разрушила каменные стены ее мира. Стремясь к божественному совершенству, Дженни страдала анорексией. Ее пристрастие к диетам постепенно приближало ее к физической смерти. Отлучив свое тело от пищи, она отлучила себя от хорошего настроения, возникавшего у нее прежде при общении с друзьями. Затем тело отлучило ее от сексуальности, здоровья и огромной жизненной силы, которыми наделила ее природа. Ее желание телесного совершенства смешивалось с равным по силе желанием совершенства духовного, а ее любовь к Христу в сочетании с сильным положительным отцовским комплексом сыграла с ней злую шутку, отдав во власть демонического любовника, лишающего ее жизни. Она оказалась в обществе богов, т. е. в одиночестве. Все, что Дженни так категорично отрицала в себе, она видела во сне у Махалии Джексон. Не ощущая никакого отвержения

прощает себя и свою отвергнутую внутреннюю красоту. Соединившись вместе, они становятся одной светящейся земной женщиной: ни больше и ни меньше, чем ей было суждено от рождения. «Дом» становится ее телом, принимающим страдания как неизбежную часть стремления ее души к самопознанию. Если же при наличии такого соединения происходит встреча с сексуальным партнером, душа и тело могут раскрыться для проникновения божественной энергии фемининности, и женщина познает, что ее сексуальность уже никогда не попадет под власть Медузы. Ее тело – часть Чаши Грааля, через которую познали друг друга София и ее божественный спутник. Это соединение нашло довольно яркое выражение в следующем сне: Я сижу одна на месте богов [на верхнем балконе] старого театра, слушая Махалию Джексон[90] – огромную, радостную, страдающую Махалию, полную любви и простой веры, с открытым сердцем идущую по земле. Из глубины ее тоскующей души вырывается гимн: «Глаза Его обращены на воробья, / И я знаю, что Он смотрит на меня»[91]. При звуке ее голоса меня охватывает внутренняя дрожь. Я чувствую, что готова разрыдаться. Я, высокая и худая, вскакиваю и несусь по ступенькам вниз, одолевая пролет

Женщина, лишенная контакта со своим телом, подвержена пагубному воздействию Медузы. С другой стороны, вступая в этот контакт, она испытывает мучения добросердечности, ибо каждая клетка тела становится чувствительной к боли прошлого и настоящего. Во время агонии физического и психического превращения, она не в состоянии воспринять проникающую маскулинность. По мере знакомства с отверженной Магдалиной, похороненной в ее собственных одеждах, ее совершенная Мадонна спускается со своего пьедестала и, закидываемая или не закидываемая камнями

Нельзя было точно сказать, что было у нее на лице: дождь или слезы, нельзя было сказать и того, что исходило из ее нутра: смех или плач; она знала лишь одно – она была свободна. Ее тело было ее собственным телом, и не только собственным, а частью великого тела Земли. Она и земля, деревья и птицы, облака и небо – все подчинялось биению одного сердца, одному медленному безусловному ритму, и этот ритм, начиная с этого мгновения, должен был стать ее истиной.

Теперь я знаю, о чем эта глава: «Любимый, ты можешь

бессознательно заключила с ним у кафедры (несмотря на то что и сейчас признательна ему за все, что он дал мне для жизни). Каждый из нас имеет отца и мать, зачастую преклонного возраста. Каждый из нас, сознательно или бессознательно, заключил с ними собственный договор у межевого камня. Наша задача заключается в освобождении новой духовности из-под старого камня, как бы болезненно это освобождение ни проходило. Тогда и только тогда мы можем сказать: «Я живу. Я буду свободным».

потратить копеечку?!» Хватит выжимать копеечки! Хватит рыдать по старому Майклу или страдать по юному Люку. Люк – сын, нарушивший договор, который он когда-то заключил с отцом у межевого камня овечьего загона. Я, дочь своего отца, нарушила договор, который

Даже снизив планку, она может найти такого мужчину, который привлекает ее не как отец, а как идеализированная внутренняя маскулинность матери. Тогда ей придется принять горькую правду: бессознательный образ, ставший ловушкой для матери, становится такой же ловушкой для нее. По иронии судьбы она бессознательно проживает жизнь женщины, которая всю свою жизнь сознательно отказывалась от соперничества. Там, где реальностью, в которой она выросла, был психологический или физиологический инцест, а возможно, и тот, и другой, – она будет искать любовника, который совершал бы над ней насилие и использовал бы ее. Папина дочка вырастает слепой по отношению к Тени своего отца, а в итоге – к Тени любого мужчины; таким образом, мужчины для нее – почти инопланетяне, больше, чем просто люди: они находятся ближе к богам – духовным или животным. Столкновение с мужской Тенью констеллирует в ее бессознательном образы дьяволов и материнскую ярость, направленную на мужчин. Разумеется, она сразу чувствует, что ее предали.

Попав в зазор между фантазией и реальностью, дочь может идентифицироваться с фантазией и пробовать достичь того, что не удалось достичь отцу или матери. В данном случае возможны разные варианты. Отец действительно может быть в своем сообществе почитаемым судьей, уважаемым доктором или адвокатом. Он воистину может быть великим человеком. И наоборот, он может быть опустившимся алкоголиком, жить с новой семьей или умереть, и в каждом случае девочка может фантазировать о том, какая у нее была бы прекрасная жизнь, если бы папочка вернулся домой. Став взрослой женщиной, она ищет отца-любовника, который будет ее холить и лелеять, папочку, для которого она станет всем на свете. Не найдя контакта со своим телом, она страстно желает интеллектуального или духовного света. В конце концов она находит такого носителя Люциферова света, опьяненного либо своим воображением, либо виски, либо наркотиками, – человека, констеллирующего в ней бессознательную мать, которая может попытаться его спасти, но в конце концов прекратит потакать этому «маленькому нарциссичному мальчику».

Зависимость такой женщины обрекает ее на отношения любви-ненависти, ибо само напряжение ее сознательной инициации компенсируется бессознательным ужасом перед потерей. Любое реальное чувство, которое она испытывает, искажается самоуничижением. Какой бы самодостаточной она себе ни казалась, ей точно известно, что ее линия жизни связана с мужчиной, который может отрезать пуповину, если только захочет. «Любимый, не забирай все!» – вопль сковывающего ее страха, который проявляется у нее в такой необычной манере. Игра на выживание заставляет ее искать опору в своем очаровании, которое привлекает к ней таких же очаровательных мужчин. И все они попадают в ловушку. Никто из них не имеет контакта со своими истинными чувствами, и в конце концов игра заканчивается.